8 июля в фейсбуке был опубликован пост, в котором Лина Тухатевич выложила скрины сообщений из переписки своей подруги и создателя клуба «Ионотека» Александра Ионова. В них 17-летняя трансгендерная девушка Мэй обратилась к Ионову за разъяснением ситуации, которая произошла накануне: по словам девушки, пьяный охранник на фейсконтроле не пустил ее, сославшись на ее трансгендерность, обозвал «монстром» и начал кричать, что в клубе «отдыхают нормальные люди». Создатель «Ионотеки» ответил, что она «знала, на что шла», посоветовал «терпеть», потому что Мэй «еще много где будут мордовать», и добавил, что менять мировоззрение своего персонала не входит в его обязанности.
Пользователи сети обвинили Ионова в трансфобии, однако он считает, что обвинения безосновательны. Тем временем в клубе появились два новых коктейля — «Гомофоб» и «Трансгендер».
Мы пошли в «Ионотеку» — я, мой друг, его девушка и еще один друг. Хотели сходить потанцевать, я там ни разу не была, даже внутрь не заходила — просто знала, что люди ходят туда, чтобы познакомиться, хорошо провести время. Я думала, что «Ионотека» — прогрессивное место, где рады всем посетителям. Я была абсолютно трезвая, в отличие от охранника, с которым столкнулась на входе. Мы стояли в очереди, перед нами было три человека, еще трое — позади. Среди охранников были милая девушка и двое мужчин. Девушка хотела мне помочь, но другой парень-секьюрити был против, поэтому она не смогла ничего сделать. Я показала ей паспорт и попросила о помощи. Она ответила, что ничего не может сделать. Но добавила, что если бы не тот мужчина (другой фейсер), то она бы нас пропустила. Позже я попросила у нее вызвать администрацию, но она сказала, что охранник против.
Проблема в том, что мой паспорт оформлен на старое имя, Максима. Трансгендерный переход я начала три года назад. У меня не было документов о смене имени с собой. Мои друзья, которые приходили раньше в «Ионотеку», не сталкивались с такими проблемами. Более того, некоторые мои знакомые ходили в «Ионотеку» даже тогда, когда были несовершеннолетними. Если бы я знала, что туда не пускают несовершеннолетних, то я бы даже не пошла.
Когда я показала фейсконтрольщику свой паспорт и сказала, что я сменила пол, он вообще ничего не понял. Они (с другим фейсконтрольщиком) тормошили меня минут десять, потом сказали показать кадык, иначе не пустят. Через минуту мужчина начал меня оскорблять: «Если ты правда транс, то ты сюда не пройдешь ни за что, у нас нормальные люди пришли отдыхать». Он сказал, что я «монстр, не человек, не заслуживаю там быть». Охранник даже не говорил мне «уходи отсюда», просто стоял и оскорблял меня. Я не понимала, что происходит, была в шоке. А он был просто ужасно пьяный. Это чувствовалось в том, как он разговаривал.
Охранник потребовал от меня поднять подол платья, чтобы показать член, подтвердить, что я Максим, чтобы пройти в клуб. Я не знала, что делать, не хотела расстраивать друзей, подняла подол, под ним были довольно плотные колготки, мало что видно. Он начал орать — «… [ужас], какого хрена, это че, правда?» Ионов сейчас это описывает как намеренную демонстрацию полового органа, чтобы оправдать халатность своих сотрудников. Но это была просьба охранника. Сама бы я в жизни так не сделала.
Я хочу, чтобы к ЛГБТ-людям относились уважительно. Я не хотела влиять на положение «Ионотеки» и вредить Ионову, но хотела, чтобы стигматизация ЛГБТ-сообщества хотя бы в Петербурга уменьшилась. Мы имеем право на существование, можем ходить в клубы, танцевать и радоваться. Никто не заслуживает, чтобы его называли монстром. Никто в этой ситуации мне не сказал: «Мы тебя не пустим, потому что тебе нет восемнадцати». Понимаете, я изначально рассчитывала на то, что там не будет паспортного контроля. Я бы спокойно отнеслась, если бы не пустили из‑за возраста.
