«Наш народ подсел на жирный бас»: как изменилась музыка на улицах и в метро

«Лет в 20 я понял, что хочу заниматься только музыкой и этим зарабатывать на жизнь. Сразу исключил кабаки, где от тебя ждут популярных песен, и продюсеров с их зачастую убогими представлениями о музыке — и выбрал улицу. Там ты ни от кого не зависишь, играешь, что тебе нравится, и смотришь, как на это реагируют люди. То есть люди и есть твой продюсер: им нравится, я это вижу и ощущаю финансово.

Я узнал от знакомых о «Музыке в метро» и быстро собрал группу. Вообще в России либо алкоголизм, либо наркомания, либо отсутствие перспективы у музыкантов мешает собрать группу. Но нам удалось даже договориться, чтобы всем троим все нравилось. А играем мы серф — музыку, которая присутствует в культурном коде любого русского человека благодаря советской телепрограмме «Международная панорама» (с темой «Vibrations» группы The Ventures. — Прим. ред.). И благодаря Тарантино, который снова сделал ее популярной. Это идеальный коммерческий продукт для всех возрастов.

Раньше играть в метро было сложно — приходилось платить ментам или убегать. Потом в какой-то момент они перестали брать деньги и стали оформлять «распитие спиртных напитков»: у музыкантов накапливались штрафы. Либо можно было посидеть три часа в «обезьяннике», и тебя отпускали: и им галочка, и нам время провести. Кроме шуток, было неприятно: у одного нашего коллеги отобрали инструмент. Можно, конечно, было играть в электричках — мы там играли англоязычный фанк, интересный опыт. Негатив случался: в 2014 году, во времена присоединения Крыма, на меня в электричке напал бухой мужик и стал орать, что я пособник Обамы. Но могли и пакет травы вместо денег сунуть. Или предлагали разнюхаться прямо в тамбуре. Я, кстати, давно не употребляю — приходится дома накуривать кошку. В метро вот недавно подарили бутылку водки «Чебоксарская».

Под землей из эксцессов — разве что танцующие бомжи. Мы даже хотели назвать свою группу Raving Jakeys, дословно «беснующиеся бомжи», но никто никак не мог запомнить это название. Вообще главное — чтобы были барабаны, а когда есть балалайка, русский человек вдвойне звереет и начинает плясать. Плюс наш народ подсел на жирный бас — даже пенсионеры на свадьбах, я заметил, охотнее танцуют, если басы качают. Поэтому у нас идеальный состав: балалайка, бас и барабаны. Бывает, пенсионеры спрашивают: «Не трудно ли вам так трясти головой?» Мне, в принципе, нетрудно, потому что я басист, а у басиста, знаете, как у дятла — мозг на ниточке. У него много жидкости в голове и маленький мозг, который на ниточке болтается, и когда он трясет головой, мозг, таким образом, предохраняется от перегрузок. У басиста примерно такая же история. Это все — чтобы обратить внимание на себя, прыгаю как бешеный. Или беру с собой Зеленого змия — такая зубастая варежка, в которой я иногда на гитаре играю. Ну да, приходится всячески выпендриваться. Я вот читал интервью Джими Хендрикса, и он сказал: «Людям неинтересна моя музыка — им интересны мои трюки». В метро я убедился, что это действительно так.

Мы выступаем 3–4 раза в неделю: к сожалению, в рамках «Музыки в метро» действует ограниченное количество броней, а желающих много. Насчет заработка — очень индивидуально. Вот я вчера решил поиграть блюз — заработал 500 р. за 4 часа, то есть вообще никакого интереса к блюзу. С серфом по-разному, но за двухчасовой сет можно получить около 3000 р. на человека, то есть 10 000 р. на группу — вполне кабацкие расценки. Но это если играть с отдачей, стараться и придумывать что-то. Блатняк, кстати, уже никто не просит. Бывает, просят Rammstein или что-нибудь патриотическое, но это не совсем наш репертуар. Иногда подходят и заказывают выступление на день рождения или свадьбу, потому что серф — танцевальная музыка, которая идеальна хоть для свадьбы, хоть для корпоратива.

Почему «Мрачные щи»? Однажды я сделал очень сложную аранжировку ламбады, растягивая пальцы, заморочился, интересные были аппликатуры. Вышел ее исполнять в электричке с басистом. Мы вдвоем с басистом играли, смотрели на лица людей и видели, что у них, ну, такие мрачные щи… И нам захотелось им об этом рассказать, и мы объявили, что это наше название, в конце выступления. И люди стали ржать друг над другом и над собой. Ну и добавляться к нам в «ВКонтакте».

«У проекта «Музыка в метро» была большая предыстория: может, помните, было много сюжетов о том, что музыкантов массово выгоняют с Арбата? Я возглавляю общественное движение уличных музыкантов, мы все объединились и стали пытаться донести до властей, что не нужно нас трогать, а нужно дать возможность выступать легально. Думаю, что в итоге так и появился этот проект — «Музыка в метро». Какими-то общими усилиями удалось убедить чиновников, что это нужно городу.

