Путешествия, в которые вы не поедете: как снимать ютьюб-сериал о самых опасных странах

Мне 30 лет, я из Минска, по профессии рекламщик. Последние пять лет был креатором в большом агентстве, потом ушел на фриланс — сейчас я удаленно придумываю концепции, пишу сценарии. Когда-то я работал в независимом белорусском онлайн-медиа, где и начал заниматься видео: мы делали подкасты, тексты, подводки, все это миксовали. Поэтому у меня есть бэкграунд, который помогает мне делать ролики.

Я не из тех бродяг, которые существуют на подаяния зрителей. Я стараюсь жить дома в тепле и комфорте. Моя девушка живет то в Беларуси, то в Штатах — иногда я тоже живу там с ней. Мой дом плавучий, но он есть. Мне кажется, я люблю возвращаться домой, просто потому что я старый. Если бы мне было 20, я бы, наверное, мог ездить по два года без остановки. Сейчас я слишком люблю комфорт: посидеть в кресле, почитать книжку, не трясясь в поиске ночлега и еды. Это все забавы молодых тревел-блогеров, но мне это абсолютно не в кайф.

Все любят измерять свой опыт путешествий количеством стран. Тревел-блогеры в инстаграме пишут, что у них 30+ стран, у кого-то указано 99. Артемий Лебедев гордится тем, что у него все страны. Но это абсолютно бессмысленно, потому что ты можешь заехать в страну на день-два, сфотографировать случайные вещи и уехать, но не успеть ничего увидеть, понять, узнать. Я был максимум в 32 странах, но я предпочитаю в каждой из них побыть месяц, чтобы это было действительно осознанным путешествием. Вообще я езжу с шести лет: был в детских лагерях в Германии, Испании, Италии, а во взрослом возрасте уже лет 10 путешествую и по Европе, и по Азии.

Мне очень интересна культурно-социальная тематика, а именно то, как люди живут в разных местах. Я всегда был активным потребителем тревел-контента, но когда путешественники повалили из всех соцсетей, я увидел, что у них все одинаковое, мне стало не хватать фактурного контента. Я хотел понять, что на самом деле происходит в местах, куда путешествуют эти люди. Я понял, что единственный вариант — поехать самому и спросить. Так появилась идея снимать ютьюб-сериал. И я придумал проект «Хочу домой».

Я знал некоторые проекты о путешествиях, за которыми было круто следить, потому что ты как будто наблюдал за героем приключенческого романа, который внутренне менялся, который умел об этом рассказать. Конечно, не каждое путешествие меняет человека, но если из этого не получается ничего интересного, то не нужно показывать это всем. Проблема в том, что все считают, что они очень интересные, но ведь это не так. Поэтому я пошел другим путем: решил делать проект, в котором меня практически нет. Сейчас я стремлюсь к тому, чтобы быть монтажными склейками, коротенькими подводками там, где не хватает переходов между сюжетными линиями. Для ютьюба это не очень популярный метод, потому что ютьюб все-таки любит субъективный взгляд человека.

В течение двух лет я пытался решить, надо ли мне оно: увольняться с работы, куда-то ехать, что-то делать. Но мне хотелось приключений, и в итоге я себя победил и уволился. Изначально я планировал поехать в Монголию, Китай и Тибет, потом в Гималайскую Индию, но пока я собрался, настала осень, стало очень холодно. Поэтому мне быстро пришлось придумывать новый маршрут. Здесь сыграл роль язык: я не могу позволить себе нанять переводчика, поэтому мне нужны страны, в которых велика вероятность найти англоязычных людей. Я узнал, что в Иране, Пакистане, Бангладеше, Индии по-английски говорит каждый второй. В общем, мой первый маршрут совершенно случайно получился опасным, и это стало концепцией проекта. Сейчас я доволен, что все так сложилось.

