В каком‑то смысле я всегда была феминисткой: в раннем подростковом возрасте я наткнулась на определение феминизма и просто приняла его. Феминизм делает жизнь проще: ты начинаешь понимать, чем обусловлены те или иные поступки, — и это помогает управлять собственной жизнью.
Дагестан поражает тем, насколько разными здесь бывают люди, будто из разных культур. Я знаю истории, когда братья избивали сестер только потому, что они не принесли вовремя обед, а еще некоторых девочек из моего вуза выдали замуж против воли. Но самым большим шоком для меня стал случай, когда мы с подругой пролистывали исламское сообщество в «ВКонтакте», где я заметила пост с вопросом: «Братья и сестры, можете ли вы подсказать, кто в Махачкале делает женское обрезание (калечащая операция женских гениталий, запрещенная ООН. — Прим. ред.)?» — а ниже — номера телефонов. После такого начинаешь понимать, что женщин, которые переживают домашнее насилие, большинство, а ты в меньшинстве, но ты можешь помочь. И это о том, чтобы просто спасти им жизнь: научить обороняться, постоять за свое мнение.
Женщина в Дагестане априори не может быть права. Ее действия рассматриваются с разных точек зрения: светских российских законов, шариатских законов, дагестанских традиций и западной культуры. И правильное с одной позиции может быть совершенно неприемлемым с другой. Это угнетает женщину, ведь при любых обстоятельствах она проигрывает. Самые строгие законы — это шариат и адаты (дагестанские законы). За их несоблюдение можно поплатиться здоровьем и даже жизнью.
Идея создать феминистское движение в Дагестане появилась давно, но мы реализовали ее год назад. До первого собрания я не до конца понимала целей «ДагФема», но когда все случилось, главная задача возникла сама по себе: дать возможность людям, изголодавшимся по качественному общению, уважительно поспорить друг с другом и при этом остаться друзьями. У нас есть и повестка: мы обсуждаем конкретные вопросы — и даем каждому возможность высказаться. Мы часто соскакиваем с идей равноправия на более общие темы, ведь феминизм идет рука об руку с гуманизмом.
В Дагестане девушка не распоряжается собственным временем — она должна в течение месяца узнавать у мамы, когда сможет сходить на наше собрание. Группа в «ВКонтакте» стала нашим способом не растерять друг друга: в ней мы выставляем объявления о новых собраниях, выбираем даты встреч с помощью опросов, публикуем статьи по теме. В комментариях я стараюсь отвечать на вопросы, если они не откровенно глупые. Приходится отбиваться от нападок обиженных парней, которые выступают не столько против феминизма, сколько против ЛГБТ-активизма, которым мы не занимаемся. Я считаю закон о пропаганде гомосексуализма отвратительным, но на собрания ходят несовершеннолетние и, каким бы идиотским ни был закон, я буду его соблюдать.
В сообщество поступает очень много заявок от мужчин, подписанных на экстремистские картинки, — сразу понятно, с какой целью они приходят. Вторая модераторка, Мадина, как раз фильтрует нежелательных гостей: просматривает страницы, смотрит подписки, спрашивает о целях вступления. И, честно говоря, такие товарищи, наоборот, подстегивают нас: они показывают, что проблема есть, а еще они чувствуют, что сковородка начинает потихоньку накаляться. При этом мы не мизандрический клуб: среди нас есть постоянные парни, которые ходят на собрания, а еще несколько человек находятся в режиме ожидания. Некоторые девочки относятся к новичкам настороженно — они не готовы сейчас принимать незнакомцев, особенно мужского пола.
Мы понимаем, что развить феминизм сейчас в Дагестане невозможно. Я общалась с людьми, которые говорили, что все эти знания Дагестану не нужны: «У нас своя правда». А если я говорю, что мне это не нравится, мне отвечают: «Езжай в свою Европу». И пока таких людей большинство, главной задачей «ДагФема» будет повышение уровня образованности населения — мы считаем, что на данном этапе надо проповедовать не феминизм, а науку, и с ее помощью развенчивать мифы. Я — чистокровная лезгинка, поэтому «ДагФем» не пришел откуда‑то извне, он создан дагестанками в ответ на реальные проблемы общества.
Сейчас мы работаем над запуском проекта, где участницы могли бы поделиться личными историями, своими переживаниями, получить дружескую помощь, сострадание. Идея находится пока в зачаточном состоянии — нужно сначала собрать истории, чтобы показать женщинам, как вообще можно говорить об этом.
