«Реальность не такая страшная, как мысли»: как тревожные люди переживают трудные времена

Я всегда переживаю из‑за возможных катастроф, постоянно прокручиваю в голове апокалиптические сценарии. Последний год я справлялась с этим через творчество — писала рассказы, в которых с женщинами происходят различные неприятности. Если героиня справится, то и я смогу. А даже если нет, сценарий катастрофы докручен до максимума, и мозгу уже неинтересно его полоскать. У меня был страх выученной беспомощностиПроявляется в том, что человек не пытается влиять на ситуацию, даже когда может это сделать. — тревога из‑за того, что череду житейских неудач я начну воспринимать как нечто ужасное. Решу, что дело мое дрянь, и погружусь в депрессию.

Инфоповестка с вирусом тотально повлияла на мое ментальное состояние. С января я жила в полном ужасе: знала, что к нам это придет, город закроют, и начнется кошмар, но какой именно — было непонятно. Ожидание ужаса намного страшнее его самого. Пыталась помочь себе традиционно: через любые действия, которые дают контроль над ситуацией. Иногда помогает даже просто приготовить завтрак — в этом процессе есть набор действий, которые ведут к гарантированному результату, а это снимает чувство беспомощности.

Я боялась, что бизнес, в котором я работаю (героиня работала в свечном бутике в модном районе Нью-Йорка Сохо. — Прим. ред.), закроется первым, потому что это лакшери-сегмент, а не товары первой необходимости. Боялась, что лишусь дохода. Что мама и друзья не смогут прилететь в гости на мой день рождения. Что запретят гулять и закроют город. Все это уже случилось. Боялась, что придется сидеть дома. Сижу. Было тревожно, что остановится экономика — ну вот, штат на паузе. Теперь как есть, так есть.

Сейчас нам можно ходить в магазины, делать пробежки в парках и выгуливать собаку. Но нужно держать дистанцию и не скапливаться в количестве больше двух человек. Теперь по городу ездит полицейская машина и гудит через громкоговоритель о соблюдении дистанции — такой вот постапокалипсис. На улицах есть редкие люди, но все друг от друга шарахаются. Тусить уже никто и не хочет.

Сейчас я больше всего опасаюсь, что лишусь еще и страховки. Пока что я штатный сотрудник без работы, и страховка у меня есть. Но вируса все равно боюсь — ведь даже по ней за лечение придется платить большие деньги. Теперь все бизнесы поделились на жизненно важные и нет. Журналистика — жизненно важная профессия. Лакшери-ретейл, пиар, реклама — не очень. Я рада, что обе мои специальности — журналист и писатель — это необходимые человечеству штуки в период апокалипсиса. Людям нужны информация и искусство.

Страшнее всего проживать происходящее в своей голове. Хоть и кажется, что над собственной тревогой у тебя есть контроль, но на деле это не так. Мир выключить нельзя — он от тебя не зависит, ты просто наблюдатель. И оказывается, что реальность не такая страшная, как собственные мысли.

До терапии я не справлялась с тревогой. Падала в нее и теряла берега. Потом как‑то выгребала. У меня очень тревожные родственники, от которых я научилась бояться всего на свете (и не знаю, сколько из этих страхов мои, а сколько — заученные). Я выросла в Москве в 90-е, залитая чьей-то кровью лестничная клетка по пути из школы домой была обыденной реальностью, и я практически не помню периодов без беспокойств.

Регулярная терапия помогла выстроить опоры и начать отказываться поддаваться чужим эмоциям. Когда маразм вокруг крепчает, я знаю, что за мое ментальное состояние отвечаю перед собой только я сама. Поэтому выбираю читать или не читать новости — в том числе о коронавирусе, — говорить с людьми или не говорить, ввязываться в дискуссии или нет — это то, над чем у меня есть контроль.