Проектом я занимаюсь два года. Для первого сезона я побывал в Иране, Пакистане, Индии, Бангладеше. Второй сезон я снял про Гаити, Ямайку, Кубу, Панаму, Венесуэлу. Сначала близкие прямо сильно переживали за меня, на второй раз уже привыкли. Им приятно видеть результат: отец сильно за меня болеет, читает комментарии.

В разных странах разный автостоп. Если автостоп хороший, то это идеальный способ сэкономить деньги, завести классные знакомства и найти героев. Но в Пакистане, например, не поедешь автостопом, потому что это опасно. В Индии — нет смысла, так как это будет невероятно медленно, лучше уж сесть на поезд. А в Иране идеальный автостоп: ты поднимаешь руку — и если не первая, то вторая машина точно остановится. На Карибах между островами мне приходилось летать, я потратил кучу денег, потому что там нет водного сообщения.

Каучсерфинг, как и автостоп, — это выбор номер один. Потому что это бесплатно, хост уже скорее всего говорит по-английски, он открыт к общению и не боится камеры. Каучсерфинг встречается в таких местах, о которых ты никогда не подумаешь. В Пакистане, например, он оказался довольно развитым. Даже в Гаити нашлось три хоста: правда, двое из них оказались братьями, живущими в одном доме, а третий — их соседом. За неимением каких-либо контактов это была нормальная отправная точка. А также дешевые пятидолларовые отели есть везде.

В Иран ездили многие знакомые путешественники, поэтому я знал, что там, с точки зрения безопасности, все хорошо. К туристу в Иране относятся спокойно, но я рыл компроматы на местных и понимал, что если меня примут с этими материалами, то могут назвать шпионом и закрыть. В целом все прошло нормально.

Про Пакистан я понимал, что это все-таки не Афганистан, но в то же время был готов к тому, что на въезде из Ирана в Пакистан меня повезут под конвоем. Эта мера обязательна. Я приехал на границу один, и меня отвезли в мини-тюрьму, где я просидел сутки. Она была вместо приемника. Ночью туда привезли где-то 30–40 афганских нелегалов, которые пытались перейти границу в Иран. Потом туда привезли двух литовцев, и нас втроем отправили под конвоем. Нас везли два дня по пустыне, пересаживали в другие машины. Интересно, что сопровождением занимаются не военные или пограничники, а какие-то формирования, оплачиваемые из бюджета, куда нанимают простых людей, дают им оружие и платят зарплату, чтобы они охраняли туристов.

В целом поездка в Пакистан была как поездка к родственникам. Я думал, что еду в чужую культуру, а оказался в максимально гостеприимном климате. Там принимали меня как гостя. Это зашито очень глубоко: гость — это святое в исламских культурах, тебя везде напоят, накормят, спать уложат. Поэтому среди иранцев, пакистанцев, бенгальцев я чувствовал себя супербезопасно и приятно. Даже в Пакистане, которым всех пугают, было приятно находиться. Между этими исламскими странами я был в Индии, и контраст особенно чувствовался. Индуисты и мусульмане — вообще разные люди.

Я могу сказать, что в целом в Пакистане безопасно. Там всегда есть вероятность теракта, и это единственная серьезная опасность там. Это не Латинская Америка, где тебя на улице могут застрелить из-за телефона. В мусульманских странах нет грабежей, на туриста никто не смотрит агрессивно. Но только если ты мужчина. Женщине одной там появляться точно не стоит.

В первом сезоне моего проекта практически нет женщин, это его большой минус. В исламских странах я вообще не общался с женщинами, не интервьюировал их, потому что с чужой женщиной говорить запрещено. Правда, в Иране некоторые женщины сами ко мне подходили и завязывали разговор, но раскрутить их на видеоинтервью никогда не получалось — так как это свидетельство того, что ты разговаривала с чужим мужчиной, и из-за этого у тебя могут быть проблемы. В Иране женщины не могут, например, ходить на свидания, но там они хотя бы могут работать и красиво одеваться.

