Как распознать в себе абьюзера и что с этим делать: инструкция от психологов

Станислав: Если человеку кажется, что он абсолютно прав, а вокруг него одни идиоты, то это повод задуматься. В том числе в семье, где, допустим, муж всегда прав, а его жена постоянно несет какую‑то пургу. Конечно, теоретически такое возможно, но очень редко случается, что человек всегда прав. [Мой профиль — коррекция насильственного поведения], и такая монополия на правду нередко свойственна людям, которые ко мне обращаются. Это может быть как завуалированное ощущение своей правоты, так и реальное.

Станислав: Важно разделять, что человек чувствует и что он делает. Предположим, он чувствует, что все время прав, но не навязывает этого другим, не обижает их, а умеет сдерживаться. А вот если такого умения нет, и человек чувствует и сразу делает, то появляется риск-фактор. Он злится и сразу же кричит, или — кулаком по столу. Потом жалеет, может быть, даже искренне, но если чувства и действия работают в единой связке, то применить насилие проще.

Станислав: Часто кажется, что мы в диалоге, но на самом деле его нет. Это может быть конфликт, а может — подавление другого человека в рамках конфликта. Мы [психологи] разделяем понятие конфликта, ссоры и насилия. Конфликт — это некое несогласие друг с другом, из‑за чего происходит столкновение. Сталкиваться можно по-разному: ненасильственно, то есть проявляя уважение друг к другу, или с помощью насилия. То есть насилие в таком случае — это инструмент для разрешения конфликта.

Наира: Насилие — это всегда о контроле и власти. А за контролем скрывается тревога — автор насилия устанавливает его, чтобы от нее избавиться. Это может происходить на нескольких уровнях: контроль за поведением, мыслями, эмоциями, информацией. Одно из самых распространенных явлений — тревога, когда партнерши или партнера нет рядом.

Это порождает постоянное желание знать, где находится партнер. Бесконечные звонки, сообщения, просьбы прислать фотографию или позвонить, чтобы доказать, правда ли человек находится там, где должен сейчас быть. Здесь же — ревность без причины (накрасила ногти — значит, идет с кем‑то на свидание, покупает платья — значит, хочет кому‑то понравиться), потребность быть правым в любом вопросе, не считаясь с мнением партнера.

Наира: Это может быть манипуляция словами, в основном — чувством вины («если ты меня любишь, ты сделаешь так», «если мной дорожишь, то не пойдешь гулять с подругами», «если бы сильно любила, согласилась бы на сексуальную практику, которую я хочу» и т. д.). Сюда же относятся угрозы самоубийством, обесценивание партнерши: начиная с внешности, например «располнела после родов», до ее поступков («вот у других жены и готовят, и работают, и за детьми следят»); наказание молчанием и игнорированием после ссоры, которое может длиться от нескольких часов до нескольких недель.

Наира: Стоит понаблюдать, как изменилось отношение возможного автора насилия к своему партнеру. То есть, если он относится к нему так, как представить не мог в начале отношений (угрожает самоубийством, наказывает игнорированием), это может быть маркером. Теперь партнер для него уже не такой прекрасный и, вообще, какой‑то не такой.

Если автор насилия такого за собой не замечает, это можно понять по поведению его партнера. «Ты меня не слышишь», «что бы я не делала, тебе все не нравится», «тебе надо, чтобы все было по-твоему», «у тебя часто плохое настроение» — эти и подобные слова тоже могут быть маркером абьюза в отношениях.

Если вы подозреваете, что совершаете насилие по отношению к своим близким и не только, лучше всего обратиться к специалисту — профессионал поможет разобраться, так ли это, объяснит, что делать дальше, и при этом не осудит.

Наира: Я не говорю «абьюзер», не говорю «агрессор», говорю — «автор насилия», «субъект насильственных действий», «человек, склонный к насильственному деструктивному поведению», потому что это снимает напряжение.

Часто настоящие тираны и абьюзеры не идут на терапию, потому что в их картине мира все и так хорошо. Но за помощью обращаться не стыдно, это не слабость — наоборот, надо еще найти в себе силы для того, чтобы ее попросить. Психолог в первую очередь работает для клиента, поэтому он на его стороне.