Как высокочувствительный человек и во многом эмпат, я легко «напитываюсь» чужими эмоциями. Уметь проводить границы между своим и чужим и «не брать» лишнего, если сейчас у меня на это нет сил, — тонкий и ценный навык. И я отчаянно тренируюсь.

После фильма «Плутовство» (фильм о том, как политики и политтехнологи программируют реальность. — Прим. ред.) вообще не очень доверяю медиа. Независимых источников мало, человеческое восприятие ограниченно, и никто не знает наверняка, [что происходит на самом деле] — а у многих людей и изданий есть еще и какие‑то внутренние цели, кроме обеспечения информацией. Поэтому новости я не читаю специально. Про пандемию все долетает, конечно, — через телеграм-каналы, разговоры, подкасты. Если чувствую панические или назидательные нотки, отстраняюсь. Если вижу, что была проведена большая работа по проверке фактов и доверяю источникам, принимаю к сведению.

Сейчас я в Индии, здесь карантин, и запланированный вылет отложен недели на три (героиня до сих пор не смогла улететь домой. — Прим. ред.). Раньше я бы сгрызла себе все ногти от неопределенности, а сейчас читаю биографию Ганди и слежу за новостями только на сайте посольства. В деревушке, где я нахожусь, все мило и мирно. Если соблюдать карантин (выходить в магазин в маске утром по одному и не нарываться), то полицейские никого пальцем не тронут.

За сегодняшнее спокойствие я могу сказать спасибо долгой и регулярной терапии, исследованию своих триггеров и реакций. Сколько к терапевту ни ходи, мы не перестанем реагировать на события в мире. Но можем научиться выходить из ступора быстрее и безопаснее для себя. Это навык, который тренируется. Правда, приходится пройти через множество разочарований в себе и боли по поводу ложных ожиданий.

Тишина и уединение — мой способ восстанавливать контакт с собой. Болезни не боюсь, я не в группе риска. [После возвращения в Россию] готова остаться на карантине. Дома всегда лучше, там книжки и кошки, а также, по сравнению с индийской деревней, более комфортные условия жизни.

У меня с детства есть склонность много думать и тревожиться. Поэтому я в терапии уже пять лет. Она помогает мне лучше осознавать собственные чувства и более адекватно и ответственно с ними обращаться. Не забивать, не бояться их, не стыдиться, а пытаться найти, в чем причина. Чувства стали сигналами: как мои дела, как мне в какой‑то ситуации — это и есть их изначальная задача.

Новости о коронавирусе и пандемии добавили мне тревоги. Я сильно переживаю за родителей, надеюсь, что они не заболеют. Стараюсь им почаще писать и прошу не выходить на улицу. Я сам не хочу заболеть, поэтому сейчас для себя ввел самоизоляцию. Моя девушка тоже перешла на удаленку, и мы на карантине вдвоем. Закупились продуктами и сидим дома уже больше двух недель.

Я скорее переживаю не из‑за самого вируса, а что в случае осложнений мне не сможет адекватно помочь медицинская система. Собственную паранойю, что я заболел, стараюсь успокоить ежедневным измерением температуры. Просмотр новостных лент я ограничиваю. В первые дни постоянно обновлял, смотрел, «че там у вируса», а потом забил. Я делаю все, что могу, чтобы снизить его распространение и самому не заразиться; а остальное я все равно не контролирую, поэтому просто жду, когда это закончится. От постоянного просмотра новостей становится только тревожней, но на общую ситуацию это никак не влияет.

За последний месяц заметил, что стал беспокойнее спать. В рутине стараюсь не перегружаться работой, разминаюсь, проветриваю квартиру и поддерживаю в ней порядок. Сохранять адекватность помогает и внутренняя структура дня: планирую, что сегодня хочу сделать из рабочих дел, по возможности прикидываю, как буду отдыхать вечером. Еще готовлю вкусную и полезную еду и по возможности стараюсь не отъедаться на карантине.

