Когда хочется молчать: истории детей с опытом сиротства, рассказанные через их арт-объекты

В феврале фонд «Абсолют-Помощь» и Политехнический музей провели конкурс для музеев и независимых художников на создание выставки вместе с подростками с самой непростой судьбой из школы-интерната «Абсолют». В жюри вошли директор Пушкинского музея Марина Лошак, главный редактор образовательного проекта «Арзамас» Филипп Дзядко, генеральный директор Благотворительного фонда Владимира Потанина Оксана Орачева, телеведущая и попечитель фонда «Созидание» Татьяна Лазарева и другие.

Победителем стал проект «Мой музей настоящего» куратора Егора Ларичева и архитектора Дмитрия Барьюдина, которые на протяжении трех месяцев помогали детям воплощать их идеи в жизнь. Они вместе с ребятами ездили в музеи, изучали необычные материалы и учили подопечных работе в команде.

В инклюзивной школе «Абсолют», которая находится в деревне Райсеменовское, учатся совершенно разные дети: с опытом сиротства, из приемных и кровных семей, с особенностями развития и просто живущие по соседству. Рядом с интернатом находится небольшой семейный городок «Моя большая семья», где ученики живут вместе с «профессиональными родителями» — это люди, воспитывающие ребенка, оставшегося без семьи, пока ему не исполнится 18 лет. Именно их герои нашего материала называют своими мамами и папами.

Многие дети-сироты из школы «Абсолют» пережили травмирующий опыт, который серьезно повлиял на их эмоциональное и психическое состояние. Некоторых ребят не раз возвращали из приемных семей, кто‑то получал страшные психологические травмы, а кто‑то — никогда не видел кровных родителей. Из‑за этого дети часто закрываются от внешнего мира и не рассказывают о своем опыте. В рамках этого проекта они смогли творчески переосмыслить свои проблемы и заодно научиться ответственности, командной работе и общению с людьми не из их привычного круга.

Моя работа про Райсеменовское, то есть про Райсарай. Здесь изображена бутылка водки и несколько людей, которые ее пьют. Те, кто лежит на земле, уже попили и легли спать. А вот эти двое, которые рядом с водкой, только начали отдыхать. Я живу в Серпухове с приемными родителями и часто вижу эту картину, когда возвращаюсь из школы домой. Это неприятно. Я сделал эту работу, чтобы показать, как плохо порой живут люди в маленьких городах. Все должны задуматься.

Я сам занимаюсь спортом, люблю футбол. Иногда мне нравится рисовать, но только в свободное время. Мне говорили, что я могу стать каким‑нибудь акционистом, но я не уверен, что мне это интересно. Я даже эту работу очень долго делал, мне было лень. И мне не хочется вот так все время с журналистами разговаривать, мне больше нравится играть с друзьями. Я их давно не видел, уже два дня. Мне кажется, мне больше подходит профессия физрука — хочу поступить в губернский колледж в Серпухове после десятого класса.

Комета судьбы прилетает один раз в год, чтобы посмотреть красивые места Земли. А еще она предсказывает звездам и планетам их дальнейшую судьбу. Комета грустная, потому что судьба — это сложная штука, ее очень нелегко предсказывать. Но она на самом деле веселая — знает, что у Земли будет хорошая судьба, мы будем жить еще миллиарды лет. Но работа у кометы очень тяжелая, мне бы не хотелось такую. Мне нужна легкая.

Я с детства хотел стать художником, потому что у меня раскрывался потенциал. Но потом мне перехотелось, и теперь думаю, что стану автомехаником. Они машины чинят, это тоже творческая работа. Правда, я еще не пробовал. Но мне друг посоветовал, он тоже хочет стать автомехаником — мы будем вместе работать. Я живу в семейном городке с приемными родителями с 2012 года, я их очень люблю.

Раньше я, кстати, пел. Но сейчас нет: мой любимый учитель по пению ушел. А еще мне нравится делать прикольные вещи из конструктора. Например, эту комету судьбы я сначала сделал из лего, а потом уже предложил сделать такую. Я сам все вырезал, хотя мне немного помогали.

Мне не хватало крыльев, поэтому я сделал их. Мне хотелось бы полетать над Москвой и увидеть дома, Красную площадь и Кремль. Я был уже в Москве и на Красной площади, но хочу посмотреть на них с высоты птичьего полета. А еще хочу поехать в Европу с директором нашей школы Мариной Михайловной. Мы с ней очень хорошо дружим. Я ей этого еще не говорил, но она мне очень нравится.