Мама мою деятельность поддерживает. Не скажу, что тоже уходит в феминизм, но очень приятно, когда она задает вопросы, читает Наоми Вульф. Папа с феминистскими идеями не согласен, но это его право. С одногруппниками я об этом не говорю, потому что это чревато остракизмом: с тобой никто не будет общаться, будет тяжело сдавать экзамены, потому что преподаватели и студенты дружат. Однако если мне задают вопросы, я отвечаю на все.
Пока есть запал, я должна сделать все возможное, а когда я пойму, что устала и больше не могу терпеть, я уеду. Но я понимаю, что если я убегу, остальные потом тоже убегут. Никого не останется. А молодежь здесь чувствует себя покинутой, безумно несчастной, и за них стоит бороться, и мы будем бороться.
После того как мы выложили видео разговора с учителем о том, что мы «обязаны платить» за уборку и охрану, мне стали писать люди со всей страны и рассказывать, что то же самое происходит в их школах. В итоге мы решили объяснять, как противостоять поборам.
Мы создали группу в «ВКонтакте», где подробно объясняем, как правильно составить заявление о вымогательстве («Вымогательство», ст. 163 УК РФ), куда его подавать и что делать после. Первым делом нужно пойти в прокуратуру и в управление образования. Заявление пишется в вольной в форме с указанием конкретных дат, когда вымогали деньги, оскорбляли и совершали прочие преступления, если таковые имели место быть. Отлично, если у вас будут доказательства — видео или аудиозаписи. На вахте можно узнать, кому отдавать заявление, там же нужно попросить сделать копию, чтобы на нее поставили отметку о получении заявления. Решение о возбуждении уголовного дела выносится в течение трех дней после принятия.
Не стоит заниматься этим в одиночку — надо хотя бы заручиться поддержкой пары одноклассников, чтобы вместе привлекать остальных. Но заявления все же лучше подавать индивидуально, а не коллективно. У нас было человек семь: кто‑то помогал писать заявления, кто‑то отвечал за съемку, а кто‑то просто поддерживал в очередных перепалках с учителями.
Я уже не раз ездил в соседний город Тольятти, чтобы помочь таким же ученикам написать заявления в прокуратуру на их классных руководителей и директоров. Бывают разные случаи: в одной школе мальчик написал заявление, что его заставляют покупать какие‑то курсы. Заявление приняли, а потом позвонили матери, и она стала открещиваться: мол, нет, я сама решила сына водить на эти курсы.
Мы ходим на административные суды — директору вменяют статью за нарушение права на бесплатное образование. Ему грозит штраф до двухсот тысяч рублей. Но уголовное дело по нашей школе не возбудили.
После того как все началось, в школе резко появилась куча новых правил — например, запрет на съемку. Если я достаю камеру, у меня сразу начинают требовать непонятное разрешение, говорят, что я срываю уроки, грозят полицией. В локально-правовой акт внесли странные изменения — вроде того, что девочкам нельзя носить распущенные волосы, а мальчикам — джинсы. Администрация объясняет это тем, что «умники постарались», намекая на нас. Атмосфера неприятная.
Еще на меня написали заявление о клевете и направили мое дело в комиссию по делам несовершеннолетних. Учительница по биологии стала занижать мне оценки, также она запрещает всем в нашем классе ходить в туалет во время урока. Эту проблему я решил, перейдя на семейное обучение по ее предмету. Классная руководительница вполне нормально относится, но по-прежнему докапывается до нас, снова начинает говорить про самообслуживание, а в случае чего отвечает: «Не хотели платить — теперь будете мыть». Многие одноклассники не хотят мыть, но моют, потому что есть давление. Если это не изменится, мы снова пойдем в прокуратуру.
Родители такому активизму не очень рады: их периодически вызывают на суды и в прокуратуру, надоедают им звонками из школы. К нам даже домой приходили, просили забрать заявление. И дело ведь не в сумме, а в принципе. Меня заставляли платить, и это происходило постоянно. Другие одноклассники видели, как на меня наезжали, и тоже понимали, что это неправильно. Для родителей 75 рублей — копейки, и если сын скажет, что на него давят в школе из‑за денег, им проще отмахнуться и сдать. У взрослых просто нет ресурсов бороться: они заняты, у них работа, с которой они приходят уставшие. А у нас ресурсы есть.
В седьмом классе я пошла на курсы журналистики — наше объединение называется «Арт-журналистика», мы пишем про искусство. Руководительница отправила нас в музей современного искусства Permm, при котором работает проект «За пartой».
