«Помогите вылечить маму»: как хирург спас женщину после объявления ее 13-летнего сына

18 августа в твиттере появилось фото объявления на тетрадном листке. Его автор, 13-летний школьник Ваня из Волгограда, попросил людей помочь найти лекарство «Нимотоп», которое в России сняли с производства. Препарат был необходим его маме Светлане Сидоровой, перенесшей инсульт.

На просьбу мальчика откликнулось множество людей, которые нашли лекарство и собрали деньги на дальнейшее лечение. Но на следующий день Светлане стало хуже, ее экстренно увезли в больницу. К тому моменту об этой волгоградской семье знала уже почти вся страна. Но Кирилл Орлов, врач-нейрохирург, руководитель новосибирского Центра ангионеврологии и нейрохирургии, не знал. Ему позвонила телеведущая Елена Малышева и объяснила, что состояние Светланы тяжелое, поэтому ей срочно требуется помощь. Медик был в отпуске, но через несколько дней уже провел операцию. «Афиша Daily» поговорила с доктором об истории чудесного спасения Ваниной мамы и о профессии хирурга вообще.

Я поступил в Ленинградский санитарно-гигиенический медицинский институт в СССР, а окончил Санкт-Петербургскую государственную медицинскую академию в России. Пока шесть лет учился, вся страна поменялась. После академии год проходил интернатуру по общей хирургии в одной из больниц, потом стал ординатором-нейрохирургом в Научно-исследовательском нейрохирургическом институте имени А.Л.Поленова. Там же и проработал пятнадцать лет, но карьерного роста не было никакого. Поэтому, когда в 2010 году мне предложили развивать отделение нейрохирургии в Национальном исследовательском центре имени Е.Н.Мешалкина в Новосибирске, то я без раздумий согласился и переехал. Это огромный центр, где есть подразделения кардиохирургии, сосудистой хирургии, еще нескольких направлений. И здесь за несколько лет я вырос от простого врача до руководителя отделения. Начинали мы с 40 операций в год, а сейчас делаем 1000. Всего я сделал около 4000 операций.

В моем отделении работают люди младше меня лет на десять — прогрессивные молодые хирурги, замечательные. У моего поколения были более сложные условия, и мы, может, меньше думали о зарплате, были целеустремленнее.

Чаще всего к нам попадают пациенты с сосудистой аневризмой, то есть с расширением сосудов. Каждый день в центр присылают людей со сложными случаями, с которыми не смогли справиться в других регионах России, потому что там не хватило опыта или нет необходимого оборудования.

Вообще, я не общаюсь с пациентами после выписки, только если по медицинским вопросам, хотя некоторые поздравляют с праздниками. Правда, у меня есть товарищ, с которым мы подружились, когда я лечил его деда. Тот войну прошел, репрессии, был профессором медицинской академии. Дед уже умер, а с его внуком мы до сих пор общаемся.

Я отдыхал под Волгоградом, когда мне пришла СМС от [телеведущей] Елены Малышевой с просьбой перезвонить. Мой телефон ей дал Владимир Викторович Крылов, главный нейрохирург страны, сказав, что у нас есть большой опыт подобных операций, и мы сможем помочь. Елена рассказала о Светлане Сидоровой, и мы обсудили пациентку: меня больше интересовали медицинские показания, чем вся эта социальная история, о ней я как раз не знал ничего. Решили, что надо лететь в Волгоград. Врачи боялись везти Светлану в Новосибирск, опасаясь, что ей станет хуже во время переезда, да и в нашей клинике пришлось бы стоять в очереди несколько месяцев. Я отвез свою семью в Новосибирск, сам полетел в Волгоград и из аэропорта сразу поехал в больницу.

У Светланы была аневризма головного мозга (выпячивание стенки артерии вследствие ее истончения или растяжения, разрыв аневризмы приводит к кровоизлиянию, что часто заканчивается смертью. — Прим. ред.), которая уже давала кровоизлияния, и была достаточно высокая возможность повторного. Несмотря на то, что женщина находилась в компенсированном состоянии (то есть была в сознании, могла ходить и говорить. — Прим. ред.), была угроза ее жизни, и ждать долго не представлялось возможным. В итоге мы сделали пациентке эндоваскулярную операцию. Это хирургическое вмешательство на сосудах без вскрытия головы: при такой операции прокалывается бедренная артерия, туда вводятся различные катетеры, и в поврежденный сосуд помещается стент — специальная плетеная трубочка, которая восстанавливает естественный поток крови крови по сосуду. Постепенно аневризма может совсем исчезнуть.

