Зачем стендап-комики шутят о смерти, феминизме и гомофобии

Родился в Минске. На третьем курсе БГУ поехал в США, где прожил 11 лет. В 2015 году в Минске впервые выступил со стендапом, в том же году переехал в Москву. Здесь выступает в стендап-клубах и в шоу «Женский стендап» на ТНТ. Каждое выступление начинает с открытого признания в том, что он гей.

«На третьем курсе Белорусского государственного университета, где я учился на факультете международных отношений, я выиграл грант американского правительства, который позволял учиться в Америке год. Я поступил в университет штата Миссури в Сент-Луисе, где изучал предметы по специальности «Массовые коммуникации». После года обучения по гранту я понял, что мне очень нравится жить в Америке, и решил доучиваться сам, за свои деньги.

В Америке, где я провел 11 лет, я не занимался стендапом — это случилось только в 2015 году в Минске. До этого мой профессиональный опыт состоял из производственной практики в Голливуде на съемках фильма — я успел потрудиться разнорабочим, в том числе билетером в кинотеатре и прорабом на стройке. В Хьюстоне, в Техасе, я устроился переводчиком в нефтегазовую корпорацию, потом пожил в Нью-Йорке, где на фрилансе занимался переводом. Там я был активным членом русскоязычной ЛГБТ-общины. Мы делали много мероприятий, в том числе первую в истории нью-йоркского гей-парада русскоязычную платформу.

После 11 лет жизни в Америке я стал все чаще и чаще приезжать домой. В Америке я обрел уверенность в себе, не скрывал свою сексуальную ориентацию — и мне хотелось жить так же свободно, но на родной земле.

В близком кругу не было проблем с принятием — мои одноклассники, семья и родственники знали, что я гей. Когда на втором году жизни в Америке я позвонил папе и предложил поговорить на важную для меня тему, папа как тонко чувствующий человек сказал: «Сынок, если тебе тяжело об этом говорить, то можем и не говорить». Он понимал, что я хочу ему сообщить. В итоге на мое признание папа ответил, что для него это ничего не меняет, что он любит меня таким, какой я есть,и не считает, что гомосексуальность делает меня отличным от других людей.

Тем не менее я хотел честности на большем уровне. Соседки, которые знали меня с детства, постоянно восклицали: «Ой, Пашенька из Америки приехал! Ну что, ну как? Женился? А где детки?» Было невыносимо.

Благодаря психотерапии, которую я получал каждую неделю, я начал быстро смелеть. Летом 2015-го все сошлось — дискомфорт по поводу того, что я хочу быть открытым в Беларуси, и накопленная творческая неудовлетворенность. Интуитивно я решил, что нужно выступить на открытом микрофоне. Мое первое выступление было полным провалом, но когда я вышел на сцену, то понял, что наконец-то в 33 года я пришел к себе. О том, что я гей, я заявил на своем втором открытом микрофоне.

В своих шутках я стебу разные стереотипы про геев — например, что все мы покупаем руколу. Или что у каждого гея дома есть диско-шар. Я не знаю, откуда это взялось! Почему диско-шар?! Я постоянно это слышу от своих друзей-гетеросексуалов. Люди просто помешались на диско-шаре! Я решил, что если всем так нравится диско-шар, то я буду вставлять его через шутку. Теперь у меня есть 50 шуток про диско-шар.

Еще часто говорят, что все геи ходят в «Старбакс» или заказывают лавандовый латте…

— Полина: Но мы сейчас сидим в «Старбаксе»!

— Павел: Напиши про это! Напишешь? Напишешь? Обещаешь? (Смеется.)

Когда я начинал в стендапе пять лет назад, один продюсер сказал мне: твои шутки про гомосексуальность исчерпают себя через три выступления. Я тогда подумал: о, как ты ошибаешься. И я до сих пор выступаю на полные залы! 70% людей в зале ни разу не взаимодействовали с геем, и так как в России 140 миллионов человек, то мне еще выступать и выступать.

Мне бы хотелось, чтобы настал момент полной нормализации этой темы, чтобы в зале не осталось мужчин, которые во время моего монолога сидят со скрещенными руками и дуются. Я буду считать, что моя миссия выполнена, и уйду на пенсию, когда на очередную шутку про гомофобию из зала закричат: «Устарело! Это позавчерашний день! Мир изменился! Вали со сцены!» Вот тогда я буду счастлив. Но есть чувство, что мне придется работать до конца своих дней».