Я бы хотела, чтобы Ионов поговорил со своим коллективом и изменил ситуацию. Лично я больше не пойду в «Ионотеку», но хочу, чтобы, когда в следующий раз туда пойдет другой трансгендерный человек, его не унижали, не просили задирать платье. А если его паспорт не совпадает с его внешностью, то чтобы его просили просто уйти, без оскорблений. Я и моя подруга Лина, у которой официальная доверенность на ведение моих юридических дел от моих родителей, ездили к «Ионотеке» вместе с каналом, который снимает о нас репортаж. Мы разговаривали с менеджером Дарьей, спрашивали о причинах, почему меня не пустили. Дарья сказала, что если бы я не была трансгендером, то все было бы нормально. На вопрос, будут ли в будущем пускать трансгендеров с непоменеными документами, она ответила: «Строго нет».
Есть единственный идеальный сотрудник «Ионотеки». Это Александр Ионов. Все остальные — просто обычные люди, и им свойственно ошибаться. Красота человеческих отношений в умении каяться и прощать. Культуры, завязанные на мстительных отношениях, очень плохо закончили, но это уже экскурс в историю. Давайте по порядку. Человек подошел ко входу в клуб. Выглядел он как женщина. В паспорте было написано «Максим». Для охраны это выглядит как типичный случай подделки документов, что нередко случается. В ответ на соответствующие вопросы охраны девушка задрала юбку и попыталась продемонстрировать половой член, как подтверждение того, что она и есть Максим. Реакция охранника на это откровенно безобразное (во всех странах!) поведение: «Этот монстр не пройдет!» Я не вижу тут оскорбления, простите. Если человек считает нормальным демонстрацию гениталий на публике, в клубе он может не только оскорбить посетителей, но и продолжить в еще более маргинальном ключе. У нас случались акты публичной дефекации, например, мы стараемся оградить публику от слишком жестких замесов.
Основная проблема — хаос в документах девушки плюс оскорбительное поведение. Юбку задирала она сама. Это могут подтвердить все мои сотрудники. Мы живем в сложное время. Подделка документов — серьезное правонарушение. Эта проблема напрямую связана с угрозой терроризма. Именно так в нашу страну попадают люди, несущие ответственность за тысячи невинных жертв. Поэтому мой охранник был занят выяснением личности этого человека, а не возрастными ограничениями. Не закрывать глаза на подозрительные несоответствия в документах — гражданский долг каждого, кто имеет доступ к подобной информации. Мне жаль что в результате этих действий пострадал вечерний отдых этой девушки. Но сотни тысяч искалеченных и погибших в терактах людей не стоят подобной халатности.
Оскорбление (о котором говорит Мэй. — Прим. ред.) имело место быть в глубине головы этой девушки. Это ее субъективное восприятие слов в ее адрес. Только суд может вынести решение, является ли слово «монстр» оскорбительным и имело ли место быть само оскорбление. Я повторюсь, по стандартам клубной индустрии ничего сверхординарного не произошло. Мы отказываем десяткам людям за ночь. Им даже не обязательно для этого демонстрировать охране свой половой член. Это как минимум попадает под статью 296 (хулиганство). Также это поведение частично попадает под статью 135 (развратные действия). Разумеется, никто не собирается судится с этой девушкой из‑за ее члена. Статьи я привожу, чтобы показать, как подобное поведение в нашем социуме попадает под конкретные правонарушения. Нелюбовь к трансгендерам тут ни при чем.
Хочу напомнить, что согласно христианской традиции, на ценности которой мы ориентируемся (не убий, не укради и так далее), судимы мы будем не по словам, а по делам своим. Таким образом, мне глубоко безразлично, кто что скажет. Дела — другое дело. В данном случае ее просто не пустили в клуб. Вот и все. Если бы ей воткнули нож в спину — другое дело. Я бы вам рекомендовал изучить продолжительность жизни трансгендеров в России статистически. Эти люди в опасности. Их убивает русский народ. Не мой клуб и не мой охранник. Их убивает отношение целой страны, где самым распространенным ругательством является нецензурное слово, обозначающее человека нетрадиционной ориентации. Об этом я и говорил Мэй. Вместо того чтобы пинать на «Ионотеку», я бы предложил русскому народу хорошенько поглядеть в зеркало. Убитые геи и трансы — на нашей совести.
