«В 23 года узнал, что я — француз»: как люди случайно находят родных родителей

«Я родился и вырос в Москве. Мужчина, которого я считал отцом, умер, когда мне было шесть лет. У мамы появился новый партнер. Отчим сказал мне, что мой биологический отец — другой человек, он все еще жив. Так в 23 года я узнал, что я — француз.

Я поговорил об этом с мамой, когда приехал ее навестить. Помню, как она сидела на кухне и плакала. В тот вечер мама рассказала мне, что родители познакомились в Париже, когда она приезжала туда по работе. У них завязался роман, который длился несколько лет, но она не могла уехать во Францию, а папа — в Россию. Они потеряли контакты друг друга и на несколько лет их связь оборвалась. Однажды ей удалось найти отца на фейсбуке*, и родители возобновили общение.

Я был в шоке от того, что у меня есть отец и он жив. Папа все это время знал обо мне и хотел общаться, но мама была против. Видимо, отец смирился с ее мнением».

«Мама дала мне его контакт, мы стали созваниваться по видеосвязи, общались на английском. Бывало, говорили по два-три часа несколько раз в неделю. В феврале 2023 года я уволился с работы и решил увидеться с папой лично. Через несколько месяцев приехал в Париж».

«С отцом мы прожили вместе две недели. Бабушка показывала мне семейный альбом, рассказывала, как они жили в Тунисе и сбежали оттуда во время революции. Я пытался осмыслить, что и я — часть этой семейной истории».

«Потом я поехал в Париж к брату, который на два года старше. С ним мы созванивались до встречи и сильно сблизились. Брат показывал мне, как живут французы: мы встречались с его друзьями, ходили в странные нетуристические районы.

Хотелось многое друг другу рассказать, чувствовалось упущенное время, когда мы могли бы общаться. У нас не было совместного детства, и хотелось делиться переживаниями. В один из дней брат работал, а я пошел гулять по Парижу. Дошел до Триумфальной арки — там высечены фамилии офицеров наполеоновских войн и других значимых для Франции людей».

«После моего возвращения в Россию друзья шутили, что я стал пить больше вина — как настоящий француз. Там это действительно распространено. На заставку в телеграме я поставил круассан — тоже часть шутки. В этом году брат и отец приезжали в Россию. Брат много общался с моими друзьями, они друг другу понравились. Мы с папой сделали биологический тест для того, чтобы формально доказать родство — сами мы и так все понимаем. Теперь при желании я могу получить вид на жительство во Франции. Я пока не решил, хочу ли переезжать, но мне хотелось бы навещать семью».

«Очень хочу выучить французский, изучить страну и через этот опыт узнать самого себя. В России у меня тоже есть брат, и мы всегда были близки. Для него стало большим шоком, что у нас разные отцы. Но мы все равно одна семья и продолжаем хорошо общаться.

Поначалу мне было обидно, что мама скрывала мою французскую семью. Но сейчас ни на кого не держу зла или обиды. Я рад, что все произошло именно так. Это только начало большого пути вместе с моими кровными родственниками».

По словам учредителя фонда «Алиса» и психолога Екатерины Молчановой, ситуация, когда родители скрывают от ребенка его происхождение, сопряжена с большими рисками: он может узнать об этом от кого‑то еще, особенно если семья остается жить в том же городе или деревне.

Дети могут найти косвенные подтверждения: документы, нестыковки в датах, также на это иногда намекают друзья или другие члены семьи. Из‑за таких подозрений ребенок начинает думать, что с ним что‑то не так. А если информация о его происхождении неожиданно раскрывается, это может стать шоком. Такие ситуации иногда приводят к разрушению доверительных отношений в семье. Узнав правду, дети, в том числе уже выросшие, могут злиться, что их обманывали, проявлять агрессию. Эти эмоции важно прорабатывать с психологом.

«Я родилась в Казани и выросла [в приемной семье]. Как это часто бывает, тайна усыновления распространялась только на ребенка. Все остальные знали мою историю и сплетничали. Бывало, мне говорили об этом дети друзей семьи, ребята в садике и школе, чтобы уколоть. Когда такое происходило, я спрашивала у мамы: „Неужели я не твоя родная дочка?“ Она никогда не говорила мне правду. Отвечала, что я самая родная, самая любимая.

