Феминитивы — это слова женского рода, которые обозначают профессию или род деятельности. В наше время женщины все чаще занимают должности, которые раньше считались сугубо мужскими: они становятся директорами, режиссерами и политиками. И эти изменения вроде бы должны отразиться в языке, но до сих пор в российской лингвистической среде нет единого мнения на этот счет.
В 1970 году Мэри Рич Кей, занимавшаяся лингвистикой, провела в Калифорнийском университете семинар о проблеме андроцентричности языка, то есть модели, при которой мужская норма выдается за универсальную. Кей отметила, что такая языковая традиция уничижает образ женщины. Так зародилась концепция феминистской лингвистики: во многих западных странах стали появляться исследования на эту тему — и это привело к пересмотру ряда норм. Например, в объявлениях о поиске сотрудников в некоторых странах работодателей обязали указывать мужские и женские наименования профессий.
Русский язык с этой точки зрения стал изучаться лишь в 90-х годах. Многие начали обращать внимание на то, что в современном русском языке профессии «посудомойка», «кухарка», «вахтерша» ни у кого не вызывают вопросов, а неологизмы с такими же окончаниями, которые обозначают женские наименования более престижных профессий — «менеджерка», «редакторка», «режиссерка», — раздражают большинство людей. «Афиша Daily» спросила у представительниц разных профессий, как они относятся к феминитивам.
![](https://img07.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/0/fb/0fb4b154498248aca71f7bfcaf30d3bd.png)
В школе я очень любила математику и круто разбиралась в ней, но когда стала взрослеть, мама начала мне говорить: «Зачем тебе этот мехмат? Ты с ума сошла? Мальчикам не очень нравятся девочки-математики». Мама с детства знала, как тяжело жить без денег, и решила, что лучший способ избежать бедности — выйти замуж. С этой идеей воспитывали и меня. Когда мне было 13 лет, мама застукала меня, целующуюся с мальчиком, и отвела к гинекологу, чтобы проверить, девственница ли я. Я очень обиделась на нее и почувствовала себя преданной. После этого я стала замечать, что у моих друзей мужского пола таких проблем нет.
Я поступила на культурологию. Сейчас я довольна своим выбором — уже нет желания брать факультативы по физике. Но если бы не было сексистских стереотипов, все сложилось бы по-другому.
Мои преподаватели часто занимаются менсплейнингом (снисходительная манера разговора, когда мужчина объясняет что‑то женщине, делая скидку на ее пол. — Прим. ред.), так что феминитивы — это способ говорить о себе в публичном пространстве. Я пишу научные статьи на английском языке, и в нем проблемы феминитивов не существует. Тем не менее есть практика: когда ты говоришь о человеке, чей пол неизвестен, используешь нейтральное they вместо he, как это делалось раньше. А иногда там, где раньше бы сказали he, сейчас говорится she — это радикальный жест, с помощью которого внимание на проблеме заостряется.
Что касается русского языка, то на письме мне кажется идеальным gender gap — палочка перед суффиксом, подразумевающая всех и никого не исключающая, например, «автор_ка». Это полностью переворачивает старую систему. В устной речи для меня важно использовать феминитивы, а слово «культурологиня» я обожаю. Если кому‑то режет слух этот якобы претенциозный суффикс, это не мои проблемы — мне кажется, везде засовывать мужской суффикс куда более абсурдно.
![](https://img.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/b/0d/b0d2dff2038b429195322e5c0e1c6ede.png)
Я капитанка команды по роллер-дерби (контактный командный вид спорта на роликовых коньках. — Прим. ред.). Эту игру придумали во времена Великой депрессии в Америке, а в 2013 году она появилась и в России благодаря нам. Процентов 70 существующих в мире команд — женские. Помимо самого спорта важную роль здесь играет именно женское сообщество, взаимная поддержка: любая женщина с любым телом может стать участницей игры, здесь каждая прекрасна и важна. Это отличает роллер-дерби от других игр.
В конце 2014 года одна девочка из команды увлеклась феминизмом — и однажды она дала прочитать нам статью о феминитивах. Меня эта тема очень впечатлила. Я подумала: «Вау, нам же это ничего не стоит, а для будущего и для других женщин это будет очень полезно!» Так я стала капитанкой. Есть еще слово «капитанша», но мне показалось, что с ним что‑то не то: может быть, потому что оно звучит как генеральша, то есть жена генерала. Сначала было непривычно, но очень быстро все втянулись, и теперь, вне зависимости от отношений с феминизмом, феминитивы у нас используют все: тренерка, блокерка, джеммерка.
