«Насилие не выбирает по достатку»: Настя Красильникова — о своем сериале «Хватит!»

5 августа 2020 в 14:59
На платформе Start и nonfiction.film вышел документальный сериал «Хватит!». Он посвящен теме насилия над женщинами в отношениях, семье, роддоме, харассменту на работе, сексизму в медиа и рекламе. Над сериалом работала студия «Амурские волны» и авторка канала «Дочь разбойника» Настя Красильникова. Мы поговорили с ней об этом проекте.
Настя Красильникова

— В первой серии речь идет про домашнее насилие и девушек, которые рассказали свои истории и о которых говорили их близкие (две героини серии были убиты своими партнерами), из благополучных семей. Это специальный ход, чтоб показать, что домашнее насилие не удел маргиналов?

— Когда мы снимали, такой цели не было. Уже сейчас, перед выходом фильма, меня стали спрашивать, не связана ли проблема домашнего насилия с тем, что люди в России живут неблагополучно, и поэтому существуют такие сложности: люди живут в нищете, бедности и, как результат, срываются друг на друга. В этом смысле первая серия отвечает на этот вопрос — домашнее насилие не выбирает по достатку. Невозможно определить предпосылки к нему, так как насилие может произойти в любой семье с любым положением.

— В серии звучит совершенно чудовищная аудиозапись, на которой слышно, как муж избивает жену, и, хотя запись дана очень коротко, это ужасает. Как она была сделана и как вы решились ее поставить?

— Эту запись прислала наша героиня Настя. Ей 24, у нее двое детей. Настя записывала свои разговоры с мужем, чтобы потом переслушать их и проанализировать, что же она сделала не так. Слава богу, что эти записи у нее были, благодаря им ей удалось доказать побои в суде. Я долго думала, что не надо ставить эти аудио, но поскольку первую серию мы переделывали много раз, в какой‑то момент я решила, что это нужно сделать. В частности, для того, чтобы продемонстрировать, что такая жестокость — это выбор человека, который ее совершает.

Жестокость невозможно ничем спровоцировать, она случается после обычного, в общем-то, разговора — что принято называть выяснением отношений. Быть в этом виноватой невозможно, спровоцировать такое никак нельзя.

— В своем телеграм-канале вы пишете про сексизм в СМИ и называете его культурой унижения. Она связана с насилием над женщинами?

— Культура унижения — это культура, в которой живут женщины в России, где принято относиться к ним как к людям второго сорта. Я на своем канале это подтверждаю, публикуя сексистскую рекламу и заметки в медиа. Эта реклама и эти медийные тексты унизительны для женщин, и они предполагают стереотипные дискриминационные представления о них. По мнению авторов и брендов, которые такое заказывают и распространяют, женщины в лучшем случае стремятся только к тому, чтобы выйти замуж. Абсолютно любые товары, даже никак не связанные с женщинами, рекламируются с помощью женского тела. Такая реклама способствует тому, что женщина воспринимается как товар, как объект для удовлетворения желаний, но не воспринимается как человек. Когда ты все время видишь, что голое женское тело может рекламировать шаурму, когда читаешь про шесть женских ошибок в отношениях, которые ты могла совершить, погружаешься в пространство, в котором ты существо бесправное, с определенным, заранее заданным набором качеств и желаний, которые не имеют с тобой ничего общего. К тебе не относятся как к личности.

— Одна из серий посвящена теме насилия и религии. Расскажете, о чем это?

— У меня было предположение, что религиозность каким‑то образом связана с патриархальностью. Чем более религиозная семья, тем более в ней развита тема о подчинении жены мужу. Для этой серии я взяла интервью у трех священнослужителей — православного священника, имама и раввина, — расспросила их о том, как в их религии принято относиться к женщине. Узнала много интересного. Я также поговорила с женщинами разных культур: с мусульманской активисткой, которая занимается правами женщин, и девушкой из Осетии, которая испытала на себе чудовищное домашнее насилие. Я пыталась проследить, может ли религиозность быть связана с уровнем насилия, но не могу сказать, что у меня есть однозначные выводы.