Наши сотрудники не пьют алкоголь на сменах. Для поддержания тонуса в ночные смены наш бар-менеджер закупает специально для персонала энергетики. Единственный нетрезвый сотрудник «Ионотеки» — это я. Но мне можно, потому что я нахожусь в прямой связи с потусторонними силами и всецело ощущаю их поддержку в любой даже самой непонятной ситуации.
Мы используем несколько контрактных работников, которые приходят и помогают нам ночью соблюдать порядок. По сути, эти люди даже не являются нашими сотрудниками, они работают на контракте. Мы им звоним — они выходят. Некоторые из них работают больше года, например, именно этот охранник, который говорил с Мэй, и я считаю их частью команды. Что я пытался донести до Мэй — что этот мужчина, скажем так, простой русский мужик, является типичным представителем русского населения. Гетеросексуального и гомофобного. И это абсолютно нормально в данный момент нашей истории, а сидеть и говорить: «О боже, почему ко мне не относятся как в Нью-Йорке или Сан-Франциско!» — это абсурд, это бред. Я не встаю ни на чью сторону, я сразу ей сказал, что не могу перевоспитать людей. Я не собираюсь заниматься перевоспитанием своих сотрудников. Я уважаю их мнение. У меня в клубе работают люди ультралевых, ультраправых взглядов. Все совершенно разное: пороги стыдливости, мера консерватизма, мнения, но все мы одна большая семья. Это должно проецироваться и на общество. Мы все — большая семья, здесь обитают самые разные люди.
Я работаю на фейсконтроле уже около восьми лет. Работал в Arma 17, Strelka Bar, а также на мероприятиях Stereotactic. Я считаю, что у человека есть право на свое тело и никто не вправе указывать ему, каким быть, тем более — высмеивать или обзываться. Как говорит моя девушка, «не стоит уподобляться Герману Стерлигову».
Поведение сотрудников «Ионотеки» на входе не слишком их красит. Оскорбления на почве какой‑либо неприязни показывает уровень культурного воспитания и восприятие человеком чего‑то неизвестного и нового для него. Про реакцию основателей: это их место, они имеют право делать так, как считают правильным, но посетителям остается делать выводы.
Я не был в «Ионотеке», но если Ионов говорит, что не может перевоспитать персонал, значит, так оно и есть. Раньше я считал Петербург передовым городом в плане вечеринок и музыкальных мероприятий, но сейчас ситуация меняется в отрицательную сторону. Это и отмена Arma 17 на заводе «Арсенал» в прошлом году, и атмосфера фестиваля Off в нынешнем: музыкальная составляющая и оформление прекрасные, но работа охраны, бармены, посылающие на три буквы… Теперь вот человека могут обзывать на входе из‑за того, что он не понравился охране. Я считаю, что нужно быть терпимее и добрее.
Ситуация отвратительная, и это не только трансфобия в чистом виде, но и хамство со стороны охранников и Ионова. Но она не удивительная и, к сожалению, предсказуемая — с такими реакциями подавляющее большинство трансгендерных людей в России сталкиваются в повседневной жизни. Процедура смены документов (смены юридического пола) для трансгендерных людей в России труднодоступна: этот процесс небыстрый, сложный и требует серьезных финансовых вложений. Далеко не все трансгендерные люди могут быстро изменить документы — а несовершеннолетние трансгендерные люди, как эта девушка, вообще такой возможности не имеют.
Этот тип дискриминации — отказ в предоставлении услуг и трудоустройстве, оскорбления — наиболее частый пример давления, с которыми трансгендерные люди сталкиваются — потенциально в любой ситуации, где нужно предъявить документы. При путешествии на поезде и в самолете, в банке, при устройстве на работу, в медицинских учреждениях, при взаимодействии с полицией — да где угодно. Люди видят, что в документах одно, на деле — другое. Обычно человеку, который никогда не сталкивались с трансгендерными людьми, становится тревожно от такого несовпадения, и, увы, часто эта тревога принимает форму агрессии, нередко — физической. Тем более что «смена пола» в сознании общества по-прежнему ассоциируется с маргинальностью, с «извращениями» и чем‑то опасным.
