Когнитивно-поведенческий психолог
Ко мне в кабинет приходят люди с болью. Они страдают от депрессии, избытка тревоги или затруднений в тестировании реальности. И мы, плотно закрыв дверь, разбираем те внутренние процессы, которые поддерживают их симптомы. Мы смотрим вглубь и ищем решения в личных ресурсах.
А что же внешний мир?
А мир остается за закрытой дверью, словно он не имеет к боли моих клиентов никакого отношения. Нейтральный фон — не плохой и не хороший.
Но это неправда.
Мир, в котором мы живем, оказывает на наше психическое здоровье колоссальное воздействие. Не только мама с папой, но и персонажи в телевизоре; не только семейное, но и общественное бессознательное — со всей мощью его когнитивных искажений и бредовых идей.
Я убеждена, что невозможно избежать тревожных расстройств, когда те, кто призван защищать от преступников, по факту оказываются самыми опасными преступниками. Нельзя не впасть в депрессивную беспомощность, когда любой мало-мальски успешный бизнес могут отжать представители особой касты. Немыслимо не переживать шизофреническую расщепленность, когда СМИ информируют об одном, а жизнь — о противоположном. Нельзя не иметь посттравматической симптоматики, когда подброшенные улики и сфабрикованные дела давно превратились в обыденность. Точнее, можно, но лишь путем грубейшего выпадения из реальности, в котором сейчас пребывает значительная часть наших сограждан.
И это означает, что каждый из нас по-своему болен. Болен вынужденно — ровно в той мере, в которой болеет общество в целом. Именно поэтому дело Голунова — и моя война (пост Фадеевой).
Писатель, председатель «ПЭН-Москва»
Лейтмотивом звучит: «Голунов для вас свой, поэтому вы его защищаете». Конечно, он «свой». И это хорошо, потому что солидарность начинается с цеховой самозащиты, а потом перерастает в общую.
Плохо не то, что журналисты вступаются за своих, а то, что другие корпорации за своих не вступаются. Рабочие — за рабочих, увольняемых не по закону. Профессора — за ученых, посаженных по сомнительному обвинению в госизмене. Учителя — за учителей. Судьи — за коллег, отказавшихся выносить неправосудный приговор. Полицейские тоже бывают разные, иногда они идут наперерез системе и платят за это; что‑то голосов в их защиту не слышно — изнутри их собственной корпорации.
Первый шаг всегда был и будет за «своими». Если вы убеждены, что творится несправедливость, если знаете наверняка, что дело сфабриковано, — поднимайте шум, и журналисты, литераторы, режиссеры и прочие его подхватят. Как подхватывают призывы «Руси сидящей», надклассовой и внесословной. Как рассказывают о деле Калви. Или когда‑то говорили о деле Сторчака. Как вступаются за девочек и мальчиков из «Нового величия», втянутых в организацию силовыми провокаторами. Как писали и говорили о только что освободившемся из колонии и опять попавшем в беду Максиме Хохлове, когда настоятель Бутырского храма отец Константин Кобелев не стал молчать и обратился за помощью к пишущим-снимающим.
Начните защищать своих. За поддержкой дело не станет (пост Архангельского).
Политолог
Расследования Голунова подчеркнуто нейтральны, скучны для медиапотребителей (поэтому он и не был сверхпопулярным журналистом), тщательны. Они рисуют, не оценивая никак, картинку бесконечных взаимодействий на серединных ступенях властных и околовластных зиккуратов.
В этом — в нейтральности — их главная сила для читателя, который хотя бы немного понимает, о чем идет речь. Материал про «московские похороны» — а как звали чиновника, который все это курировал до 18-го года и какая у него миссия в 19-м? Ну не забавно ли. В материале про отъем квартир постоянно фигурирует региональный банк, бенефициаром которого является некий сенатор РФ, видный единоросс, понятное дело. А рядом — родственники не менее значительного человека, ветерана руководящих органов «Газпрома»; чуть поодаль — родственники министра внутренних дел; а вот — тюменский юрист, ставший главой района в Подмосковье, а потом перешедший в систему городской власти, к тому самому человеку, который до 18-го года курировал похоронку. Все искрит и переливается, как в популярном в советском детстве калейдоскопе.
Расследования Голунова связаны между собой «средними», невидными людьми. А в итоге появляются контуры чудовища из глубин, настоящего Левиафана — монстра, действующего в интересах вот этих средних. Государства, украденного этими средними. Глубинной страны им. Петра Павловича Бирюкова, среднего по всему административного предпринимателя, выросшего благодаря объемам московским и невнимания начальства к деталям, если в общем соблюдается принцип «движение только вперед», в гигантского сома из пруда-охладителя АЭС.