Стендап-комик, сценарист, автор собственных шоу на ютьюбе («Класс народа», «Плохие книги»), подкастов («Денис выгуливает собаку», «Семейные ценности»). Выпустил два спешела — «Второстепенный персонаж» и «Вечер семейной комедии». Часто шутит про жизнь в Курске, смерть и детские травмы.

«После шести лет жизни в Москве меня все еще волнует, что происходит в Курске. Новости Москвы, в которых пишут, что открылась новая веранда, где можно поесть мидий и выпить игристое, какие‑то чужие. Другое дело — новости Железногорска. В них рассказывают, как человек распилил гранату и взорвался: я читаю и понимаю, что это больше мое (смеется).

Курская область — она такая. В прошлом считалась ссыльным регионом для беспокойных граждан. Хармса туда ссылали — он провел в Курске меньше года, и в институте, где я учился на факультете французской филологии, очень этим гордились. Позже в интернете я нашел дневники Хармса, где он писал, что ненавидит Курск и мечтает поскорее уехать.

Раньше я делал блок комедии наблюдений (форма юмора, основанная на наблюдении комика за обыденными явлениями повседневной жизни, которые редко обсуждают. — Прим. ред.) про смерть. Когда я рассказывал эти шутки в регионах, люди вдавливались в стулья, и я считывал их посыл: «Да-да, мы замечали то, о чем ты говоришь, Денис, но давай переходить к другой теме». В итоге блок я сильно сократил.

Меня волнует тема смерти, во-первых, потому что я много ее видел. Во-вторых, есть неприятное чувство, когда я сам уже пережил смерть человека и успокоился, а родня продолжает наваливать грусть. Лет пять назад у меня погиб двоюродный брат, было очень плохо: в тот момент у нас начиналась дружба, мы стали больше тусоваться вместе. Через какое‑то время я принял и пережил его смерть, но когда я звонил маме или бабушке, мы начинали болтать о чем‑то прикольном, они ни с того ни с сего вздыхали: «Эх, Андрея жалко, конечно». И моему воскресенью наступал конец. Я не ехал с женой в парк Горького, потому что мне напомнили про Андрея.

К своей смерти я отношусь спокойно. Иногда придумываю ее сценарий и радуюсь, что умру: «О да! Это же не навсегда!» Прошлым летом умерла моя подруга, с которой мы учились в одной параллели. Я тогда созвонился с другом, который тоже общался с ней, — нам обоим показалось, что смерть ближе, чем мы думали: если наша подруга — гораздо более веселый и жизнерадостный человек, чем мы, — умерла, то мы тоже, братишка, смертны. Было ощущение, что начался цикл, когда люди из твоего фейсбука умирают.

Я мало шучу про политику и скажу не совсем классную вещь, но, по-моему, если Путин уйдет, не то чтобы многое изменится. Мне кажется, что нужно измениться нам — как отдельным людям и как народу, — чтобы стать теми, в чьей стране Путин не сможет год за годом проворачивать всякую херню. Прежде всего нужно работать над собой — перестать давать взятки, стать более сострадательным человеком.

Думаю, мне как комику нужно меньше разделять людей в зале [на любителей мейнстримных и «прогрессивных» шуток], а быть более убедительным и крутым для всех, чтобы перетаскивать людей на свою сторону. Пока не знаю, как это возможно. Мне нужно стать супербольшим профессионалом».

Актриса и стендап-артистка из Петербурга. Как комикесса дебютировала в 2018 году в шоу «Рассмеши комика», участница «Comedy Баттл» и Stand up на ТНТ. В монологах рассказывает о материнстве, возрасте и отношениях после развода с мужем.

«Большая часть моих шуток — рассуждения о женских долгах, вот этих, знаешь, «ты должна быть хорошей матерью» и прочих. Так сложилось, что я отличница и все делаю хорошо. Установки как у лучшей ученицы в классе долго жили в моей голове.

Моя театральная карьера закончилась задолго до стендапа — в 20 с лишним лет я вышла замуж, родила детей. У меня двое мальчишек, и у них разница в два года — они родились друг за другом, поэтому я считала логичным сидеть с ними дома. В итоге затворничество растянулось на семь лет. Я верила, что ребенок всегда должен находиться с мамой, что тот, кто воспитывает ребенка, тот и родитель. Правда, в последнем я убеждена и сейчас.

В первые годы декрета у меня был выходной раз в месяц — как сейчас помню, я уходила на проект «Открытая библиотека», который делали Николай Солодников и Екатерина Гордеева. Они просто приглашали в библиотеку интересных людей и о чем‑то с ними трепались. Я ходила туда раз в месяц часов на пять, и все.