«Выход», разумеется, осуждает такое поведение и считает его недопустимым и дискриминационным. Если бы девушке вежливо отказали во входе из‑за возраста — это было бы законно и адекватно. Но то поведение, что пострадавшая описывает, это оскорбления и дискриминация именно на почве трансфобии. Мы считаем необходимым противостоять таким реакциям, занимаемся просвещением по вопросам трансгендерности и прав трансгендерных людей, чтобы такой агрессии в обществе становилось меньше. Чтобы окружающие понимали, что мы не «монстры», а люди, не менее других имеющие право на уважительное отношение.
Было бы здорово, если персонал клубов был обучен тому, как корректно общаться с трансгендерными клиентами — или хотя бы тому, что трансгендерные люди существуют: нас не так уж мало вокруг, и не нужно пугаться, грубить и провоцировать конфликт. Тем более не следует допускать публичных издевательств и травли. Мы в «Выходе» всегда готовы помочь руководству любых заведений разработать политику трансинклюзии, провести тренинги по корректной работе с трансгендерными клиентами и оказать иную помощь в этом ключе.
Если человека оценили и не пустили в клуб по внешнему виду, то это акт дискриминации. Нет такого признака внешности, по которому человека можно ограничивать в правах. В данном случае аспект с тем, что по отношению к Мэй звучали оскорбления, является нарушением нематериальных благ лица, соответственно, можно требовать защиты чести и достоинства. Механизмом защиты является компенсация морального вреда, поэтому можно предъявить иск. Но только в том случае, если факты нарушения будут доказаны. После этого суд может принять решение о том, что были нарушены право на честь и доброе имя и обязать обидчика выплатить компенсацию морального вреда в денежном выражении.
Обратиться с заявлением о дискриминации в прокуратуру не получится, поскольку для установления дискриминации у человека должно быть право присутствовать в заведении, но это право в реальности ограничивают по неразумному признаку. В этой ситуации у Мэй, к сожалению, не было права попасть в заведение, так как несовершеннолетним вход туда не допускается. В данном случае администрация «Ионотеки» не говорила о том, что она не пускает ее конкретно из‑за недостижения совершеннолетия. Но если ее не пустили по признаку внешности, не проверив документов, то в бытовом плане мы считаем это неправильным , но в юридическом плане дело о дискриминации возбуждено не будет в связи с отсутствием права у Мэй присутствовать в заведении по причине несовершеннолетия. Однако это не снимает вопрос о ее оскорблениях со стороны охранников.
Сам Ионов либо охранник должны были запросить паспорт у клиентки и удостовериться, что ей есть восемнадцать лет. Но никакие оскорбления или некорректные фразы не могли при этом звучать, поскольку это не является ни нормальным обращением, принятом в цивилизованном обществе, ни тем, что допускается с точки зрения закона, потому что оскорбления можно расценить как посягательство на честь, достоинство и доброе имя.
Для иска необходимо установить факты. На сегодняшний момент есть позиция пострадавшей, есть позиция Ионова, но нет доказательств, что эта ситуация произошла в том виде, в котором она транслируется. Конечно, мы верим, что она произошла именно так, но чтобы действовать юридически, нужны доказательства в виде свидетельских показаний либо же признания обидчиков, что ситуация действительно произошла в таком виде. Если эта информация подтвердится, то охранники либо само заведение должны понести ответственность (компенсация морального вреда). Но пока у нас есть только две разных позиции.
Само по себе мнение Ионова является некорректным, поскольку в любой цивилизованной стране такие высказывания, тем более публично, допускать нельзя. То, что сейчас поднялась дискуссия вокруг этого случая, демонстрирует неправильность поступка Ионова. Кроме того, демонстрация трансфобии в цивилизованном обществе никогда не являлась нормой. И порицание общества, обсуждение ситуации очень важно, чтобы в аналогичных ситуациях люди поступали по-другому. Если Ионов принес извинения, это не отменяет факта произошедшей ситуации. Такой ситуации в принципе не должно было происходить.