«Я нахожусь в системе, которую невозможно изменить»: молодые учителя — о работе в школах

Я преподаю в лицее три года, но общий педстаж у меня пять лет. В детстве я, как и многие, мечтала стать учителем. Со временем это прошло, но в 11-м классе, когда был день самоуправления, меня поставили на первоклассников. Это стало отправной точкой, и я буквально влюбилась в профессию за один день.

Приходя в школу после университета, ты попадаешь в другой мир. В университете нам дают не совсем те знания, которые реально могут пригодиться на практике. Конечно, со временем ты набираешься опыта и начинаешь понимать, как правильно общаться с детьми и как себя вести с родителями, что тоже немаловажно. Поэтому было бы круто, если бы у молодых учителей был, например, какой‑нибудь наставник.

Когда я только пришла, мне дали первый класс. Это были сложные дети: большинство из них не ходили в детский сад, было также несколько деток с особенностями развития. Поэтому первое время я была в полной растерянности. Плюс родители вообще не воспринимают молодых учителей. Многие из них были старше меня, поэтому найти с ними общий язык оказалось трудновато: они начали гнуть свою линию, навязывать свое мнение, учить меня, как мне лучше делать свою работу.

Однажды дети подрались, и в драке был зачинщик. Я позвонила его родителям, чтобы рассказать, что ребенок выводит других на конфликт. А в ответ получила шквал негатива — мол, это я виновата, сама должна решать эти проблемы, зачем я вообще звоню по такому поводу, и раз это случилось при мне, то я некомпетентный преподаватель. Но со временем я научилась справляться с такими ситуациями и родителями.

В нашей системе образования стоило бы многое поменять. Понятно, что есть углубленные школы, но вообще по всей стране должна быть единая образовательная система. Чтобы у детей при переходе в другую школу или на другие учебники не было проблем. Еще в России нет преемственности между ступенями: сад, младшая школа, средняя школа. В каждой программе разное название одних и тех же терминов, разные объяснения одних и тех же процессов. Мне кажется, это очень усложняет детям жизнь. Еще нам пора начать учитывать особенности времени и перестать игнорировать тот факт, что мы живем в век технологий. Понять, что ненормально ругать детей за телефоны. Пора сделать так, чтобы телефоны занимали какую‑то часть учебного процесса.

Когда мы приходим в профессию, все представляется в радужных оттенках. Дети слушают, я даю им знания, все заинтересованы, тянут руки и так далее. На деле же я завалена документацией и тетрадками. Плюс у каждого ребенка свой характер и к каждому нужно найти подход — это далеко не у всех получается, поэтому многие молодые преподаватели разочаровываются и уходят.

Я бы не хотела проработать в школе всю жизнь, еще несколько лет максимум. Это очень тяжело.

Не могу сказать, что все плохо и у этой профессии нет будущего. Оно есть, но слишком многое нужно менять.

Я с детства работала с детьми в лагерях, мне это очень нравилось, но при этом становиться учителем не планировала никогда. Изначально вообще поступила на техническую специальность, но поняла, что это не мое, и захотела заниматься английским языком. У нас в городе есть хороший языковой вуз, там было два направления на выбор: переводчик и педагогическая деятельность. Я подумала, что второе направление может мне подойти, потому что я люблю английский и мне комфортно работать с детьми.

В школу я пошла работать с сентября 2020-го. Это вышло случайно: моя подруга работала в сельской школе, из которой резко уволились все учителя английского. И меня позвали, предложили неплохие условия. Я решила, что это такой интересный опыт, который можно будет вспоминать в старости как страшный сон, и согласилась. Школа находится в селе, но она достаточно большая. Я думала, что это будет какое‑то маленькое деревянное здание с пятью классами, но это прям современная и большая школа, куда со всех близлежащих деревень приезжают детки. Я учу 6, 7 и 8-е классы.

Сначала было очень сложно, потому что я пришла 1 сентября, и мне сразу сказали: «Все, иди на уроки». Мне казалось, что я вообще суперподготовлена, я же так давно работаю с детьми и так хорошо их понимаю. Но в реальности все оказалось не так. Во-первых, у детей были очень слабые знания, потому что у них постоянно менялись учителя. Во-вторых, 6–7-е классы — это самый трудный возраст, когда они уже не дети, но еще не взрослые. Они импульсивные, хотят все оспаривать, чувствовать свободу.

Изначально я мечтала быть продвинутым педагогом, у меня было много иллюзий и представлений о том, как можно построить идеальную систему, в которой и тебе, и детям будет комфортно существовать. Но очень быстро пришло понимание, что я уже нахожусь в системе, которую мне одной невозможно изменить, и единственное, что остается, — подстраиваться под нее. Например, когда я пришла, старалась вообще не использовать никаких наказаний: никогда не кричала, не ставила двойки за поведение и так далее. Но дети, которые привыкли к другому, воспринимали мою позицию как слабость.

Тогда же стало понятно, что образование, которое нам дают в университете, очень сильно идет вразрез с действительностью. Мы изучаем много пространственных дисциплин, возвышенные педагогические принципы, методику, планирование идеальных уроков по всем критериям. А в итоге ты приходишь и понимаешь, что твой идеальный урок ничего не стоит, потому что ты просто не можешь заставить детей тебя слушать, и это очень грустно. Я сначала много плакала из‑за этого, потому что было обидно. Причем фразу «дети меня не слушают» воспринимают как что‑то несерьезное — мол, ой дети шумят, не могут успокоиться. На самом деле непослушание — это когда ты просишь встать, а тебе говорят: «Нет, я ничего не собираюсь делать».