На каждой встрече мы обсуждаем, что получилось, что не получилось, что изменилось, что не удается изменить, а может, никогда не получится изменить. Фокус внимания смещается непосредственно на автора насилия, и клиенты дают обратную связь: какая‑то стратегия хорошая, рабочая, какая‑то помогла наполовину — отлично, работаем дальше, а что‑то никак не работает, и мы исследуем, что тогда подходит.

Станислав: Терапевт — это инструмент для клиента. Когда я встречаюсь с человеком, мы начинаем разговаривать о нем и о том, что он делает. Я задаю ему вопросы, которые он, вероятно, не может задать себе сам. Например, могу спросить своего клиента, как давно он не уважает свою супругу, хотя я не знаю, уважает он ее или нет. У меня есть предположение, что если человек предпринимает насилие в адрес другого человека, он его либо не уважает, либо имеет какое‑то собственное представление об уважении, которое включает в себя возможность применения насилия. И мне важно помочь клиенту это про себя узнать, потому что тогда он сможет собой лучше управлять и с большой долей вероятности насилие не выберет, потому что на самом деле оно неприятно в том числе ему самому (за редким исключением).

Поэтому большую часть времени мы уделяем выстраиванию ненасильственных партнерских взаимоотношений с клиентом, которые становятся для него новым опытом. По большому счету это некая тренировка: есть я, пожилой человек, консультант, ролевая модель того, как можно себя вести, не применяя насилие. И это для клиента будет новым опытом построения отношений.

Работать над собой сложно, исправление насильственного поведения может занять длительное время. Ниже эксперты рассказывают, как помогают человеку с абьюзивным поведением и какие этапы работы проводят.

Наира: Первый этап работы с авторами насилия — сделать насилие видимым. Если его не существует, что тогда исследовать? Поэтому мы делаем его видимым и почти осязаемым. Спровоцировал ли партнер, или клиент виноват — неважно, какое именно насилие, мы возвращаем ему авторство. Да, это больно и неприятно, не хочется признавать, что ты такой человек, но это запускает процесс изменения.

Станислав: Сначала важно, чтобы клиент осознал, что те или иные его действия воспринимаются именно как насилие. Первая задача — понять, что и как человек делает, в чем проблема. Мы исходим из презумпции невиновности, даже если сам человек говорит: «Я совершаю насилие» — я, как консультант, не спешу с этим соглашаться и спрашиваю: «С чего ты взял?» И мы с этим разбираемся.

Станислав: Мы обсуждаем, в какой мере клиент отвечает за свои насильственные действия. Это весьма трудное знание про себя. Большинство моих клиентов говорят, что любят тех, по отношению к кому совершают насилие. И вдруг они узнают правду.

Это, конечно, пугает, страшит и рождает очень много вины. Случаи, когда клиенты срываются, бывают нередко, особенно на первых порах, когда человек может вдруг для себя осознать, какой ущерб своими действиями он принес или приносит своим близким. Он может прекратить работу — на время или даже навсегда.

Наира: Люди, бывает, плачут, когда видят, что натворили, они начинают чувствовать боль партнера или ребенка. Это тяжело переживать, но в пространстве с психологом у них есть право проживать эти эмоции без обвинений. [Ответственность] — это взрослая позиция, она значит, что автор насилия признает его суть и может с ним что‑то сделать. То, что он готов работать и больше никогда такое не совершит, — это про ответственность. А если вдруг что‑то такое сделает, то будет нести ответственность уже за последствия: тратить деньги на семейного психолога, на психолога для своего ребенка, вкладываться больше эмоционально, вкладываться своим временем, чтобы наладить отношения с партнером или детьми. Ответственность предполагает действие. Даже хотя бы сесть, честно поговорить с партнером и все признать, заявить, что готов к изменениям, потому что ценит эти отношения.

Станислав: После того, как клиент начинает понимать, что он делает, как он делает и в какой мере за это отвечает, важно помочь ему понять, почему он выбирает именно насилие. Например, почему в те моменты, когда ему что‑то не нравится в поведении супруги, он решает начать ее контролировать, вместо того чтобы поговорить с ней. И почему, когда она ему отказывает в чем‑то, он впадает в ярость.

Причину ищем внутри человека. Причем сначала работаем над понятием ответственности за поведение, а потом пытаемся понять причины. Если начать с причин — позволим человеку снять с себя ответственность, а это нам не нужно. Условно говоря, если мы зададим вопрос «А почему ты так себя ведешь?», то найдется куча вариантов: потому что жена провоцирует, детство трудное, начальник гад и, вообще, в стране все непросто.