Операция шла где-то час. Случай Светланы не очень сложный, в Новосибирске мы оперируем 400–450 пациентов в год с похожим диагнозом, однако волгоградские врачи пока почти не знакомы с эндоваскулярными операциями. Основная сложность — установка стентов, это требует определенного опыта и обученности: сначала теория, потом тренировка на животных, далее операция человеку под присмотром опытного врача и, наконец, самостоятельно. Насколько я знаю, сейчас у Светланы все хорошо, она лежала в реанимации несколько дней, но это связано с другими заболеваниями.

Мы достаточно часто ездим по стране, обучаем коллег новым технологиям. Я оперировал на Камчатке несколько раз: там больница, скажем так, не современная. Однажды прооперировали, а потом полетели на вертолете смотреть гейзеры и вулканы. Поездки — это обычный рабочий процесс, не вижу ничего сверхъестественного. Не думал, что будет такая реакция в СМИ.

От момента, когда мне рассказали о женщине, до самой операции прошло два дня. Я понимал, что случай Светланы — резонансный, что он освещается в прессе, но в подробности не вдавался. Осознавал, что надо помочь коллегам, а уже в Волгограде узнал про мальчика Ваню и его объявления с просьбой помочь маме.

Если бы случай Светланы не осветили в прессе, она бы ждала долго. В нашем центре почти у всех пациентов были кровоизлияния, но они стоят в очереди по три-четыре месяца.

Но мы просто физически не можем сразу помочь всем. Допустим, если у нас 200 стентов, то как мы прооперируем 300 человек? Я за то, чтобы технологии распространялись и пациенты оперировались у себя дома, хотя это все очень дорого. На такую операцию государство выделяет миллион рублей. Сколько государство дало, столько мы и можем людей прооперировать. Часто финансирования недостаточно — не знаю, с чем это связано. Это же наверху решают, сколько построить танков и самолетов и провести чемпионатов, а сколько открыть больниц.

Как и у всех людей, у нейрохирургов есть праздники, выходные, отпуска, но если что-то произошло, то ты собираешься и едешь в клинику, это в порядке вещей. Для нас нормально, когда нет времени поесть, поспать, и никого это не удивляет. В любое время можем сорваться на операцию, люди-то болеют в любое время. Если человеку нужно срочное лечение, я не могу сказать: «Приходи завтра, я отдыхаю». У меня рабочий день, по-моему, до пяти-шести вечера, но раньше десяти я редко ухожу. Семье, конечно, хочется, чтобы я больше времени проводил дома. Но что делать? Такая работа. Тем более если ты руководитель, за результат своих коллег несешь ответственность.

Мы постоянно сталкиваемся с пациентами, которых не можем вылечить, и опытный врач всегда найдет слова, как успокоить пациента и его родственников. Объясняешь, что операция будет опаснее, чем жизнь с аневризмой. Чтобы пациент из кабинета вышел не то чтобы с надеждой, но с пониманием проблемы.

Смерть — часть нашей работы. Сначала, конечно, тяжело, но потом понимаешь, что это неизбежно. Главное, не впадать в уныние, перебороть себя и на следующий день пойти к операционному столу. Некоторые выгорают, но у меня такого не случалось. Я люблю делать операции, это мне нравится больше, чем бумажная и административная работа.

Стараюсь, чтобы в работе было меньше эмоций. И мыслей «я сейчас спасаю человека» у меня нет. Иначе потом думаешь: «А вдруг я эту жизнь не спасу…». Когда ты хладнокровен, появляется радость, что успешно провел операцию или, например, были осложнения, но ты справился.

Мне легко переключаться с работы на отдых. Я охоту люблю, вот на Алтае охотился. Катаюсь на горных лыжах и сноуборде, увлекаюсь квадроциклами и мотоциклами. Важно чем-то еще заниматься, иначе ты вообще не будешь понимать, что вокруг тебя происходит.