В Пакистане с правами женщин все гораздо жестче: там пять провинций, и в каждой из них своя степень исламизации, где религию исповедуют по-разному. Например на юге все более-менее прогрессивно, некоторые женщины даже могут ходить, не покрывая голову. А на севере живут пуштуны, придерживающиеся самой экстремальной формы ислама, и там женщины ходят в бурках, а также не могут выйти из дома без сопровождения мужа. С другой стороны, пакистанские журналистки рассказывали мне, что если ты покрываешь голову, у тебя гораздо меньше шансов стать телеведущей, потому что тебе нужно быть более светской. На высоком уровне государство пытаются сделать светским, но чем дальше от больших городов, тем все жестче.

Я жил в большом городе Карачи у суперобразованного мужчины со степенью МВА, который работает топ-менеджером в американской компании, много путешествует, прекрасно говорит по-английски. Он задвигал мне очень прогрессивные вещи, но на третий день пребывания у него дома я понял, что ни разу не видел его жену. Я спросил: «Послушай, Хафиз, а где твоя жена?» Он ответил: «Как где? Дома. Она же тебе одежду постирала, есть нам готовит». Я понял, что он ее прячет. Потом у меня был день рождения, она вышла нарядная, он представил ее мне, а я в порыве радости протянул ей руку. Она одернула руку, отошла от нас и весь вечер просидела молча поодаль. При этом Хафиз рассказывал, что она с высшим образованием, из прогрессивной семьи.

Перед вторым сезоном мне было катастрофически страшно, потому что я собирался в Гаити, а по всем найденным данным я понимал, что это ужасающее место. Также было страшно из-за отсутствия информации. Даже на англоязычных форумах я не смог найти никаких отчетов по поездкам в Гаити.

Все мои ожидания абсолютно оправдались, Гаити — самая ужасная страна, в которой я был. Это место крайне безнадежно: там нет водопровода, электричество дают на пару часов в день, воду нужно идти покупать в специальный ларек на розлив, канализации тоже нет. В доме может стоять унитаз, но под ним — просто дырка в полу.

Главное, что в Гаити ни у кого нет работы. Я жил в полной семье с матерью и отцом, у которых было пять сыновей в возрасте от 18 до 25 лет, но ни один из них не работал, потому что просто нет никакой работы. Утром все братья выходили на крыльцо, садились и сидели. И так проходил день. Они могли сходить в гости к какому-нибудь родственнику, потому что он мог их накормить. И так в Гаити живет огромное количество людей. Те, кто зарабатывают деньги, продают овощи, фрукты или одежду, которую привозят туда в качестве гуманитарной помощи. Самая главная надежда гаитянина — родственник, который работает в госструктуре, потому что обычно такой человек кормит всю свою родню. Вторая надежда — переводы через Western Union. Вся страна завешана билбордами этой компании, потому что все, кто смог уехать за границу, присылают деньги тем, кто остался. Гаити населена прямыми потомками африканцев, которых привезли в качестве рабов на Карибы. Они не смешивались ни с кем, то есть это настоящий кусочек Африки посреди Кариб, а во всех африканских обществах клановость очень развита, на ней строится все.

Всем нужна американская виза. Я ездил в американское посольство, где наблюдал очень грустное и масштабное зрелище: несколько сотен людей подавались на визу, в маленьком помещении находилось примерно 400 человек, и 99% из них получили отказ. Как это происходит: человек подходит к окошку, платит 160 долларов (для гаитянина это заработок за несколько месяцев), ему задают один вопрос, а потом говорят: «Извините, вам отказано в визе». Это как конвейер разочарованных и резко обедневших людей. Вообще, Гаити — это церкви и лотереи. Лотерейные киоски есть даже там, где, казалось бы, люди не живут. Это третья и основная надежда гаитянина на выживание.