На работе я сеошница, и это слово существует наравне со словом «сеошник» — наверное, потому что это понятие новое, к тому же с дискриминацией в этой профессии я не сталкивалась. В резюме пишут SEO-специалист и нет никаких SEO-специалисток. Моя мама — акушерка, и в этой сфере феминитив никому не режет слух. Мне кажется, люди легко привыкнут, если вводить феминитивы без всяких принуждений: хочешь так говори, хочешь так. Сама логика вещей сработает.
![](https://img02.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/3/80/38082d91856e49cd82697291895cde1a.png)
Я руковожу языковым центром, который специализируется на преподавании сербского языка. Коллеги прозвали меня словом «шефица», которое у сербов существует в паре со словом «шеф» в значении «директор, руководитель». Прозвище приклеилось ко мне, и я даже написала так у себя в фейсбуке, но это не является выражением какой‑то позиции. Феминитивы меня совершенно не привлекают: я убеждена, что язык должен развиваться естественно. Например, в хорватском языке есть много искусственно придуманных слов — это делается для того, чтобы сделать его максимально отличающимся от сербского. В обоих языках используется, например, международное слово «лифт», но хорваты придумали слово «дизало». Исходя из логики языка, это нечто вроде «подъемника», но встретить это слово можно только в самом лифте, где написано, что «дизало» рассчитано на столько‑то килограммов. Боюсь, что с феминитивами, придуманными активистками, будет то же самое. Ну не нравится мне слово «авторка», и пользоваться я им не планирую. Даже такое нейтральное слово, как «преподавательница», я не люблю, предпочитаю говорить о себе «преподаватель», потому что не вижу смысла подчеркивать свой пол. Разве это как‑то влияет на процесс преподавания?
Я учредитель и директор организации, но доказывать кому‑то, что я на это способна, мне не приходилось. Может быть, потому что в сфере образовательных услуг всегда больше женщин. Другое дело, что руководитель должен быть решительным, категоричным и я не исключаю, что, становясь такой, теряю какие‑то женские качества — способность к эмпатии, мягкость, компромиссность. В целом тема равноправия мне небезразлична. Но перестанет ли женщина-редактор подвергаться сексуальным домогательствам, когда станет «редакторкой»? Если вы мне покажете какие‑то убедительные исследования на эту тему, я с большим интересом их изучу.
![](https://img04.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/1/9f/19f1e6c7b4ca428aa71eb8af6fab46ba.png)
В украинском языке есть привычный феминитив «вчена», что значит «ученая», поэтому когда мы говорим по-русски слово «ученая», это не режет слух. Я даже не представляю, чтобы меня на каком‑то мероприятии или конференции подписали бы «вчений» или «ученый». Что касается «менеджерок» и «кураторок», то у нас это все обсуждается и используется уже лет восемь. В 2015 году мы коллективно обсудили этот вопрос на арт-платформе «Изоляция», где я работала, и решили использовать феминитивы во всяких буклетах.
По образованию я философиня. В нашей группе было 80 процентов девочек, а большинство преподавателей при этом мужчины, которые преподают предмет, написанный мужчинами для мужчин. Например, Кант писал, что женщина руководствуется эмоциями, для серьезных дел не годится и собственно философию освоить не может. Я помню первые попытки осознать саму себя в этой картине, когда ты примеряешь на себя всю эту «мужскую» философию, а она как‑то не заходит. Из всего классического курса приятно удивила только древняя философия, которую, кстати, преподавала женщина. Разные древнеиндийские, древнекитайские представления догендерны, поэтому в них совсем нет дискриминации. Там мужчина и женщина рассматриваются как взаимодополняющие равноценные энергии. Позднее философия стала для меня универсальным инструментом, который я применяю в сфере изучения искусства: я курировала много арт- и образовательных проектов, а сейчас исследую украинский авангард и пишу о нем книги.
