«Ребята, я же свой!»: как представители коренных народов Сибири живут в российских городах

Я родилась и выросла в Якутске, затем шесть лет училась в Москве, стажировалась там в сфере рекламы и пиара, потом переехала с мужем в город Губкинский, в Ямало-Ненецком автономном округе, там ему предложили работу. А когда у нас родился ребенок, то мы уехали в Красноярск, где сейчас и живем.

Опасения, когда я уезжала учиться в Москву, были у родителей. Они говорили, что город большой, там могут быть не самые приятные люди. Знакомые, которые учились на старших курсах, рассказывали, что бывают преподаватели, которые могут игнорировать студентов другой национальности, но я с таким не сталкивалась. Бывало, что подходили ребята из универа и говорили «нихао» или «конишуа» с издевкой. Но со стороны одногруппников такого не было, все окружающие всегда со мной хорошо общались — и русские, и люди других национальностей. Все знакомые знали, где находится Якутск, но у многих о нем были только стереотипные представления: «О, у вас олени и алмазы».

Со съемом квартир в разных городах проблем особо не возникало. Арендодатели, когда я им звонила, слышали русское имя, хорошую речь и уже настраивались на позитив. При встрече они могли быть немного удивлены из‑за внешности, но это уже никак не влияло на дальнейшую сделку. Объявлений с пометкой «только лицам славянской внешности» действительно встречается много, приходилось их пропускать. Но была ситуация, когда попался очень хороший вариант, и мы решили позвонить владельцам. Мы хорошо пообщались и поехали смотреть квартиру — и все прошло нормально, никакого негатива со стороны хозяев я тогда не заметила.

В Красноярске много студентов из Китая. Мы однажды гуляли всей семьей, и кто‑то из проходившей рядом компании молодых людей громко сказал: «Тут опять китайцы». Мы с мужем ответили: «Нет, чувак, мы не китайцы». Ребята смутились и ушли. Мне не обидно, когда меня принимают за китаянку, пока это не перерастет в грубость.

Во время путешествий мы с мужем говорили, что мы из России. Иностранцы часто удивлялись: «Вы точно оттуда, может быть, тогда ваши родители из Китая или из Японии?» Обидно, что люди не знают, что у нас в стране много национальностей и россияне могут выглядеть по-разному.

Когда я слышу фразу «Россия для русских», мне, конечно, неприятно. Я надеюсь, что такого станет меньше. Но думаю, что и сейчас людей, настроенных негативно к другим национальностям, мало. Мне кажется, что расизм и ксенофобия в России существуют из‑за того, что страна у нас большая, и некоторые люди всю жизнь проживают в одном месте, не путешествуют, не знают о других территориях, на которых проживают люди азиатской внешности.

Я руководитель Хакасского культурного центра в Новосибирске, занимаюсь сохранением и популяризацией культуры хакасского народа. Родилась в Абакане, но в раннем возрасте с семьей переехала в Кузбасс (Кемеровскую область), потому что папа, окончив Ленинградский горный институт, выбрал работу на Беловском цинковом заводе. В Кузбассе я окончила школу и институт, потом по распределению попала в Новосибирск. В мои школьные годы, это были 70-е, лиц нерусской национальности часто обзывали. В моей школе такого не было, отношения в классе были хорошими, нашу семью знали и уважали. Но за ее пределами незнакомые люди могли оскорбить без повода: узкоглазая, нерусь и прочее.

Добиваться карьерных успехов людям с нерусской внешностью непросто — сложилось представление, что они глупые. Хотя население, проживавшее на территории Хакасии, всегда было грамотным, о чем свидетельствуют наскальные рунические надписи, сохранившиеся с давних времен.

Я рада, что меня по жизни окружали хорошие люди. В Новосибирске я попала на оборонное предприятие, в замечательный инженерный коллектив, где мы друг другу помогали, вопрос о национальности не стоял. Конфликты на почве национальности возникают, как мне кажется, когда социальные условия становятся тяжелыми, потому что снижается духовность. Сегодня на улице, как раньше, уже не оскорбляют. Но если идет человек в плохом настроении, то он может пробурчать что‑то в мою сторону.