«За пartой» — объединение для подростков в Пермском музее современного искусства, которое включает в себя программы от концептуального искусства до стрит-арта. Мы даже официально открыли свою выставку — одну большую инсталляцию, которая состояла из десятка маленьких и выглядела как куча коробок. Моя работа была про слезы — я часто плачу. В моей коробке наверху были вырезаны глаза, из которых капали слезки, а на бумажках внизу было написано, почему я плачу. Там была сложная система с капельницами — мы долго их настраивали, чтобы капало красиво и равномерно. Посетители могли написать на листке причины своих слез и добавить к моим. Через пару недель надписи размылись — это хороший способ пережить страдания. После пары недель работы я очень сдружилась с ребятами, и теперь мы часто видимся на других мероприятиях — у нас образуется некое музейное сообщество.
У нас есть музейная резиденция, где наравне со взрослыми в качестве эксперта может выступить любой подросток. Ради эксперимента я принесла свои дневники и разрешила всем их почитать. У меня есть дневник с пятого класса, где я желаю смерти одноклассникам, а есть очень личные записи, которым два или три года. За часть записей мне стыдно. В других обстоятельствах я бы не стала все это никому показывать, но в музее у меня получилось вынести личные переживания в публичное пространство, и мне стало гораздо легче. После этого одна девочка сказала мне, что я вдохновила ее начать вести дневник, хотя она никогда этого не делала.
Если честно, мне не очень нравится формулировка «менять мир к лучшему», потому что всегда будут какие‑то условно «хорошие» и «плохие» вещи. Сделать мир лучше, убрав плохое, не получится, потому что сразу появляется другое плохое, с которым нужно бороться. Разумней менять жизнь конкретных людей — например, приводить их в музей на занятия, где они почувствуют, что могут создавать свое искусство, реализовывать свои проекты. На резиденцию «Подросток + музей» я привела свою подругу, и она сказала, что во время обсуждения проекта чувствовала себя по-настоящему уверенно и знала, что ее мнение важно.
Я была волонтером в Галерее и разговаривала с посетителями на выставке абстрактных картин. Сначала они плевались и не хотели ничего даже слышать про современное искусство, но потом они увлеклись: стали придумывать десятки интерпретаций и видеть такие вещи, о которых я даже не задумывалась. Люди не сильно задумываются о том, что происходит на картине, когда они идут мимо. Но если у них есть собеседник, все меняется. Мне нравится быть таким собеседником. Люди уходят совсем другими, более свежими, что ли. Однажды в Новый год я загадала желание: «Жить весело». Теперь я весело живу. Жизнь — это же процесс. В музее этот процесс становится фантастическим.
Я думаю, подростков нужно ругать за то, что они зациклены на школе. Я серьезно. У моих одноклассников получить аттестат — чуть ли не единственная цель: они очень много сил и времени тратят на хорошие оценки. В этом, конечно, огромная заслуга родителей и учителей, но моя мечта — это огромный бунт, на который я выйду с кучей школьников, чтобы сказать, что все тайны мира не кроются в здании школы.
Я учусь на первом курсе Радиополитехникума имени Петра Великого. С самого детства я не был активным — я считал, что лучше отсидеться в сторонке, меня интересовали только игры и сериалы. Когда я поступил в техникум, все изменилось. Сначала я стал адаптером — студентом, который помогает первокурсникам адаптироваться в новой для них среде. С адаптерами проводят тренинги: нас учат делить людей на разные типы личностей, искать подход, завоевывать доверие, организовывать в группы.
После первого занятия я понял, что на самом деле мне не нравится моя жизнь, что я хочу что‑то изменить. И я начал соглашаться фактически на все, даже если был измотан, даже если не видел перспектив. Так я стал играть в театре, где познакомился с девушкой, которая предложила мне сходить в «Е.В.А.» — это некоммерческая организация, оказывающая помощь ВИЧ-положительным женщинам. Раньше она была только для женщин, а сейчас она объединяет также детей и подростков. Мы сходили, и я решил остаться.
В России — эпидемия ВИЧ-инфекции, поэтому сейчас наша главная цель — увеличить количество людей, которые тестируются на ВИЧ, а также мотивировать молодежь узнавать свой статус. Мы хотим развивать экспресс-тестирование. Есть проект «#questHIVtest», придуманный объединением подростков и молодежи Teenergizer. Вместе мы собираемся создать большую интерактивную карту Питера, а также городов Украины и Грузии, где будут указаны пункты тестирования на ВИЧ с оценками, рейтингами и отзывами. На карту будут нанесены места развлечений для молодежи (например, парки или боулинг-клубы), и вместе с ними будут отображаться ближайшие пункты тестирования — такой тонкий намек.