Наира: Мы заходим в контекст жизни человека и смотрим, что у него там происходит. Стресс на работе часто может быть причиной насилия, человек не может выражать свою злость — такие условия, такая иерархия. Вот он и начинает разряжаться на, как это называется, «безопасные объекты», людей, с которыми живет: супруга или супругу, ребенка, пожилых родителей или домашних животных. Или, может, это последствия пережитого травматичного опыта, или он мыслит системой, где мужчина имеет право поднимать руку на женщину и как‑то ее оскорблять. Может быть, человек отыгрывает то, что не может отыграть в социальной жизни, допустим, не утвердился в своей мужской роли и начинает эту роль утверждать внутри семьи.

Дальше мы смотрим на последствия насильственных эпизодов. А как это влияет на тебя, как это влияет на партнера, как это влияет на детей, на круг друзей, общественно-социальный круг, на положение в обществе, на социальный статус?

Наира: Завершающий этап — поиск альтернатив. А как можно по-другому? Тут мы заходим в область саморегуляции, повышения осознанности, чувствительности, в первую очередь к себе, эмпатии, границ — если я знаю свои границы, могу определять границы другого человека, не идти напролом, рушить, будто завоеватель, будто это борьба на установление власти.

Станислав: После всех этапов можно переходить к действиям, которые помогут найти мирные способы решения волнующих клиента вопросов, новых стратегий поведения в конфликтах. Это уже в большей степени тренинговая работа, когда мы с клиентом вместе ищем варианты, как можно было бы поступить по-другому в ситуации, в которой он применял насилие.

Наира: Автор насилия может говорить себе, что он виноват, находиться в этой вине и с помощью этого чувства снимать с себя ответственность за насилие, будто этих мук уже достаточно. Взрослая же позиция — принять эту ответственность и знать, что можно с этим что‑то сделать, признать, что есть насилие и вина за него на твоей стороне. Факт этого осознания может снять с человека внутреннее давление.

Станислав: Я не думаю, что вина — это вредное чувство, я бы разделил ее на адекватную и с перебором. Когда мы работаем с клиентом, то в каком‑то смысле поддерживаем адекватное ощущение его вины, которое со временем перерастает в ответственность за себя и свои действия.

Станислав: Надо развивать сочувствие к самому себе и способность отстаивать свои психологические границы на ранних этапах их нарушения. Если говорить простым языком, уважать себя. Другое дело, что концепция уважения многогранная, непростая, она во многом связана с гендером, с культурой.

Мужчина, который по каждому поводу заявляет о каких‑то переживаниях, с точки зрения классического представления о мужественности себя не уважает — но чаще всего высказывать свое недовольство нормально. Условно «нормальный» классический мужчина терпит, терпит, терпит, чаша терпения переполняется, он взрывается и выдает что‑то такое.

Наира: [В обществе существует] романтизация насилия. Есть идея, что человек какой‑то не цельный, что обязательно нужно соединиться, найти свою «половинку» один раз на всю жизнь. Что говорят влюбленные? «Я без тебя не могу», «всю жизнь тебя искал». Якобы какая‑то дыра внутри, пустота, которую человек пытается заполнить, не понимая, что ее невозможно заполнить за счет другого человека.

Многое в домашнем насилии уходит в детство, даже если нет физического насилия. Например, ребенок вырастает с идеей, что родители — это функция, и воспринимает других людей как функции, потому что ему не хватало заботы. Если я воспринимаю человека не как личность, а как предмет, и он мне что‑то должен, этот «предмет» может стать объектом насилия.

Станислав: Часто бывает так, что и один, и другой человек в паре применяют насилие. Например, мужчина живет с женщиной, и женщина требует от него соответствия стереотипу мужчины, чтобы он, грубо говоря, обеспечивал ее, при этом не ныл, чтобы заботился о ней, но не докучал своим вниманием и был чувствительным в моменты, когда ей нужна забота. Такой мужчина приходит ко мне и говорит: «Знаете, я злюсь, и когда ссоримся, не могу себя контролировать, не хочу так больше, меня это пугает, пугает мою партнершу». Мы начинаем разбираться, и становится понятно, что она регулярно нарушает его психологические границы, а он ей это позволяет и терпит, А потом чаша терпения переполняется, и он насилием сливает это напряжение, пугает ее, бьет кулаком в стену — у него не получается справиться без того, чтобы не ответить насилием на насилие.