На Карибах опасно везде. Там страшно просто ходить по улицам — везде могут зарезать. Апогеем стал Каракас, столица Венесуэлы. В этой стране — самые горячие места на планете с точки зрения грабежей и убийств. В Каракасе у меня был очень высокий уровень паранойи. В Пакистане, например, тебе никто не говорит: «Чувак, прячься». В Венесуэле тебе постоянно говорят: «Чувак, не доставай ничего из кармана, спрячь деньги, солнце село — сиди дома». И они сами прячутся, все прячут. Если к тебе на улице подходят и просят что-нибудь, а ты ничего не даешь, в тебя стреляют. Поэтому в Венесуэле я очень мало снял — боялся доставать камеру. Там очень страшно, люди на грани выживания, валюта обесценивается каждые две недели. В Каракасе видно, что раньше это был очень обеспеченный город, а сейчас люди едят из мусорок.

Когда я ехал в Гаити, я думал о двух темах, которые хотел покрыть. Во-первых, то, как страна справилась с последствиями землетрясения, во многом из-за которого там сейчас такая разруха. Самое содержательное, что я видел про Гаити, это серия американского шоу Parts Unknown, которая вышла в 2012 году. Мне хотелось понять, что изменилось за эти годы — практически ничего. Запад влил миллиарды долларов в то, чтобы помочь Гаити отстроить инфраструктуру, создать жилье и рабочие места, но практически ничего не появилось — все разворовали. А во-вторых, я хотел рассказать о том, как гаитяне относятся к вуду, потому что про это ничего не было известно.

Официальная религия Гаити — это христианство, там никакое вуду в глаза не бросается. Но со временем я узнал, что вуду есть, и оно внутри каждого гаитянина. Все они делятся на тех, кто вуду боится, и тех, кто его практикует. Как оказалось, это не только кровавые ритуалы и дикие жертвоприношения животных — они тоже есть, но это необязательно. Мне удалось самому попасть на фестиваль вуду в большом храме — там были танцы, ром рекой, сигары. Все это выглядело как большая вечеринка — пьяные люди, пьяный жрец. Я поучаствовал в ритуале. Перед церемонией мне сказали: «Возьми деньги, они тебе понадобятся». Вся механика церемонии завязана на распитии рома и выкладывании денег за каждое действие жреца. Сумма должна постоянно увеличиваться: нельзя класть купюры номиналом меньше, чем ты уже положил. И это все деньги жрецу, а деньги духу ты не даешь, потому что он их не принимает. В общем, это очень красивый развод пьяного человека. А потом, когда ты вернулся домой и нашел ответы на свои вопросы, ты должен прислать деньги духу. Каким образом — непонятно. Я деньги, естественно, не прислал.

В последнее время я шучу, что после ритуала сработало проклятье. Когда я стал работать над этой серией, у меня начало ломаться все: полетел винчестер со всеми исходниками, сломались все телефоны, не работает абсолютно ничего. А еще у меня до сих пор чешутся ноги, и я не могу выяснить причину, никто меня не кусал. Недавно с другими ребятами-путешественниками мы обсуждали, что после долгих поездок у всех остаются какие-то непонятные болячки, которые они не могут вылечить месяцами. У кого-то сыпи, у кого-то нарывы, кто-то травмирует позвоночник.

Но что меня действительно удивило — это Варанаси, теперь это самое интересное место для меня. Это знаменитый индийский город погребений, параллельная реальность. Там очень сложно осознать, что ты находишься на планете Земля среди других людей. То ли это Средневековье, то ли другая реальность, то ли потусторонний мир. И все это смешано в один коктейль, от которого невозможно оторваться. Я был там два раза и съездил бы еще неоднократно. Если вы едете в Индию — не езжайте никуда, вам нужно только в Варанаси. Все остальное неинтересно.

Первая поездка обошлась мне в 500 долларов в месяц. Вторая поездка — в 5,5 тысяч долларов за 2 месяца, потому что было очень много авиаперелетов. Что касается продакшена, то я абсолютно все делаю сам. Много страдаю, зато бесплатно.