Я тут давно учусь. Мы переехали из старого интерната, потому что там водопроводка страдала. А вообще, я в интернате с первого класса, мне нормально. Я занимаюсь армрестлингом и штангой — мне это нравится. Я хотел бы стать маляром-штукатуром. Мы как‑то проезжали специальный строительный завод и училище, где учатся на маляров-штукатуров, и мне показалось, что там классно.

Я люблю детей, но только совсем маленьких, когда они только-только рождаются. Их можно тискать, купать, можно гулять с ними. Поэтому я решила сделать пупсика. Мы сами все лепили: нам привозили специальные ведра, и мы окунали туда свои руки, получались слепки.

Игрушечных кукол у меня нет, я их не люблю. Я просила маму, чтобы она взяла маленького малыша, но она сказала, что ей и так нас хватает. Нас в семье 11 детей — и все приемные. Мы хорошо живем, ругаемся очень редко. Даже если поссорились, сразу миримся.

Я хочу, чтобы у меня было немного детей — максимум двое. Больше не хочу. Дети хорошие, только когда они совсем маленькие, а потом с ними сложно. Когда я вырасту, стану воспитателем в детском саду, и там у меня будет много пупсиков.

Мой экспонат называется «Мессиво». Мне пришла идея сделать голову [Лионеля] Месси, но она получилась такая большая, что уши не влезли в куб. Пришлось приклеить их сбоку. В общем, как всегда, что‑нибудь да пойдет не так. Месси — легенда футбола, он супер. Я смотрю все матчи с его участием. Кстати, сам в футбол тоже играю. Хочу в Барселону съездить, я болею за их команду — было бы прикольно оказаться на стадионе.

Вообще, я хочу стать тренером или помощником тренера. Футболистом быть не хочу, хотя они зарабатывают большие бабосы. Лео за год где‑то двести лямов получает, а Роналду еще больше. Но я не хочу быть как Роналду — он мне не нравится, тем более он уже старый. А Месси сейчас расстроен, потому что вылетел из Лиги чемпионов.

Я выбрала три профессии: психолог, фиксик и работник фастфуда, потому что они недооцениваются. Работник фастфуда днем и ночью нас обслуживает, но многие люди недооценивают эту профессию и считают, что она для нищих и для тех, кто не поступил. Психолога я выбрала потому, что он помогает нам справиться с депрессией и завести друзей. Фиксики чинят приборы — это тоже важно, но я его сделала, чтобы дети тоже что‑нибудь поняли и посмеялись.

Я сейчас в восьмом классе, хочу быть врачом. Каким — еще не определилась. Просто хочу помогать людям.

Это работа про человека, который попал в неожиданную ситуацию. Пацан бегал за рыжеволосой девочкой. Они нашли лес, куда не ступала нога человека, потому что из этого леса слышались какие‑то странные звуки. Девочка побежала в этот лес за котом, а пацан пошел ее искать. И когда он шел, ветки начали царапать его щеки, по этим ранам бежала кровь. В итоге на раны начала попадать грязь, а черты лица стали менятся. Его нос сравнялся с лицом, пацан лишился глаз и рта. Он пополз на звуки воды, чтобы умыться, но оказалось, что это было болото. Оно затянуло его. А через некоторое время из болота выплыл человек с белым лицом в черном костюме и красном галстуке, ростом три метра. За спиной у него было восемь пиявок по три метра.

Вот как появилась история соленого Слендера (Слендермен — вымышленный герой, созданный участником интернет-форума Something Awful в 2009 году, который впоследствии стал персонажем компьютерных игр и фильмов ужасов. — Прим. ред.). Мне предложили сделать что‑нибудь из соли, я долго отказывался, но отпираться было бессмысленно. Мне дали три бумаги, и я нарисовал 22 рисунка о том, что можно было бы сделать из соли. Потом я это все собрал, подумал и решил сделать соленого Слендера и соленую газету. Историю Слендера я придумывал долго, но я очень творческий человек. Я раньше стихи писал сам, четверостишия разные. Я сейчас не вспомню уже какие, да это и не обязательно.

Я люблю кей-поп (музыкальный жанр, возникший в Южной Корее и вобравший в себя элементы западного электропопа, хип-хопа, танцевальной музыки и современного ритм-н-блюза. — Прим. ред.). Сеул — это корейский город. В Корее очень много разных кей-поп-групп, которые я слушаю. А еще я сделала медведя — это символ Сеула, он стоит почти на всех улицах, с ним постоянно все фотографируются. Мы думали, какой создать проект, и я долго не могла придумать, что бы такого сделать. Я сидела, слушала корейскую музыку и рисовала разные названия. А потом мы с моим куратором решили, что можно сделать город из этих названий. Получилось очень круто.

