«Я сплю с человеком, а не с паспортом»: арабо-еврейские пары о жизни в Израиле

Орна: «Я познакомилась с Адамом 9 лет назад. Мы вместе работали в кафе и как-то заговорили об арабо-израильском конфликте. По ходу я поняла, что Адам не еврей. Он рассказал мне свою историю. Его папа работал на израильскую разведку и, когда Адаму было десять лет, задействовал его в одной из операций по поиску потенциальных террористов. Когда операция закончилась, израильская сторона сказала что-то вроде: «Работа выполнена, можете возвращаться на родину», отказавшись выдать Адаму и его отцу необходимые для жизни в Израиле документы. В Палестине обоих ждала тюрьма. Отец решил возвращаться: отсидел два года, пока семья собирала три миллиона шекелей на его освобождение. Адам в тюрьму не хотел, да и денег на взятку у него не было, поэтому он остался в Иерусалиме без документов и вида на жительство.

История Адама разбила мне сердце. Я до сих пор задаюсь вопросом: как можно оставить на произвол судьбы людей, которые пожертвовали домом и безопасностью ради Израиля? У Адама по сей день нет паспорта, а без него он не может устроиться на полноценную работу — зарабатывает сбором бутылок. Несколько лет назад мы подали заявление в Высший суд и добились вида на жительство, которое он обновляет каждый год, оформляя ворох бумаг. Адам никогда не жалуется, но я вижу, как он тоскует по Палестине.

Несмотря на все это, семья Адама меня приняла. Сначала им, конечно, было непривычно, что Адам выбрал еврейку: его родные живут в небольшой палестинской деревне — и там смешанных пар нет. Но спустя время родственники привыкли. В начале отношений я часто у них бывала, потом перестала приезжать: не хочу ставить их в неудобное положение перед соседями. А вот с сестрой Адама у меня прекрасные отношения: мы каждый день созваниваемся и я навещаю ее по выходным. Недавно я пошла на курсы арабского, чтобы его семье было проще со мной общаться.

Я родом из Хайфы, арабы и евреи там живут вместе. Мои родственники совсем не религиозны, особых причин не любить Адама у них нет. Он — очаровательный человек, со всеми вежлив и приветлив, за что его можно не любить? Но Иерусалим не Хайфа, и тут нам как смешанной паре жить непросто. Вернее сказать, в Иерусалиме трудно быть арабом: тут другая манера общения. Общественное мнение заключается в том, что еврей лучше араба. Мне часто задают вопрос: «Что, не могла найти еврея?» Я каждый раз отвечаю, что сплю с человеком, а не с паспортом.

Мы живем в религиозном квартале Иерусалима. Соседнее здание — кампус репатриантов из англоговорящих стран: Великобритании, США, Канады. Так вот, эти ребята особенно агрессивны. Каждый раз, проходя мимо, они делают что-нибудь гадкое: наступают на мои цветы, кричат нам в окна. Однажды назвали меня шалавой. С таким отношением в палестинской деревне я не сталкивалась никогда.

Каждый раз, когда я навещаю сестру Адама, автобус останавливает отряд израильских солдат. Молодые ребята с автоматами заставляют всех арабов выйти на улицу и их обыскивают. Может лить дождь или невыносимо печь солнце — им все равно. Они проверяют паспорта и ужасно разговаривают с детьми, пожилыми людьми. Арабы отвечать боятся. Однажды они грубо обыскивали глубокого старика под проливным дождем, я подошла и сказала: «А теперь представь, что это твой дедушка».

Большая проблема нашей страны заключается в том, что подобными вещами занимаются совсем юные ребята. Некоторым только что исполнилось 18 лет, они еще не знают, что правильно, а что нет. Но при этом обладают большими полномочиями, властью над другими людьми, которых еще и принято ненавидеть».

Реем: «Моя семья родом из Тайбе, небольшого арабского религиозного города. Родители переехали в Яффу двадцать лет назад и отдали меня в еврейскую школу. Обычно арабы и евреи ходят в разные образовательные учреждения. Арабским школам выделяется меньший бюджет, и это сказывается на качестве обучения. Мои родители хотели, чтобы я получила лучшее образование, поэтому подали заявление в частную еврейскую школу. В итоге я училась на иврите, изучала сионизм и слушала лекции о праве евреев на израильскую землю. С одноклассниками отношения были напряженные: они обзывали меня террористкой и тупой арабкой. В средней школе это прекратилось — они узнали, что такое политкорректность.

Сейчас я учусь на медицинском факультете в Тель-Авивском университете и большинство моих друзей — евреи. Некоторые из моих бывших молодых людей — тоже. Происхождение Давида не было для моих родителей сюрпризом, хотя они все-таки попросили не рассказывать остальным родственникам в Тайбе. Если бы узнали, что у меня отношения вне брака, да еще и с евреем, то, скорее всего, не смогли бы принять. Еврейское и арабское население Израиля разделено не только системой образования, но также географически и социально, — по всем параметрам. Даже в таких смешанных городах, как Яффа. Арабо-еврейские пары — огромная редкость даже здесь.

Арабское население Израиля считается неразвитым и второсортным, некоторые относятся к нему как внутреннему врагу израильской государственности; власть поддерживает разделение между арабами и евреями. Израиль определяет себя как «еврейское демократическое государство», притом что арабы также проживают на его территории. Смешанные пары нежелательны — они бросают вызов генеральной политической линии антиассимиляции. Скажем, в Иерусалиме действует праворадикальная организация Lehava, которая выступает против ассимиляции и христианского присутствия. Ее активисты, например, изрисовали здание билингвальной школы антиарабскими граффити. А однажды распространили листовки, запрещающие арабским мужчинам знакомиться с еврейскими девушками, угрожая физическим насилием. Несмотря на это, Lehava до сих пор не запрещена.