Я все равно догадывалась, что родители меня удочерили. Чувствовала какой‑то подвох. Когда я родилась, маме было 49 лет, мы не похожи. Эта тайна наводила меня на мысли, что со мной что‑то не так. Еще я знала, что кровный сын родителей погиб в 23 года, за месяц до моего рождения».

«Только намного позже я узнала, что родители планировали взять в семью девочку еще до его смерти. Во взрослом возрасте я проходила психотерапию и поняла, что знание своих корней важно для меня. И мне надо найти биологическую семью».

«Мама умерла год назад, а до этого восемь лет страдала от деменции и чувствовала себя потерянно. Однажды мы смотрели кино, там были какие‑то усыновленные дети. Я заметила, что мама сильно запереживала. Сказала: „Мам, я же тоже удочерена“. Она ответила да, растрогалась. Упомянула, что меня забрали из роддома, а моя биологическая мать была очень молодая, худенькая, с длинной косой. Думаю, если бы я подняла эту тему во взрослом возрасте, но до маминой болезни, мы бы детальнее поговорили. Наши отношения были теплые, мы очень друг друга любили. Папе я тоже сказала, что обо всем знаю. Спросила его, не будет ли он против, если я начну искать кровных родителей».

«Поиски заняли три с половиной года. Ситуацию осложняло то, что у родителей не осталось никаких документов обо мне. Я сделала генетический тест и загрузила результат в разные базы. Когда появлялось какое‑то родство с другим человеком, связывалась с ним. Так я нашла ученого, который занимался татарской генеалогией. Он мне помогал: изучал людей, которые совпадали со мной по ДНК, ходил в архивы, проводил какие‑то параллели. Мы составили список деревень, откуда могли быть мои биологические родители. Ученый общался со старожилами, предлагал им пройти генетические тесты.

В итоге мне помогла случайность. В 2023 году моя кровная родственница сделала генетический тест, который муж подарил ей несколько лет назад. У нас было очень близкое совпадение, я сразу ей написала. Она прониклась моей историей и помогла. Благодаря разговорам с ее родственниками мы поняли, кто моя мама.

В марте 2023 года я поехала в деревню знакомиться с биологической семьей. Меня встретила кровная мать. Она рассказала, что после моего рождения возвращалась в роддом и пыталась меня найти. Но ее не пустили. Еще в тот день я увиделась с дядей, тетей и двоюродной сестрой. Они не знали, что я существую: родители никому не рассказывали о ребенке».

«После встречи с семьей у меня появилось ощущение, что я ногами проросла в землю. Узнала свою национальность, поняла, откуда мои предки, увидела людей, на которых похожа. Как будто отразилась, отзеркалилась. И почувствовала облегчение.

Я очень благодарна родственникам за то, что они меня приняли — для этого нужна огромная смелость. Мы поддерживаем связь. С мамой созваниваемся нечасто, мне кажется, ей тяжело, она все еще испытывает стыд за то, что оставила меня. При этом хорошо общаемся с другими членами семьи.

Когда умерла моя приемная мама, я почувствовала огромную травму от своей детской истории. Много думала о том, как меня оставили в роддоме, я была одна, брали ли меня на руки. Когда маленький ребенок отлучается от матери, это сродни смерти. Я была жутко привязана к приемной маме — спала в кроватке напротив нее. Если ночью просыпалась и видела, что она от меня отвернулась, просила ее на меня посмотреть. Не шла ни к кому на руки, кроме нее. У нас были очень теплые отношения, большая любовь. После ее смерти чувство оставленности, покинутости накрыло меня с головой. Думаю, это то, что я испытывала в младенчестве, когда осталась одна.

Сейчас я люблю свою приемную семью еще больше. Все мои обиды на родителей как будто растворились. Мой приемный папа был поражен и восхищен тем, что я нашла кровную семью, радовался за меня. И повторил, что я для него самая родная дочь».

По данным исследовательской платформы «Если быть точным», в России в 2021 году большая часть детей с опытом сиротства воспитывалась в семьях. Они либо находились под опекой, либо были усыновлены или удочерены.

При усыновлении сотрудники опеки, сиротского учреждения и судьи не имеют права рассказывать ребенку, кто его кровные родители. Усыновители обычно знают его историю и вправе это сделать, подчеркивает психолог Екатерина Молчанова. Но многие боятся говорить ребенку правду. Например, опасаются, что он начнет искать кровную семью и в итоге захочет жить с ними.