Муж не замечал, что что‑то не так: у него мама всю жизнь так прожила, и для него это было нормально. Я сама не очень понимала, могу ли что‑то поменять? Я выросла в патриархальной семье, что определило мои представления о жизни.

Я сидела дома с детьми и иногда заходила в женские группы и форумы в социальных сетях. Меня удивляло, что есть другая жизнь: оказалось, существуют какие‑то амбиции, таланты и недостатки, которые тоже хорошо бы принять, а не быть отличницей во всем. Все это приходило со временем и очень поздно — в 35 лет. Ну, хоть когда‑то — некоторые живут до старости с ощущением, что всем кругом должны. Никого не волнует, что женщина сама хочет: «Сажай свои помидоры на даче, вот твой прожиточный максимум».

С мужем мы развелись. А три года назад я начала выступать со стендапом. Меня привлекло, что комик — сам себе режиссер, директор, автор и критик. Вернее, критик только один — зритель, но в целом все требования я предъявляю к себе сама.

Мой первый стендап выглядел так, будто я жалуюсь. Сейчас мне жаловаться не очень интересно — я наблюдаю и подмечаю забавные несостыковки в окружающем мире. Я прошла долгий путь к принятию себя, своих настоящих желаний и ошибок.

Если женщина не феминистка, скорее всего, она просто не информирована и не понимает, что такое феминизм. Мне печально, что на женщин до сих пор навешивают стереотипы и роли, от которых на самом деле мы вправе отказаться. Когда нам говорят: «Да не хочешь, не рожай! Не хочешь, не стирай ему носки!» — это лукавство, потому что потом родственники миллион раз ткнут в это. До сих пор наша среда очень патриархальна — и выбор как таковой есть у небольшой части общества в основном в Москве и в Петербурге. Такое ощущение, что все цели женщины сводятся к замужеству и воспитанию детей. Внутри этой модели у женщин много обязанностей, а прав практически нет. Почему? Потому что для прав нет места».

Родился в Минске, долго жил в Киеве, где развивал стендап-культуру. Сейчас выступает в Москве. Шутит о взаимоотношениях с другими людьми и о том, как пытается встроиться в существующую реальность; участвует в благотворительных концертах в поддержку Беларуси.

«Я начинал в Минске, где выступал в стендап-шоу, которое создал Слава Комиссаренко. Потом я делал первый открытый микрофон в городе, после переехал в Киев.

Мое отношение к юмору и темам сильно изменилось с тех пор. Раньше я не мог понять, что такое стендап: видел, что комики делают комедию наблюдений, пытаются пародировать других комиков, но понимал, что сам хочу как‑то иначе. Сначала просто писал смешные шутки. Когда я этому научился, то понял, что шутка сама по себе ничего не значит — в ней должна быть мысль. Тогда я научился писать мысли. Потом осознал, что это не мои мысли: они были какими‑то придуманными.

Сейчас я замечаю, как в шутке становлюсь честнее и откровеннее. Я перестал искать смешные ситуации — теперь я говорю, что смешного вижу в обычной жизни.

Думаю, комик должен стремиться к тому, чтобы говорить то, что он ощущает. Не многие это умеют — Саше Долгополову, Сереже Орлову, Руслану Белому удается выражать, что они чувствуют. У меня с этим проблемы, и я к этому только иду. Мне легче придумать шутку, чем поделиться болью.

С подачи Славы Комиссаренко я обратился к психоаналитику, он помогает разобраться в себе. Я из тех, кто прячет от себя то, что чувствует на самом деле. Слушать себя — для меня челлендж.

Моя повестка тоже меняется — раньше у меня было много сексистских шуток.

Перед тем как пойти на психоанализ, я предполагал, что вообще разочаруюсь в сексистском юморе, но все оказалось иначе — я посмотрел на эти шутки с другой стороны. Например, недавно в стендап-клубе на Патриках я рассказывал [шутку], что женщины получают на 30% меньше мужчин, и это ужасно, но продолжительность жизни мужчин на 10 лет короче. Мужчины не получают больше, они получают раньше.

Почему‑то у зрителей сложилось впечатление, что все фразы комика, произнесенные со сцены, должны заключать в себе истину. Но комедия вообще не про это: задача комика — быть трикстером, баламутить воду. В выступлении должна ощущаться ирония, в материале должна быть острота. Я не хочу быть человеком, известным как защитник женщин или мужчин. Я хочу, чтобы мой юмор соответствовал повестке дня и моему мироощущению.