Вся наша система образования сильно устарела, и проблема эта начинается с учителей. Сначала нас не особо учат, как правильно учить детей, а потом образовательный процесс, в котором все должно быть строго по нормам, добивает. Большинство учебников подстроены под то, чтобы ты в итоге сдал экзамен, но сдача экзамена вообще никак не свидетельствует о твоих знаниях. И получается, что реальность очень сильно отличается от того, что на бумаге. Дети все списывают с ГДЗ, получают пятерки, потом они идут с этими пятерками дальше, в универе опять списывают, получают хороший диплом, а потом выходят в мир, и оказывается, что для жизни ГДЗ нет.

Конечно, я не жалею, что пошла на педагогическую специальность, но лишь потому, что у меня есть возможность работать репетитором. Школа — это место для альтруизма, где ты зарабатываешь себе хорошую карму.

Я работаю учителем литературы и русского языка уже семь лет. Я вообще не хотела быть учителем. Моя бабушка преподавала физику, и я знала, что это тяжелая работа. И никогда не испытывала удовольствия от общения с детьми, напротив, всегда была замкнутым человеком. Но когда я училась на филфаке, у нас была педагогическая практика. Я пошла в школу, где мне безумно повезло с куратором: она поразила меня своим подходом к преподаванию, у нее были необычные формы работы, она постоянно оставалась с детьми в контакте. Мне понравилось общаться с учениками, и я подумала, что стоит попробовать поработать. Решила, если не зайдет, то после первой четверти уйду. Но как‑то затянуло.

С детьми сначала было трудно, мне дали 5-е классы — с ними всегда сложнее, чем с подростками. Потому что я не склонна нянчиться с учениками, мне не нравится повторять все по 10 раз, но это необходимо для пятиклассников, потому что они маленькие. Сейчас уже привыкла, конечно, но вначале были случаи, когда я сильно расстраивалась или злилась.

Однажды я дала маленькую самостоятельную детям минут на 10 в начале урока. И все дети написали, а одна девочка нет. Я ей говорю: «Давай сдавай, весь класс тебя ждет». Сейчас, если я сталкиваюсь с такой ситуацией, то прошу, чтобы ученик ускорился и дописал. А в первый год моей работы я многого не понимала, поэтому, когда девочка мне сдала работу, я при ней ее выкинула. Девочка сильно расстроилась, что вполне естественно, пожаловалась родителям. Потом я извинилась перед ней и вынесла для себя урок.

С коллегами у меня сложные отношения. Я не склонна быть в постоянном контакте со всеми. Я стараюсь выдерживать корпоративные отношения, это моя принципиальная позиция. Кто‑то это принимает, кто‑то нет, но меня это не волнует.

Я думаю, что подход к образованию в России имеет двойственную природу. С одной стороны, мы вроде как хотим развивать личностей, которые обладают знаниями о мире и необходимым жизненным опытом. И учителя действительно стараются это делать. Но с другой стороны, очень большой упор со стороны системы идет на подготовку к экзаменам, которые не охватывают всего объема знаний. В результате учитель оказывается перед выбором: то ли мне усиленно готовить детей к проверкам, то ли развивать их как личностей. То есть мы учим людей пользоваться инструментами своего разума, чтобы они умели рассуждать, аргументировать свою позицию, выражать мысли, но при этом сочинение по русскому языку ЕГЭ — это работа по четкому плану и шаблону. И если ребенок от него отойдет и начнет рассуждать так, как он хочет, то просто не сдаст экзамен. Я хотела бы учить детей воспринимать литературные тексты в контексте реальности, анализировать, обсуждать их, но тогда они не будут помнить, что подарили Наташе Ростовой на именины.

У меня никогда не было оптимистичных ожиданий от профессии. Я понимала, что иду в довольно токсичную среду, где много неактуальных правил, которые продолжают существовать. Я говорю о вещах дисциплинарного толка.

Я была готова к тому, что будет сложно. Но в школе мне открылись какие‑то позитивные моменты профессии. Я поняла, что большинство детей адекватны, способны к саморазвитию, к эмпатии, они хотят установить с тобой контакт. Мне казалось, что у детей в головах учитель — скорее злое существо, которое заставляет их работать. Но в школе я поняла, что далеко не всегда дети воспринимают учителя как злодея.

Иногда я провожу уроки, которые не связаны с программой, но на темы, которые детям интересно обсудить: мы спорим о необходимости гендерных ролей, секс-просвета в школах и так далее. Такие уроки как раз нужны для того, чтобы развить умение говорить, формулировать позиции и доказывать свою точку зрения.

Часто у десятиклассников я практикую такую штуку, чтобы дети делали анализ произведения, используя неформальные виды работы. Одна группа ребят даже сделала канал, где они рассказывают о произведениях с помощью майнкрафта.

Если честно, я не знаю, сколько еще проработаю в школе. Пока что я получаю от работы в школе удовольствие. Но не знаю, как долго буду радоваться тому, что я общаюсь с детьми и преподаю. Эта специальность неблагодарная и не очень хорошо оплачиваемая. 18–25 часов в неделю — это самая комфортная нагрузка, но мало кто работает так, потому что на зарплату в таком случае прожить невозможно. Лично я работаю 40 часов в неделю уже года три. Наверное, в Москве и Петербурге сейчас зарплаты гораздо выше, но чем дальше от центра, тем хуже.