![](https://img03.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/d/f7/df717dff4e1e4bf9b17a82b167620db2.png)
Наш курс во ВГИКе был первым, куда приняли столько девочек на операторский факультет. При этом нас было примерно 50 процентов, но каждый новый педагог, который видел группу, реагировал примерно так: «Ну ничего себе, я столько лет преподаю во ВГИКе и первый раз в жизни вижу столько девушек-операторов в аудитории!»
Сейчас женщина с камерой в руках уже не так удивляет, но выпускницы часто идут в документальное кино, потому что в игровое им попасть гораздо труднее: это более престижная и статусная история. А документальная сфера при этом очень сложная. Когда я работаю в полном метре, у меня в подчинении находятся примерно 20–25 человек, и все они мальчики — за очень редким исключением. Продюсеры часто говорят, что из принципа не возьмут девочку: из‑за этого у меня было много проблем в начале карьеры. Теперь я опытна, меня приглашают на проекты, но раньше все делали круглые глаза: бывало, приходишь на проект, а все смотрят на тебя как на новые ворота. Нужно было очень быстро доказывать, что ты все можешь. В нашей сфере женщинам определенно нужно гораздо больше стараться, чтобы получить то же самое, что получают мужчины.
Что касается «операторки» и «операторши», то мне не очень нравится, как они звучат, — может, у меня какая‑то нестыковка в голове. Но немецкие коллеги меня научили прекрасному слову — «камера-фрау». По-моему, оно очень круто звучит! У них это в обыденной речи. В объявлениях о поиске сотрудника там пишут: «Ищем камера-мен или камера-фрау» — и не бывает так, чтобы искали только камера-мена. Я сейчас стала на московских площадках активно внедрять слово «камера-фрау», обожаю его!
![](https://img06.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/2/37/237f5bc1d3784c8b982ee3ca515a5e59.png)
Я не против, чтобы меня подписали художницей, но в целом феминитивы меня не очень устраивают. Если где‑то меня, не спросив, называют кураторкой, я считаю это некорректным. Я квир-феминистка, а для квир-теории важно понятие плавающего гендера: ты можешь быть кем хочешь и в любой момент изменить свою идентичность. Феминитивы же загоняют нас в бинарность. Если я не хочу относить себя жестко ни к одному из двух гендеров, получается, что я снова полностью исключена, как раньше были исключены женщины. Язык вообще очень репрессивный инструмент. Да, действительно, отсутствие феминитивов отражает историческое доминирование мужчин в нашем обществе, но имеет ли смысл возвращаться к этому вопросу? Феминитивы противопоставляют женщин мужчинам и становятся элементом совершенно непродуктивной борьбы. В плане окончаний меня вполне устраивает русский язык, мне более интересен другой вопрос — как развивать и запускать феминистский дискурс в поле языка, как вообще говорить о насилии, например, и прочем, о чем раньше говорить было непривычно.
Выбор профессии у меня произошел сам собой: и папа, и мама у меня художники, а дедушка рисовал плакаты со Сталиным и Лениным. Жили мы все вместе в большой мастерской. Когда я поступила в институт, где преподавал мой папа, я ходила к нему на академическую живопись и была частью всей этой образцово-показательной петербуржской художественной жизни. Но одновременно с этим я стала знакомиться с современными художницами, а вскоре интересоваться феминистскими текстами, анализирующими искусство. И вот мне 20 с небольшим, я звоню папе и говорю: «Представляешь, оказывается, история искусства — это мужская история, где нет места женскому языку!» Но он меня как‑то не понял. Я положила трубку, и так начался новый этап в моей жизни. Моим методом стал классический язык, так или иначе преломляемый и адаптированный к темам, которые меня интересуют. Например, моя феминистская серия работ «Утварь», посвященная кухонными принадлежностям, исполнена в академической манере, но не маслом на холсте, а акварелью на небольших листах бумаги. Это концептуальный момент, потому что масляная живопись на протяжении многих веков символизировала большой жанр, в котором работали великие мастера. Это был статусный мужской мир, в котором женщина была маргиналом.