«Коммерческие» камеры для штрафов, бесконечные подряды на перекладку асфальта/ремонт эскалаторов/покраску стен, уплотнительные застройки, мусорные полигоны, увеличение этажности, поставки всего чего угодно в социальные и государственные учреждения.
Сюда же — судебные решения на флешках, проверки и штрафы, локальное силовое давление, увольнения врачей в больницах и учителей в школах и так далее. Бесконечное вторжение в пространство повседневной жизни — от экологии до фоток в купальниках через штрафы и все новые платежи.
На этом уровне неразличимо, где судья, где прокурор, где чиновник, а где коммерсант, — все работает в конгломератах, на лидерские позиции вырываются люди скорее по личным склонностям и широте связей, а не по формальному статусу. Где‑то судья держит свалки, где‑то хозяин свалки «владеет» судом, где‑то систему конституирует глава района, а этническая мафия и силовики равно в подчиненном положении.
Почему народ взъелся против доктора Мясникова? Потому что он, как главврач крупной городской больницы, бюджетный олигарх, по телекартинке — участник системы госпропаганды, а по биографии — еще и со спецслужбами в бэкграунде. И тут совершенно неважно, что там было на самом деле у пациента, — в глазах разозленного общества он не меньший партнер «глубинного государства», чем любой следователь.
Государство официальное, все эти сияющие этажи и форумы, находится в заложниках у глубинного государства в неменьшей степени — это блестяще показал случай Голунова. Глубинное государство, столкнувшись с сопротивлением со стороны общества, раз за разом пытается привлечь «макроресурс» политической власти для решения своего узкого вопроса.
Тезис «государство не может показывать слабость» — это универсальный аргумент «глубинного», когда оно пытается привлечь для решения вопроса дополнительные ресурсы. Нет ничего вреднее этого тезиса. Власть настоящая потому и сильна, что может как действовать, так и не действовать, как применять силу, так и отступать, быть снисходительным и «легким». Сверхсила проявляется не только в бесконечном действии, но и в возможности не-действия. Слабым нужно самоутверждаться, «не проявлять слабость», сильные живут в другом мире.
Ну а в результате — именно носорожье упорство в продавливании интересов «среднего», «глубинного» административного предпринимателя, чиновника или силовика, их неадекватное обращение за ресурсами «большого государства» становится главным фактором общего снижения доверия. Система оказывается агрессивно враждебной, последовательно жестокой, лишенной даже намека на эмпатию для все большего и большего количества людей. Кажется, что систему можно только «принудить», «заставить» быть человечной. Из этого ощущения и прорастают все конфликты последнего года — от «Зимней вишни» через Волоколамск и Шиес — к Екатеринбургу и Москве.
Глубинное государство стало главным фактором нестабильности и политических уже рисков в стране. И это вызов посильнее любого агрессивного международного давления (пост Кузнецова).
Сооснователь компании «Амурские волны»
Вокруг дела Ивана Голунова так много шуму не потому что «журналисты защищают своих», а потому что оно гораздо шире, чем преследование за публикации.
Во-первых, Иван одновременно очень простой и очень известный человек. Его враги — миллиардеры, а он живет в тридцатиметровой однушке. Но при этом его профессиональная репутация настолько крута, что за него впряглось все сообщество (тихонько и очень аккуратно — даже госканалы).
Во-вторых, Ваня олицетворяет собой понятие общественной пользы: он раскрывает, как все устроено; он делает это системно и когда есть резонанс, и когда нет; он делает это много лет; он не участвует в политике, но при этом для него нет границы между государственным, городским, оппозиционным, каким угодно. Если система заделает дырку в асфальте через приложение «Мой город» — Ваня это сделает и еще полгорода научит им пользоваться, если он пишет про вице-мэра — вице-мэр будет с ним общаться. Все это отличает расследователя от разоблачиталя, журналиста от политика.
Дело против него происходит в реальном времени у всех на глазах — и это как если бы так развивалась тысяча менее резонансных дел. На виду с Ваней происходит то, что со всей страной происходит в тишине:
Полиция била, лишала защиты, создавала пыточные условия, публично лгала и продолжает лгать. Не только выдавая фото какого‑то притона за фото квартиры Ивана — в официальных заявлениях нет ни слова правды, это стало ясно в суде. Так быть не должно ни с известным человеком, ни с неизвестным. Но так происходит все время, это система.