Когда я поехал снимать первый сезон, я не думал о заработке, мне это было просто в кайф. Отклик был суперхороший, феноменальный для русского ютьюба, и потом все завертелось, и внезапно для меня появились варианты найти спонсоров. Я стал получать стартовые деньги, для того чтобы снимать по крайней мере не за свои. Сейчас я даже вышел в маленький плюс. Второй сезон я уже снимал не за свои деньги, они ровненько покрыли расходы, поэтому я заработаю на всей рекламе, что продам.

Есть два вида комментариев, которые меня невероятно бесят. Первый: «А-а-а, чувак, реклама!». Эти люди даже примерно не осознают, насколько масштабная работа была проведена. А второй тип — это комментарии с претензией: «… [черт возьми], неужели было сложно озвучить [перевод]? Да я вообще не буду это смотреть». Я не озвучиваю, а даю подстрочный перевод, чтобы сохранить колорит и трушность персонажей. Озвучка убьет половину атмосферы. А люди не понимают.

Я не пытался помочь никому из тех людей, которых встретил в поездках. Если ты просто дашь деньги человеку, ты ничего этим не изменишь. Скорее всего, он купит на них бухла. Конечно, в каждой поездке каждый мой герой просит дать денег. Но это не решение даже в масштабе благотворительных организаций. Почему Гаити до сих пор в заднице? Туда влили миллионы просто так, подарили. И то же самое происходит с Африкой. А у меня особо нет денег, чтобы всем давать их. И мне всегда стыдно. Остается чувство вины.

Не могу сказать, что мои путешествия меня поменяли. Может быть, я пока не осознал этого. Я только знаю, что стал черствее и что теперь меня сложнее удивить и пронять. Хотя, с другой стороны, во мне появилось больше эмпатии. Я могу легче встать на чужое место.

Больше всего я поразился масштабам задницы, в которой находятся те места, куда я ездил. Я поразился тому, насколько абсурдно звучит все, чем нам засерают мозг в лентах фейсбука и инстаграма. Все говорят о том, как мир буквально через 10 лет изменится благодаря блокчейну и технологиям, и ты думаешь: «Боже мой, скоро мы будем жить в сюжете из «Черного зеркала». Да не будем! Потому что 70 процентов населения планеты живет в жестяных коробках. У всех, конечно, есть мобильный интернет, но это не делает жизнь этих людей ни на капельку лучше. Вся планета будет жить в заднице еще долго, и эта задница будет углубляться, потому что разрыв между нами, богатыми, и бедными только увеличивается.

Во мне все больше растет чувство безысходности по отношению к будущему человечества. Было очень интересно, пожив в Штатах и съездив на Карибы, наблюдать за движением за расовое и гендерное равенство. В нашем белом западном мире начинает выстраиваться картинка, будто мы далеко продвинулись, будто мы уже сломали парадигму мужского главенства, белого превосходства, будто все становится на свои места. Да ни фига не становится. Во всем мире все как было, так и осталось. Это настолько глубоко заложено в культурном коде и в Азии, и на Карибах, что это не изменится еще много поколений, пока люди там не станут образованными и не решат свои проблемы с жестяными коробками.

Карибы сейчас заселены потомками рабов, там не осталось местного населения — его либо вырезали, либо оно умерло от эпидемий. Поэтому в местных очень глубоко сидит груз рабства и претензия к белому миру: мол, из-за вас мы здесь, из-за вас мы живем плохо, и вы, ребята, все-таки нам еще должны. Нам плохо из-за вас, поэтому, во-первых, помогите, а, во-вторых, поймите, что мы другие. Жители Кариб всегда подчеркивают, что нет никакого равенства между белыми и черными, что это очень разные люди и культуры, и они наоборот пытаются себя сегрегировать. Кстати, в Штатах я тоже ощущал это. Там наблюдается тренд, что черное население начинает тянуть к корням — многие носят национальные африканские костюмы, хотя уже их прабабушка родилась в Америке. В такие моменты ты понимаешь, насколько абсурдна картинка, которую создают медиа, — про равенство, про все эти достижения человечества.