![](https://img03.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/d/92/d922e7d647924824b711054295b42614.png)
Когда мне было 25 лет, я ходила на курсы актерского мастерства. Мы знакомились по кругу — нужно было повторить имена и род занятий всех предыдущих участников и участниц. Я назвалась переводчицей, а когда очередь дошла до актера, который вел класс, он сказал: «Алена, переводчик». Это было неожиданно и неприятно, я поправила его: «Вы же себя актрисой не называете!» До тех пор я немного стеснялась педалировать эту тему, потому что она стигматизирована. То, что «переводчица» — общеупотребительное слово, придавало храбрости, конечно. Я и сейчас, просто чтобы не привлекать нежелательного внимания, могу вместо слова «локализаторка» сказать, что я перевожу видеоигры. В идеальном мире я бы так не делала, но иногда не хочется, чтобы все общение свелось к обсуждению этого вопроса. Один из минских городских порталов некоторое время назад стал целенаправленно использовать феминитивы — это здорово, но если в статье упоминается авторка или дизайнерка, будьте уверены, все комментарии будут посвящены борьбе за «чистоту языка».
По образованию я лингвистка, и это, конечно, отдельная боль. Многие коллеги яростно отрицают феминитивы, будто не знают, как функционирует язык. Преподавательница языкознания обращалась ко мне не иначе как «студент Баранова». Мой любимый перл на эту тему — фраза на одном из местных ресурсов: «Феминитивы — это крах лингвистики как науки»! Регулярно ее цитирую и предлагаю отлить в граните. Хочется сказать: «Люди, где ваше языковое чутье? «Авторка» — это некрасиво, а «знаменитый автор написала» — красиво?» В белорусском языке феминитивы привычнее. Думаю, это связано с тем, что в советские времена, когда все было унифицировано, русский язык, будучи средством внутрисоюзной коммуникации, стал очень канцелярским. Национальные же языки избежали этой участи, и на белорусском слова вроде «доктарка» звучат естественнее. В русском языке феминитивы тоже были, например, в раннесоветском периоде: активно использовались всяческие сталеварки, но потом — с нарастанием тоталитаризма — все это ушло. Для меня феминитивы — это не только про видимость женщин, но и про свободу.
![](https://img05.rl0.ru/afisha/e-x-i/daily.afisha.ru/uploads/images/3/2d/32d0acdcf8f34475adea736beeca1ded.png)
История языка так же непредсказуема, как история вообще. Изменения в языке происходят постоянно, потому что меняются потребности носителей этого языка. Эти изменения всегда инициируются людьми, поэтому не очень понятно, что имеется в виду, когда говорится об их «искусственности». Вероятно, когда что‑то возникает внутри субкультуры и быстро становится видимым более широким кругам носителей языка, у которых потребности в таком изменении нет, это кажется «искусственным», но это не так.
Однако асимметричность возможностей языка, конечно, усложняет задачу тем, кто видит проект использования феминитивов как идейный. С другой стороны, сама его идея — противостоять представлению, будто перевод слова из мужского рода в женский уменьшает социальный престиж, «вычитает» из него ценность, — это культурно важный месседж, который адресован, прежде всего, более молодому поколению. Поэтому я не удивлюсь, если именно эта идея «вытянет» проект и лет через двадцать феминитивы будут использоваться шире, чем сейчас, то есть выйдут из субкультур в более широкое употребление. Навсегда ли? Не знаю. Оглянувшись на прошлое, нельзя не заметить, что феминитивы были очень нестабильной частью русского лексикона. Например, Марина Цветаева, начиная очерк «Мать и музыка», пишет — «Когда вместо желанного, предрешенного, почти приказанного сына Александра родилась только всего я, мать, самолюбиво проглотив вздох, сказала: «По крайней мере будет музыкантша». Часто подчеркивают, что Цветаева не любила слова «поэтесса» по отношению к себе, но так было не всегда. Появление большого количества женщин-поэтов на рубеже 1900-х и 1910-х годов сделало его очень частотным, и, сколько можно судить по критике того времени, оно чаще всего воспринималось как нейтральное. Сама Цветаева использует его в прежнем, нейтральном, смысле еще в середине 1920-х годов. В очерке «Герой труда» она говорит, например, об Аделаиде Герцык как о «своеобразной и глубокой поэтессе», да и к себе (как и к еще нескольким женщинам-поэтам) в том же очерке это слово относит без комментариев о его неприемлемости. Однако культурные процессы, происходившие после революции, девальвировали ту ценность, которая приписывалась «особости» женского голоса в поэзии. Вслед за этим и слово утратило престиж. И для Цветаевой, как и для многих, этот феминитив стал знаком «вычитания ценности».