При другой форме устройства, опекунстве, тайны усыновления нет. Но опекуны тоже могут бояться рассказывать детям об их кровных родственниках. Особенно если их забрали из неблагополучной семьи.

Такие же страхи могут испытывать матери (реже отцы), которые воспитывают детей в одиночку. Они могут скрывать информацию о биологическом родителе ребенка по разным причинам. В некоторых случаях женщины представляют новых партнеров как родных отцов своих детей.

«Мои родители познакомились в деревне в Хабаровском крае. В 80-е годы там хотели построить большой город — на работы приехали кубинцы. Одним из них был мой папа. Он ночевал в общежитии, а моя мама работала там поваром, они влюбились».

«Я родилась 1988 году. Через несколько месяцев от проекта стройки отказались, отцу пришлось вернуться на Кубу. Он хотел забрать меня. Но увезти и мою маму, и старшего брата, которого она родила до их знакомства, отец не мог. Мама не отпустила меня.

В деревне говорили, что мой папа кубинец. Было еще несколько таких детей как я, и про них тоже все знали. Меня называли цыганкой из‑за смуглой кожи и темных кудрявых волос. Я этого не стеснялась, даже гордилась, что выгляжу не как все.

Отъезд отца стал большим ударом для мамы. Какое‑то время они переписывались. Однажды мы с братом, когда были еще совсем маленькими, нашли его письма и стали на них рисовать».

«В том, что папа уехал, мама почему‑то винила меня. Показывала мне его фотографию и плакала. У нас были сложные отношения: мама выпивала, я постоянно сбегала из дома. Когда мне было 13 лет, она умерла, а меня поместили в приют. Тогда в деревню приехал кубинец, знакомый одной из местных жительниц, и предложил мне найти отца. Но я знала только его имя».

«Со временем все забылось. Я уже и не верила, что у меня где‑то есть отец. Отучилась на повара, вышла замуж. Но в 2015 году увидела в заборе письмо от Красного Креста: меня разыскивал папа. Я ответила, но связь снова оборвалась. В 2023 году мне написали в WhatsApp. Отец все-таки меня нашел — благодаря женщине, которая профессионально занимается поиском людей. Она рассказала, что папа все это время меня искал, что у меня есть младшие брат и сестра. Мне было сложно в это поверить: столько лет прошло!

Мы стали переписываться, а потом договорились созвониться по видео. Я собрала своих детей — у меня трое сыновей. Двое младших очень похожи на дедушку. Отец позвал моих брата и сестру. Мы увиделись, помахали друг другу руками. Разговаривать было сложно из‑за языкового барьера. Но папа все еще немного помнит русский.

Сейчас мы часто переписываемся с братом, сообщения прогоняем через переводчик. Папе сложно пользоваться WhatsApp, но он иногда записывает голосовые. Брат мне обо всем рассказывает, недавно он женился».

«Семья отца очень сильно меня любит. Они мне пишут об этом, хотят встретиться, обнять, поцеловать меня. Я к такому не привыкла: мне кажется, меня в жизни никто так не любил. Очень счастлива, что папа нашелся.

Правда, мне кажется, мой муж и его родственники этому не рады. У него большая семья, а у меня почти никого не было, кроме брата, но мы почти не общаемся. Родственники мужа считали, что меня можно воспитывать, что никто за меня не заступится. А теперь я стала говорить: „Если вы будете меня обижать, я соберусь и уеду к папе“. На них это действует.

Но пока, даже чтобы просто один раз увидеться вживую, ни у меня, ни у семьи моего папы не хватает средств. Надеюсь, однажды это все-таки случится. Я очень жду нашей встречи».

Екатерина Молчанова говорит, что взрослым людям важно знать, кто они и откуда. Без этого понимания человек теряет внутреннюю опору, у него могут начаться проблемы с самоидентификацией.

Психолог добавляет, что это может быть важно в том числе для того, чтобы знать, есть ли у человека наследственные заболевания, склонен ли он к зависимостям или психическим расстройствам.

* Facebook принадлежит Meta, признанной в России экстремистской организацией, ее деятельность в стране запрещена.