О спасении мира я не думаю, но начинаю тревожиться, когда понимаю, что не знаю, что будет дальше. В Москве сейчас ужесточили карантин, и я этому рад, потому что видео с людьми на шашлыках и в барах в выходные меня обескуражили. Весь мир болеет и сидит дома, а им как будто кажется, что здесь будет по-другому? Это безответственно по отношению к тем, кто в группе риска. Ты можешь сам заболеть бессимптомно, но заразить кучу чьих-то дедушек, бабушек и родителей.

Я сейчас меняю работу, и кажется, что это не лучшее время. В такой ситуации есть ощущение, что всем не до поиска сотрудников, а с другой стороны, вроде вакансии появляются и обновляются, жизнь не остановилась. Я стараюсь делать себе скидку, потому что сейчас трудный период. И тревожиться — нормально. Как и нормально, что трудно собраться и работать как раньше. Поэтому если не получается что‑то делать, то я стараюсь переключиться на что‑то успокаивающее. Разминка, музыка, танцы — это все отлично выбивает тревогу.

Высокочувствительные люди хорошо считывают эмоции других, у них ярко проявлена эмпатия: таким людям сложно пройти мимо, если кто‑то расстроен или плачет. Обычно они в раннем детстве переживают травматический опыт, и дальше у них формируется потребность подстраиваться под обстоятельства и быть очень осторожными и аккуратными.

Но все всегда зависит от конкретного человека. Многие мировые события и катаклизмы — лишь триггер, то есть включают в каждом отдельном человеке ту историю, которая в нем уже живет. Например, если меня в детстве оставляли дома одну в изоляции (и этот вопрос не проработан мной в личной терапии), а сейчас я вынуждена пребывать в ситуации карантина, то я очень остро буду проживать этот момент сидения дома.

Когда появляется чувство, что вы поддаетесь мировой панике, — это сигнал, что нужно сократить чтение новостей и просмотр ленты. И сосредоточиться на своих целях: до карантина была жизнь и после карантина она будет.

Общая тревожность связана с тем, что мир очень динамично меняется, и мы не в силах на это влиять. Такие события, как коронавирус, обнажают всю иллюзию человеческого контроля, оказывается, есть что‑то сильнее нас. С развитием технологий и быстрым перемещением по миру, когда все границы открыты, появляются ощущение всесильности, достаточно нарциссические цели XXI века. Ситуация с пандемией обнажает правду, что мы, например, вдруг не можем купить авиабилет, если где‑то застряли, или потратить деньги, если они у нас есть. Тревожность раньше у людей всегда выходила в действия: спортзал, социальная активность. И для нее тоже есть норма, но сейчас она может быть превышена.

Я бы ни в коем случае не рекомендовала тревожным и чувствительным людям читать ленты и новости. Сейчас в соцсети люди выливают всю свою тревожность, которую не могут самостоятельно проработать. Если вы не справляетесь и теряете равновесие, это влияет на трудоспособность, семью — пожалуйста, позаботьтесь о себе и обратитесь к психологу за квалифицированной помощью. Сессии можно проводить онлайн, некоторые терапевты сейчас даже делают бесплатные консультации.

Массовая истерия по поводу закупки туалетной бумаги — это про тот культурный опыт, который нам пришлось пережить. Голодомор, развал СССР, военное положение — это все про коллективную память. Все, кто живет на территории Беларуси, Украины и России, пережили не самый лучший опыт в прошлом веке, поэтому, когда мы видим пустеющие полки, включается генетический опыт. Но эти ощущения можно отлавливать. Что из них ваше, а что — выученное.

Очень важно направить свою энергию из деструктивного русла в конструктивное: выписывать тревогу, например, на обычную бумагу. Есть такая практика, как утренние страницы: после пробуждения вам нужно перенести все мысли, которые у вас в голове, в тетрадь. И не перечитывать эти записи. А еще сейчас прекрасная возможность заняться самообучением — многие университеты, компании и отдельные эксперты открыли бесплатный доступ к своим курсам.