Отдельно — наркотики. Статья 228 известна как народная, это огромная доля приговоров и огромная доля «работы» полиции. Но в стране эпидемия ВИЧ, наркотики доступны кому угодно. Между моим домом и домом Ивана (мы соседи по району) есть скверик, где от каждого шага под ногами скрипят шприцы — рядом одна из аптек, где продают тропикамид (капли для глаз, которые некоторые наркопотребители вводят внутривенно. — Прим. ред.). Что делает полиция? Она подбрасывает наркотики Ивану, другим журналистам, активистам — и вообще всей стране. Так быть не должно ни с известным человеком, ни с неизвестным. Но так происходит все время, это система.
Суд без обратного хода. Формально у суда были все возможности освободить Ивана уже в субботу. Из документов, которые рассматривал суд, известно только одно: домой к Ивану в его отсутствие зашли оперативники. Там нет никаких следов расследования, пусть даже сфальсифицированных. Но суд не просто принимает это, он соучаствует в преступлении: вызывает адвоката по назначению, «потеряв» ордер настоящего адвоката Ивана, переносит слушание на глубокий вечер, не пускает людей в зал — все это классика «заматывания». Так быть не должно ни с известным человеком, ни с неизвестным. Но так происходит все время, это система.
Медицинское начальство. Главврач больницы, отправившей избитого Ивана обратно в суд, совершил два должностных преступления: разгласил медицинскую тайну прямо в инстаграме и заодно кичился выборочным подходом к пациентам: некоторых надо лечить лучше, а некоторых хуже. Так быть не должно ни с известным человеком, ни с неизвестным. Но так происходит все время, это система.
Спецслужбы. Иван в суде связал свое дело с заказом высокопоставленных фээсбэшников. В эту секунду мы не знаем этого точно, но даже если это не так, «Пензенское дело», дело «Нового величия» и куча других дел показывают стандарт работы силовиков: вместо формальной процедуры кинуть человека в микроавтобус и бить током, руками и ногами, пока через несколько часов он не подпишет все, что нужно. Люди подписывают самооговор в терроризме так же, как в 37-м году колхозники признавались в шпионаже на Японию. На прямой вопрос об этом президент отвечает «этого не может быть, они не работают в микроавтобусах». Так быть не должно ни с известным человеком, ни с неизвестным. Но так происходит все время, это система.
Мне кажется, что если эти линии в деле Вани будут доведены до конца, от этого выиграют все. Доведены они могут быть только таким же (и бОльшим) количеством сил, которые сейчас защищают самого Ваню. Не просто наказаны конкретные соучастники преступления против Ивана — а изменены системные механизмы. Другого такого шанса не будет (пост Уржанова).
Священник, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН
Довольно печально это выглядит, когда на аватарке меняешь призыв освободить Сенцова на призыв освободить Голунова. Но уж как есть… Короче говоря, свободу всем политзаключенным и всем несправедливо осужденным! (пост Людоговского).
***
О наших перспективах.
В сериале «Звездные врата: Вселенная» таинственный космический корабль, на котором волею судьбы оказались земляне, летит транзитом, без остановки, от одной галактики к другой. В какой‑то момент пассажирам кажется, что корабль собирается упасть на звезду. Доступа к управлению у них нет, поэтому они обсуждают свои перспективы. На первый взгляд — красивая, быстрая смерть: корабль будет поглощен звездой. Но физик, один из пассажиров, объясняет, что все будет не так легко и красиво: сперва начнется такая болтанка, что корабль станет разваливаться на куски еще задолго до того, как они достигнут условной поверхности звезды.
И вот у нас, в России, я думаю, будет нечто подобное. Да, революция, смена власти и так далее — все это по-своему красиво. И все это, вероятно, будет. Но задолго до часа X начнется болтанка, когда все будет сыпаться на глазах. Сыпаться, сыпаться — но не рассыпАться до конца.
Опустим детали, в целом-то картина очевидна: паралич государственного управления, падение профессионализма во всех областях, как следствие — техногенные и экологические катастрофы, стремительное распространение различных заболеваний, рост преступности и смертности. Собственно, мы уже здесь, все это происходит уже сейчас.
И тем не менее, думаю, по-прежнему можно говорить о более жестких и о более мягких сценариях. Еще не поздно подстелить соломку, еще не совсем поздно подкорректировать какие‑то вещи.
И поддержка, которую может оказать им общество, чрезвычайно важна — и в первую очередь для самого общества. Если можно поступать так, как поступили три дня назад с Иваном, — значит, мы очень скоро сорвемся в штопор. Если же общество покажет карательным органам, что подобные действия неприемлемы и встретят сопротивление, — тогда, возможно, это будет не штопор, а аварийная посадка на деревья. Может, кто‑то и что‑то останется целым.
Спектр вариантов не столь уж широк, и хороших вариантов не просматривается. Но все же сейчас пока еще можно смягчить посадку. Думаю, это важно для всех, кто живет на территории этой страны (пост Людоговского).