Наша хакасская общественная организация входит в Ассоциацию национально-культурных автономий и национальных организаций «Содружество», у нас их порядка 37, и мы между собой хорошо общаемся, проводим фестивали народов, ходим друг к другу на праздники. Вокруг меня люди, которые сохраняют культуру, говорят на своем языке, носят национальную одежду, не каждый день, но хотя бы по праздникам. И это так красиво! Когда грузин, например, надевает национальный костюм, исполняет свои танцы и песни, то он сразу преображается. А когда одевается в обычную современную одежду, то становится обезличенным.

Сегодня есть большие изменения в отношении к коренным народам. Мы добились внимания к нашим проблемам, возросла гражданская активность. Однако к нам все еще не хотят прислушиваться. Так, в Хакасии активно работают угольные разрезы, которые уничтожают реликтовую Койбальскую степь, где целебный воздух и уникальные травы. А вместе с этим и культуру хакасов: археологические памятники и традиционное землепользование. Угольщики, не спрашивая коренное население, фермеров, которые всю жизнь там выращивают ячмень и пасут скот, забирают их земли. Люди протестуют, выходят на митинги, но никто их не слушает.

В последнее время интерес к культуре сибирских народов вырос. Из европейской части страны к нам часто приезжают туристы. В самом Новосибирске мы проводили фестивали и праздники, организовывали гастроли фольклорных групп «Ульгэр», «Айланыс», театра «Читиген». Новосибирцы с удовольствием приходили на концерты и удивлялись, что рядом с ними живет народ с таким культурным наследием. И хотя Хакасия находится через одну область от Новосибирской, не все об этом знают. Бывали случаи, когда люди спрашивали: «А Хакасия где‑то на Кавказе?» Чаще всего представления о коренных сибирских народах связаны только с шаманизмом. Приходится объяснять, что наша культура — это еще красивые национальные костюмы, горловое пение, уникальные музыкальные инструменты, археологические памятники.

Человек, который переселяется в большой город, неизбежно теряет связь со своей культурой, растворяется. Это касается любого народа. Сейчас среди молодежи есть разные мнения: кто‑то считает, что перспективнее учить китайский и английский языки и уехать за границу, но есть и те, кто интересуется своими корнями, учит родной язык, изучает традиции и осознает свою значимость как носитель национальной культуры. Знаю одно: все они рано или поздно приходят к истокам.

Я родился и вырос в Туве и уже четыре года учусь в Москве. Родители всегда поддерживали мое желание уехать, хотели, чтобы я получил образование в столице, тем более у мамы там прошли студенческие годы. Но с детства я слышал одну историю от взрослых: в апреле очень часто гуляют скинхеды (если не ошибаюсь, отмечают день рождения Гитлера), и люди попадают под раздачу — кого‑то избили, кого‑то пырнули ножом. Но это было в 2000-х годах.

На первом курсе преподавательница по этике спросила, правда ли, что в Туве происходит геноцид русских. Тогда, в 2016 году, статьи про мою республику писали многие, но это не так, никто никого не убивает. Серьезные межнациональные конфликты действительно были в 90-е, после распада СССР, республика даже хотела отделиться от России. Тогда были и стычки, и убийства. Это темная страница в истории Тувы, но времена изменились.

В университете я со всеми отлично общался, завел кучу друзей, дискриминации не было. Но было много шуток про тувинцев с ножами. На первом курсе одна девочка сказала, что ей посоветовали с тувинцами не гулять, не пить, потому что они могут всех порезать. Но я к этому отнесся с юмором (девочке тогда ответил: «Ой, не шути, а то сейчас нож достану»). Думаю, что эти вопросы вызваны любопытством, а не желанием меня обидеть. Я всегда дружил с русскими ребятами, учился с ними в одном классе и привык к таким черным шуткам, сам могу пошутить на такие темы.