Когда вырасту, я стану поваром. Мне просто очень нравится готовить, и когда я вырасту, открою свой собственный ресторан.

Я сделала такой светофор, чтобы люди подумали. У всех людей цвета, а у меня просто белый, это необычно. Я сначала нарисовала на листке, а потом вылепила его. Мы это быстро сделали, но мне очень нравится то, что получилось.

Я давно учусь в этой школе, хожу на разные кружки. Например, на швейное дело. В будущем я стану швеей, потому что с пятого класса хожу на этот кружок. Но вообще хочу стать певицей, я круто пою. Мы на праздниках с другими детьми поем песни. Может быть, у меня получится поступить в какой‑нибудь музыкальный университет.

Я сделала кружевницу. Сначала я сделала ее тонкую шею, потом голову, но голова получилась какая‑то толстая. Потом я сделала плечи, шею и грудь. Потом мы вместе с куратором сделали пяльцы, тряпку и дырки. Мне сказали посмотреть на картины и придумать что‑то свое. Мне понравилась картина с кружевницей. Я сделала красивую девушку, улыбка очень хорошая получилась. Мне хочется тоже делать кружево.

Я живу в интернате уже много лет, учусь в седьмом классе. Занимаюсь танцами и рисованием, еще хожу на пение и играю на скрипке. Я много всего делаю, потому что очень талантливая.

Вообще все сироты — это дети с особенными потребностями. Если у тебя в памяти живет какая‑то страшная история, твой мир очень сужен. Одна девочка мне рассказывала, что когда ее привезли в больницу, она боялась вылезать из‑под одеяла — для нее проблемой стал даже поход в туалет или столовую. Ей было страшно, потому что под одеялом она в безопасности, а что за его пределами — неизвестно. И рядом с ней не было взрослых, которые бы могли ей сказать: «Не бойся».

Психотравмы отражаются на всем: и на манере общаться, и на манере одеваться, и на том, как они творят, безусловно, тоже. В одной и той же ситуации люди с разным опытом видят совершенно разные вещи. К примеру, когда психологи начинают работать с психосоматикой, они выясняют, где дислоцируется боль, куда она может сдвинуться, какого она размера. И нам не так важны ответы, в этот момент главное, чтобы тот, кого ты спрашиваешь, понял, что эта боль не данность, она может меняться и даже исчезнуть.

С искусством приблизительно то же самое. Поможет им это или не поможет, мы никогда не узнаем. Но когда они прикасаются к этому в спокойной творческой обстановке, у них может появится осознание: они прикоснулись к «самому страшному», вышли за рамки своего маленького мира, и ничего ужасного не случилось. Это помогает переработать и пережить старые травмы. Конечно, не работает так, что они нарисовали что‑то и исцелились. Но это в любом случае дает надежду.

Раньше вообще не говорили о проблеме сиротства. Еще лет пять назад мы не могли увидеть указатели на дороге «Дом ребенка № 13». Сейчас мы уже не так боимся говорить об этом, но общество только знакомится с этой проблемой. У нас еще не совсем сформировалось правильное отношение. С одной стороны, есть мнение, что каждый человек — драгоценность, а значит и каждый ребенок — драгоценность, и не важно, с особенностями развития он или нет. И тогда на вопрос, кто такая мама, которая родила ребенка и отказалась от него, мы отвечаем, что это женщина, которая подарила нам драгоценность — и мы ей за это благодарны. Либо мы говорим матери, что она кукушка, родила еще одну обузу, нахлебника, а нам теперь всем мучиться. Но нормальной взвешенной позиции, что ребенок — это и драгоценность, и ответственность, требующая огромной работы и усилий, у нас в обществе нет.

Во всем мире, когда ребенок становится социальным сиротой, для него создается специальная группа, которая ему помогает. Туда входит социальный работник, психолог, психиатр и педиатр. А у нас системы, которая работала бы слаженно, к сожалению, нет. Все держится на хороший людях. Нет правил, которые бы объясняли, как поступать в той или иной ситуации, а людям очень страшно. Ведь проще всего принять самое безопасное решение — отправить в приют или детский дом. О ребенке в этот момент никто не думает. И вот это действительно большая проблема.