Я понимаю, почему некоторые полицейские злятся на меня, я ведь давно работаю уличным музыкантом. Раньше на некоторых точках «Музыки в метро» мы полицейским отстегивали по 500 р. в час, а сейчас играем бесплатно. Те полицейские обломились, закончилась коррупция. Но разве это не круто? Я сейчас приезжаю на площадку, и те самые полицейские, которые меня забирали раньше, стоят и сделать ничего не могут, локти кусают.

Я этим живу, зарабатываю так — пятерых детей таким образом вырастил. Я признаюсь, что зарабатываю много, и хотя езжу на простой машине, у меня есть деньги, чтобы записать пластинку. Сейчас выступаю 4 раза в день и в метро, и по городу: с радостью бы купил лицензию, чтобы легально играть не только в метро. Работаю по восемь часов в день — у меня целый день концерты, и я это «всухую», без всяких наркотиков, на чистом адреналине. В метро зарабатываю в среднем 1500 р. в час. Наша публика очень любит классику, и поэтому скрипачи, скажем, зарабатывают больше. Если вам удастся это напечатать, то скажу, что коррупция в метро закончилась, а вот в подуличных переходах — нет. Туда вход для музыканта стоит от 100 р. в час. Охранник этого перехода получает 15 000 р. в месяц, сдает его музыкантам, и еще тысяч 30 они ему платят. Почему бы эти деньги не отдавать городу, если нельзя сделать эти площадки бесплатными для музыкантов?

Хамство в метро еще осталось. Ко мне недавно подошел полицейский, очень молодой, и говорит: «Две секунды, и тебя здесь нет». А я легально работаю в проекте «Музыка в метро» — у меня аккредитация. Ну я его отшил. А вечером приехал в отделение, разобрался. Ну мне не надо, чтобы с него волосы рвали, с этого сержанта. Просто он должен знать, какой-то инструктаж пройти, а не самоутверждаться. Мне ведь уже больше 50, а он со мной так разговаривает. Я ему: «Представьтесь, сержант». А он мне: «Да че мне представляться. В каталажке будешь сидеть». Ну что это такое?»

«Так получилось, что от моей прежней группы остались только я и барабанщик. Я увидела объявление о том, что идет прослушивание в проект «Музыка в метро». Начала собирать новую команду музыкантов прямо под проект. Получилось совместить приятное с полезным: и новых участников найти, и в метро с ними выступить.

Мы знали, что больше 2000 человек подали заявки, на сам кастинг пришло около 700 коллективов — много. Было достаточно нервно. У меня голос громкий, но я не знала, насколько привередливы будут члены жюри. Мы пошли на хитрость: сыграли две песни, не останавливаясь. Подсмотрели это у мальчика в очереди и сыграли две песни по половинке, то есть времени заняли столько, сколько положено, но разнообразили впечатление. То ли хитрость сработала, то ли мы такие классные — нас взяли.

И вот пришло время первого выступления в аванзале на «Курской». Я, честно говоря, не ожидала, что там настолько шумно, и мы, как слепые котятки, забились в углу. Пришлось как-то на артистических данных выходить из положения, подходить к людям, обращать на себя внимание, жестикулировать. В итоге на первом выступлении нам много аплодировали, много снимали, все прошло очень душевно, и это было круто.

По поводу внимания людей, честно сказать, все зависит не только от музыканта, но и от того, какая на улице погода, какое время дня, от площадки — благодушность аудитории меняется. Иногда поешь песни на английском, и вдруг все просто останавливаются с открытыми ртами и слушают с большим восторгом. Совсем редко случаются происшествия: например, однажды с возмущением спросили, почему мы поем не на русском. Но вообще у нас поровну — половина песен на английском и половина на русском. Как-то к нам пристал пьяный товарищ: хотел брататься, делить добычу — с его слов, слиться в абсолюте. Пришлось вызвать полицию, потому что, честно говоря, я не настроена на такое «синее» общение. Как-то раз издалека вижу: идет на нас бабушка — и такая хмурая-хмурая. Я ожидаю уже чего-то нехорошего. Думаю, ну все: сейчас будет меня поносить, скажет, что я сатана. Оказалось, у нее просто плохое зрение, и она щурилась. Шла к нам, чтобы положить мелочь и взять визитку. Подошла ближе — улыбнулась.

Часто дарят цветы. Один раз подарили надувной цветок мне, а гитаристу — надувную шпагу. Самый необычный подарок сделали на «Трубной». Подходит женщина и говорит: «Ребята, вы так хорошо играете, но денег у меня совсем нет — вот пакет сосисок». Ну вот — и попели, и поели. В другой раз кефир подарили. Была девочка, которая слушала нас все два часа и потом вручила воду и шоколадку. А мне действительно хотелось пить.

Не могу сказать, что мы как-то зарабатываем в метро, — тут скорее показателен пример с сосисками. Возможно, есть те, кто играет по восемь часов подряд — как целый рабочий день. Но я не могу больше трех часов издеваться над своим голосом, даже в погоне за гонорарами. Еще я активно использую площадку «Музыки в метро» для продвижения: у нас есть табличка с нашими хэштегами из инстаграма, и я часто говорю прямо в микрофон: «Ребята, выкладывайте видео с такими-то хэштегами в сеть». Бывает, что арт-директора клубов нас через них находят, — жалко, что не все они ездят на метро».