Никогда не думал, что политика может меня зацепить. Я переехал в Украину за четыре месяца до Майдана и жил в четырех остановках от места событий, но все протесты будто прошли мимо меня. Я видел, как переживают мои украинские друзья. Меня же больше волновало, что из‑за стрельбы в городе было небезопасно (за что мне теперь стыдно).

Белорусские протесты меня очень тронули. Сейчас у нас проходят благотворительные концерты в поддержку белорусов, и я на них выступаю. На одном из концертов Саша Долгополов десять минут рассказывал про ситуацию в Беларуси, было невероятно смешно. Я задумался, почему сам не написал такие шутки, и осознал, что мне еще слишком больно. Сейчас я хожу вокруг да около, и у меня появляются шутки, например, про то, что неправильно говорить «Белоруссия». Про другое я пока не могу.

Во время протестов в Беларуси у меня были два концерта на разогреве у Славы Комиссаренко, где я смеялся над тем, что в Беларуси Лукашенко никто не называет батькой — прозвище придумали российские журналисты. Вместо «батьки» у нас все говорят «****** [контрацептив] усатый». Зал засмеялся, но один человек закричал «Фу-у-у-у-у-у!» Он за батьку».

Стендап-комикесса, участница «Прожарки» и «Открытого микрофона» на ТНТ. Шутит про свою семью и стереотипы в отношениях.

«Я начала заниматься стендапом в 21, этой осенью мне исполнилось 26. На сцене я говорю о том же, о чем болтаю с подругами и родителями, только меняю форму. Сначала мои шутки были менее рефлексивными, они больше напоминали приколы — я была подростком, который пытается понять себя и для этого пробует разное. Мне очень нравилось говорить слова типа «дрочить»: «Слышали, что я сказала? Дрочить, ага! Говорю, потому что могу!» Мне казалось, что чем шутка грязнее, тем она веселее.

Довольно быстро нашутившись с того, что я такая дерзкая девчонка, я начала спрашивать себя, зачем я шучу? Ответ постоянно менялся, и шутки менялись под ответ.

Сейчас я много рассказываю со сцены про свою семью, про отношение к кому‑то — чаще всего осуждаю стереотипы в отношениях. Тема феминизма тоже часть моей жизни, а значит, и шуток, но я не подкована в фем-теории. Если я вступаю в спор, а это волей-неволей происходит, когда заявляешь о своих взглядах, то не могу как Залина Маршенкулова апеллировать к исследованиям ученых, публикующихся в классных журналах.

Феминизм, гуманизм, дайверсити — все это для того, чтобы учиться быть более эмпатичными, понимать, принимать других людей, не быть навязчивыми и заниматься собой и, конечно, жить без насилия. Я ненавижу насилие — оно меня пугает. Самое ужасное, что оно есть во мне: вот недавно я подралась с семилетним братом. Я замечаю, что иногда решаю конфликт так, как это было принято тридцать лет назад — даю ******** [дерусь], вместо того чтобы адекватно оценить ситуацию, не распаляясь. Когда я говорю о таких вещах на выступлениях, для меня это способ показать, как тупо мы себя ведем, и подсветить проблему, чтобы она не оставалась в слепой зоне.

Разделение на мужские и женские шутки есть, но только потому, что если ты женщина, то это часть личной идентификации. У американской комикессы Челси Перетти есть смешной бит (шутка или набор шуток на одну тему. — Прим. ред.) на эту тему, он примерно такой: «В какой‑то момент я решила, что не буду шутить про месячные, потому что я выше этого. Но недавно я подумала, что если бы месячные были у мужчин, то каждый стендап на 80% состоял бы из шуток о том, как у них из членов течет кровь». В этом-то и тема. Нормально, что тебя волнует, что ты женщина.

Я думаю, что в мире стендапа не так много сексизма, сколько панибратства, поэтому девочек все еще меньше, чем парней. Нет такого: «Ты не будешь выступать, потому что ты девочка». Будет другое: «У меня есть 50 приятелей, которым я хочу помочь и куда‑то поставить». Так как дружить, как правило, легче со своим полом, то девчонкам сложнее попасть в видимость, чем парням. Парни три раза поболтали — и уже братаны, а девочки стесняются. На многих открытых микрофонах сейчас есть прикольная тема: чтобы записаться на выступление, нужно просто сделать репост и дождаться, когда генератор случайных чисел выберет тех, кто будет участвовать. С появлением произвольной записи на микрофонах стало больше девочек».