Была только одна ситуация, которая вывела меня из себя. На паре я как‑то болтал с подругой, преподавательница сделала нам замечание: «Там, на последней парте, девочка в водолазке и китайский мальчик». Бывало, что преподаватели удивлялись, что я хорошо говорю по-русски, возможно, думали, что я студент из Китая (у нас их много). Но так, в открытую, никто не говорил, еще и при полной аудитории. В конце пары мы сдавали задание, я подписал работу «От китайского мальчика из Республики Тыва», после этого она перестала со мной здороваться. Эту историю я обдумывал целую неделю — как сотрудник МГУ мог так сказать? Меня задело это, потому что я считаю себя россиянином, частью этой страны, а когда меня отделяют, то хочется сказать: «Ребята, я же свой!»

Не все знают, где находится моя республика. Многие в университете спрашивали: «Тува, а это какая страна?» И я постоянно включал шарманку: «Это в России, республика граничит с Красноярским краем, Монголией». Или же говорили: «А, это откуда Сергей Шойгу?» Интересно получается: ты родился в России, всю жизнь прожил здесь и, когда тебе приходится поступить в университет в другой город, ты попадаешь совсем в другой мир, где о существовании твоего региона почти не знают.

В Москве большую роль играет внешний вид. Если на мне классические брюки, пальто, ботинки, то меня никто не остановит. Стоит надеть что‑то спортивное, меня обязательно попросят остановиться и открыть рюкзак, особенно в метро. Такое отношение я всегда связываю с политикой, с какой‑то пропагандой. Я всю жизнь слышу фразу «Россия для русских». Когда об этом постоянно говорят из телевизора, то у людей может сформироваться впечатление, что страна только из русских состоит.

Я четыре месяца провел в Америке по программе Work and Travel, там были ребята со всего мира. Когда мы знакомились, у всех был маленький шок, потому что для них Россия — исключительно европеоиды, светлокожие ребята с голубыми глазами. Американцы расспрашивали, как я, с азиатской внешностью, оказался там. И я начинал рассказывать, что Россия — вообще-то, многонациональная страна. Но самое интересное, что американцы спрашивали, притесняют ли меня в родной стране, есть ли у нас расовая сегрегация. Потому что у них это все еще существует. Я сказал, что сегрегации нет, я не чувствую притеснения. Сейчас классное время, мое поколение более толерантное, открытое, люди понимают, что если у тебя азиатская внешность, то это не означает, что ты хуже.

Ксенофобия — с одной стороны, способ социально-психологической защиты человека от внешних негативных воздействий, а с другой — эффективная политическая технология. Основа ксенофобии — страх чужого, поскольку все малознакомое способно нести скрытые угрозы. Это порождает у людей стремление провести видимые и невидимые границы между своим и чужим и таким образом справиться со страхом. Но эти границы не всегда естественны, напротив, они социально организованы и нередко сопровождаются намеренным формированием «образа врага». В этом аспекте ксенофобия — элемент политической технологии.

В России формирование этнорелигиозной ксенофобии в виде азиатофобии, исламофобии, юдофобии, кавказофобии обусловлено культурными, историческими и политическими факторами. Например, наличием реальной или потенциальной внешней угрозы от этнически и религиозно «чужих», принудительной культурной унификацией населения на присоединенных в результате войн территориях, политико-административным строительством централизованного государства.

Рост ксенофобии обусловлен в первую очередь духовным кризисом, сопровождающимся дезориентацией населения, дискредитацией прошлого и утратой понимания будущего страны. В настоящее время отсутствует система ценностей, способная объединить представителей различных этнических культур, не сформирована гражданская идентичность в стране. В ситуации духовного вакуума возрождаются способы консолидации на этнической или религиозной основе. Этому способствует затяжное кризисное состояние российского общества, а в подобных условиях усиливается деструктивная активность населения.