В Тель-Авиве ситуация лучше — здесь меньше безумных религиозных групп. Отношения с семьей и друзьями Давида у меня хорошие. Бывает, что знакомые неудачно шутят о нас, и меня это расстраивает. Ну, например: практически все ивритоговорящие израильтяне знают выражение на арабском «Покажи мне свой паспорт». Потому что на оккупированных территориях израильские солдаты обращаются так к палестинцам, перед тем как их арестовать. Многие, желая продемонстрировать знание арабского, обращаются ко мне так и улыбаются. А мне совсем не до смеха».

«Моя история — грустная иллюстрация того, как разница культур может сделать отношения нежно любящих друг друга людей невозможными. Я познакомился с Софией в фейсбуке на страничке проекта «Ask an Israeli/Ask a Palestinian Project» — там публикуют видео с ответами первых встречных арабов и евреев на вопросы, связанные с палестино-израильским конфликтом. В комментариях представители обеих сторон задают вопросы, которые используют в следующих видеоинтервью. София написала комментарий под одним из видео, я на него ответил, и через какое-то время переписка перенеслась в личные сообщения. Мы обсуждали легитимность Израиля, положение арабов в стране, Зеленую линиюЗеленая линияВикипедия: Демаркационная линия после окончания Арабо-израильской войны 1948–1949 годов между Израилем, с одной стороны, и Ливаном, Сирией, Трансиорданией (включая оккупированный ею до 1967 года Западный берег реки Иордан) и Египтом (включая оккупированный им до 1967 года сектор Газа), с другой стороны. — самые животрепещущие вопросы.

София родилась в Лондоне в мусульманской марокканской семье. Ее политические взгляды были довольно радикальными — она считала, что государство Израиль не должно существовать на палестинской земле. Несмотря на это, наша переписка продолжалась уже около двух месяцев, когда студентам в моем университете предложили поездку в Лондон. Мне очень хотелось познакомиться с Софией, и я поехал. Мы встретились в пабе, контакт установился мгновенно — последние лондонские дни я провел у нее дома.

Через несколько месяцев София приехала в Израиль — навестить меня и поработать волонтером на палестинской стороне за Зеленой линией. В то время я все еще служил в армии и ситуация сложилась парадоксальная: мы вставали утром и я уходил на израильскую военную службу, а она — на палестинскую волонтерскую. Коллегам она обо мне не рассказывала. Я расстраивался, но понимал ее: как доверять волонтеру, у которого отношения с израильским солдатом? При этом она жила со мной в доме моих родителей. Они, кстати, приняли ее очень хорошо — мама готовила любимую еду Софии, подолгу с ней разговаривала и дарила подарки.

Реакция некоторых моих друзей оказалась не столь идилличной: один сказал, что не представляет, как я занимаюсь сексом с этой мерзостью. С несколькими я больше не общаюсь. Меня, конечно, выбивает из колеи тот факт, что народ, который гнобили столетиями, создает иерархии и дискриминирует людей на территории полученного такой ценой государства. В семье каждого еврея есть жертва антисемитизма, но, несмотря на это, многие придерживаются расистских взглядов, особенно по отношению к арабам.

Я представляю, как это чувство формируется. Когда я служил в армии, на моих глазах убили сослуживца. Я тогда испытал лютую ненависть к палестинцам — страшное чувство. Уже после службы я не раз мысленно возвращался к этому эпизоду, но все-таки смог вытащить себя из этой тьмы. Встретив Софию, я увидел, насколько арабы и евреи похожи: начиная от трепетного отношения к семье и заканчивая шумной манерой общения. Европейцы часто говорят, будто бы мы — часть Европы, часть западного мира. Это иллюзия. Израиль — страна Среднего Востока: финансово не вполне благополучная, с ощутимыми социальными и политическими проблемами. Мы похожи на своих арабских соседей намного больше, чем на европейцев. Жить в Европе я бы не стал никогда: в силу исторических причин, да и просто, наверное, не смог бы интегрироваться — слишком чуждый менталитет и далеко от семьи. Это была одна из причин нашего расставания с Софией: она не хочет жить в Израиле и считает, что этой страны не должно существовать.

Были и другие вещи, которые омрачали наши отношения: в любой паре возникают обиды и болезненные моменты — и мы не были исключением. Но даже когда ссоры возникали по пустяковым поводам, в критический момент закрадывалась мысль: наверное, она хочет ранить меня побольнее, потому что я еврей. Где-то на периферии сознания зудел страх, что в любой момент может разразиться спор, решения которому, скорее всего, не найдется. Каждый раз, когда мы начинали разговаривать на политические темы, отношения болезненно трансформировались. Мы много ругались, и достигнуть компромисса было невозможно.

Когда мой дед переехал с Украины в Израиль, у него не осталось никого в живых — все родные погибли во время холокоста. Он не хотел ни с кем сражаться, единственной целью его переезда в Израиль был поиск мира и безопасности. Но этого не случилось. Я понимаю, что мы сильнее и богаче палестинцев: за всю войну мы убили несравнимо больше людей, чем они. За это они нас ненавидят. Недавно моя мама встречалась с бойфрендом в одном тель-авивском кафе, и через десять минут, после того как они вышли, два палестинских террориста расстреляли всех посетителей. Так рождается ненависть со стороны евреев. Этот конфликт длится уже 100 лет, и я, если честно, не вижу его разрешения. Именно поэтому я думаю, что нам с Софией довелось пережить настоящее чувство. За всеми этими непримиримостями мы разглядели красоту друг друга и полюбили».