— Другая серия про насилие в родах. Это довольно крепкое выражение. Если на меня накричали в роддоме — это насилие?

— Насилие в родах — это вполне устоявшийся термин, его использует Всемирная организация здравоохранения, и она же выделяет семь видов насилия. И да, если на тебя накричали в роддоме — это вполне себе насилие. Мало того, в списке есть пункт, который звучит как нарушение конфиденциальности пациентки: если тебя засунули в один родзал с другими рожающими — это тоже насилие. Выражение крепкое, но само явление гораздо более чудовищное и страшное, чем может показаться. В этой серии речь идет о том, что в России систематически издеваются над женщинами в роддомах. Конечно, не во всех: есть роддома, которые сейчас повернулись в сторону женщин и детей, но во многих те или иные элементы присутствуют до сих пор. Это оставляет глубочайшие шрамы, и, к сожалению, это какая‑то совершенно закрытая и сложно победимая тема.

Переживать насилие в момент своей наибольшей уязвимости и беспомощности — просто чудовищно.

— Есть понимание, что нам всем нужно сделать для того, чтобы быть женщиной в России стало наконец безопасно?

— Очевидно, что это должен быть приоритет государства, должны быть законы, обеспечивающие женщинам защиту, и должна быть полиция, которая эти законы добросовестно исполняет. Пока что у нас этого не происходит. Защитой женщин занимаются отдельные активисты и НКО, поэтому нужно поддерживать этих людей и организации. Важно замечать вокруг себя дискриминацию и стараться не транслировать такие взгляды, нужно слышать то, что говорят женщины, поверить, что таков их опыт. Не проходить мимо, когда знаешь, что за стеной происходит насилие, не нужно соглашаться с таким положением вещей. Вот, наверное, что мы можем сделать.

— Сейчас идет волна публичных заявлений о харассменте: адресаты публикаций либо отрицают свою причастность, либо приносят извинения таким образом, что лучше бы молчали. Сергей Миненко из Сбербанка сохранил свою должность, несмотря на заявления девушек. Признания что‑то меняют?

— Признания девушек меняют все: тот факт, что об этом стали говорить и говорить с категорическим осуждением, способствует тому, что харассмент становится чем‑то ненормальным. А люди, способные себя так вести, начинают немного задумываться о том, что они делают. Хотя расплата настигает не всех, и несмотря на то, что многие продолжают вести себя по-старому, тот факт, что людям приходиться предпринимать усилия, чтобы вернуть свою репутацию, уже выводит это за рамки нормы. Заявления девушек меняют отношение к харассменту, и чем больше мы называем вещи своими именами, тем больше шансов, что в будущем это окончательно перестанет быть приемлемым.

— Вы писали, что вам тяжело далась работа над фильмом — вы его делали девять месяцев, и вам пришло несколько сотен писем от женщин, которые прошли и проходят через ад. Чувствуете, что у вас могла появиться травма свидетеля?

— Я не психиатр, так что, наверное, это не ко мне вопрос. Было тяжело ментально, и, конечно, эта работа сказалась на моем психическом здоровье. Но спасибо моему психиатру и достижениям современной терапии, я это выдержала. Тут стоит сказать огромное спасибо тем женщинам, которые мне доверились и рассказали свои истории — это восхитительные, очень сильные люди. Все время работы над фильмом меня поражало, что, несмотря на то, что с тобой происходит такая чудовищная травма, ты все равно находишь в себе силы бороться и жить созидательно. Возможно, этот сериал окажется травмирующим для тех, кто его посмотрит, но все равно эти темы важно поднимать, чтобы таких вещей больше не случалось. Чтобы победить эту проблему, нужно о ней говорить, нужно слушать и признавать чужой горький опыт и делиться собственным.

Расскажите друзьям