Наша команда пока состоит из шести человек, школьников. Возможно, это мало, но заниматься подростками в «Е.В.А.» начали только в этом году. Задача активистов заключается в том, чтобы находить активные пункты проверки: нормально ли там все выглядит, хорошие ли там врачи, уважительное ли отношение к пациентам. На наши проверки в пунктах реагируют хорошо — по крайней мере никто не против. Чтобы мотивировать участников работать быстрее, в организации устраивают соревнование между командами городов (Киева, Полтавы, Тбилиси, Казани и Санкт-Петербурга) в форме игр и конкурсов.
Недавно мы столкнулись с тем, что часть пунктов тестирования оказывается закрытой. Например, мы поехали на отдаленную станцию метро, где должен был быть специальный вагончик, приехали строго по графику работы, проверили по GPS, а на месте этого пункта просто не оказалось. С этим мы также хотим бороться.
Также мы планируем организовывать акции тестирования на ВИЧ в университетах и колледжах. Я надеюсь, что понемногу все идеи будут реализовываться. На прошлом собрании мы как раз обсуждали идею снять ролик о нашей миссии — думаем распространить его по интернету.
Мне стало легче общаться с людьми, у меня появилось много новых знакомых и хороших друзей, я научился хорошо проводить время и наслаждаться жизнью. Родители поддерживают, а друзья говорят, что даже завидуют мне. Мне всегда есть чем заняться, и теперь я уверен, что в свои 40 лет я не буду переживать, что потратил свою молодость на сериалы.
Меня всегда волновала дискриминация по отношению к детям. В двенадцать лет я пришла на форум «Борьба за равноправие» (БЗР), который придумал наш администратор и активист Кюи Рэд, и стала пытаться привести его в нормальный вид — насколько мне это было по силам. Бороться с ущемлением — это нормальное человеческое желание и стремление, ничего такого в этом нет.
Помню, как призывала одноклассников не ходить на принудительные мероприятия — например, на всякие концерты, которые часто устраивают в школах. Одних заставляют их организовывать, других — смотреть. Учителя были в бешенстве, вызывали родителей в школу: они даже настоятельно рекомендовали сводить меня к психиатру, хотя не имели на это никакого законного права, пугали опекой — мол, если не сводите ребенка к психиатру, мы натравим на вас органы. Это благополучно завершилось, потому что мои родители вообще не любят скандалить.
Мы выступаем против дискриминации по признаку возраста в различных ее проявлениях — главным образом мы против того, что умственные способности человека оцениваются не по реальным критериям, а по количеству прожитых лет. БЗР — это самозащита подростков: мы приветствуем инициативу подростков и не поддерживаем взрослое руководство.
Считается, что молодость, активность, желание что‑то проверить, прощупать, узнать — это чуть ли не болезнь, а нормальное состояние — это когда ты уже стареешь, становишься консервативным. Наша организация как раз существует, чтобы объяснять: быть молодым — это интересоваться, реагировать, воспринимать, пытаться осмыслить. Это естественное состояние нормального дееспособного человека.
Группа в «ВКонтакте» — это самый успешный наш проект в плане информирования, ведь в первую очередь мы занимаемся информированием подростков об их правах и возможностях: где‑то в форме мемов, где‑то в виде статей, которые мы либо находим, либо сами пишем. Это может быть просто заметка-рассуждение или, например, инструкция, как себя обезопасить, будучи подростком. Для родителей и учителей, например, у нас тоже бывают материалы. На постоянной основе нашу группу посещает один школьный преподаватель: у него свой взгляд на проблему школьного образования и проблемы детского развития в принципе, но мы как бы дополняем друг друга. В таких спорах может родиться истина. Я считаю, что диалог крайне важен.
У нас были идеи выйти в офлайн, чтобы устраивать акции. Но вопреки стереотипам о подростках они озабочены своей безопасностью в интернете, поэтому организовать встречу довольно затруднительно. Нас подозревают и в педофилии, и в экстремизме. Конечно, это не так, но, тем не менее, на сходку могут прийти не те люди. Кроме того, наши участники живут в разных городах.
Сейчас мы существуем только в рунете, но за границей есть похожие на нас организации — мы бы хотели найти с ними общий язык, наладить контакт и развиваться вместе, объединять все, что имеет отношение к самозащите подростков и молодежи.