Что нужно знать про постпанк и новую волну

Панк-революция скорее выступила катализатором для появления новой музыки. Сам панк был сугубо консервативным жанром, ориентированным на грубый рок 1950–1960-х годов. Но благодаря ему расширились границы возможного, профессионализм перестал быть одним из важнейших условий для производства музыки, а поп-мейнстрим стал более демократичным в плане впитывания музыки, которая раньше была непредставима на большой сцене, — от регги и афробита до минимализма.

Лидер Sex Pistols Джонни Роттен вернул себе настоящее имя, перестал стесняться своей любви к музыке более сложной, чем трехаккордный панк, послушал даб, взял в команду Джа Уоббла и Кита Левена и выпустил один из первых больших постпанк-хитов — песню «Public Image». В ней он, делая отповедь публике, которая «не вслушивалась в его слова», нанизал свою крикливую натуру на музыку более воздушную и танцевальную, чем была у Sex Pistols. Первые несколько альбомов новой группы Лайдона Public Image Ltd. — классика постпанка. Это, с одной стороны, очень ритмичная, полная дичайшего грува музыка, с другой стороны, очень неуютная, нервная, но при этом лишенная панковской грязи. Лайдон пел о неприятии артиста толпой, о смерти, что ходит по следу, цитировал Чайковского, кривлялся на «Top of the Pops» и в общем оставался главным смутьяном рок-музыки и дальше, только без нарочитой провокативности.

Это в середине 1980-х Tears for Fears и Duran Duran превратят нью-вейв в стадионный жанр с соответствующего размаха записями. А ранняя синтезаторная новая волна — это минимализм, причем во многом вынужденный. Дешевые синтезаторы, ограниченные творческие возможности произвели на свет совершенно новую поп-музыку. Если путь из панка в постпанк прекрасно виден на примере карьеры Джонни Лайдона, то дорога из панка в новую волну видна на примере биографии группы Ultravox. На последнем треке с их альбома «Ha!-Ha!-Ha!» 1977 года «Hiroshima Mon Amour» вместо барабанов звучала драм-машина Roland, а в конце вступал саксофон, будто пришедший из пластинок Дэвида Боуи. В процессе выхода из панк-вселенной Ultravox записали первый каноничный синти-поп-трек, в котором есть все, что станет атрибутом жанра, — драм-машина, минималистик-синты, саксофон и чувственный голос.

Именно тогда сформировался канон жанра, который копировали и продолжают копировать до сих пор. Прямолинейный ритм, вязкий бас, мрачный (замогильно мрачный, как у Иэна Кертиса, равнодушно мрачный, как у Джона Кинга из Gang of Four, истерично мрачный, как у Роберта Смита) вокал, минимум красок. Постпанк базировался на фанковом груве, на глэмовом символизме, на арт-роковой полиритмии, но музыканты жанра выкорчевывали всякое тепло и свет из первоисточников. Если уж это диско, то не с той вечеринки, на которую вам бы хотелось пойти. Главные записи жанра — «Closer» Joy Division, «Entertainment!» Gang of Four и «Seventeen Seconds» The Cure.

Постпанк идейно был очень разнообразен. Роберт Смит из The Cure, всячески избегая соприкосновений с действительностью из газет, исследовал вечные темы смерти и увядания. Марк Смит из The Fall, наоборот, с действительностью из газет соприкасался часто и сделал постпанк музыкой из и для рабочего класса: его едкие скороговорки и мрачный цинизм отлично иллюстрировали состояние небогатых и уставших людей эпохи раннего тэтчеризма. Группы из Лидса типа Gang of Four и Delta 5 говорили о любви на языке капитализма, призывали к равенству и издевались над новым милитаризмом. Наконец, взращенные на психоделии U2 превратили свою гражданскую ответственность в кредо: Боно и компания уже с альбома «War» 1983 года стали проповедовать вечное ненасилие и добро.

То было сразу две новых волны. Первая — это красочный минимализм с яркими прическами и диким имиджем, изящными клипами и сокращенным числом выразительных средств. Ultravox, Soft Cell, Visage, Japan, ранние Spandau Ballet принесли в поп-музыку восточноевропейскую строгость, глэмовую (бес)страстность и краутроковую скупость. На выходе — первые большие хиты эпохи MTV (канал просто был вынужден брать себе британские клипы за неимением местных — так случилось второе «британское вторжение»): «Vienna», «Tainted Love», «Fade to Gray» и так далее.

За обновление новой волны отвечают два больших продюсера — Тревор Хорн и Мартин Рашент. Первый, новичок в бизнесе, помог запустить карьеру группы ABC: на поп-сцену вбежал Мартин Фрай в строгом костюмчике и с оркестром за спиной. Ветеран глэма и панка Рашент помог перезапустить карьеру The Human League, которые заиграли куда более заковыристый синти-поп, чем в начале карьеры. Новая волна постепенно из глэмового шоу стала превращаться в большую стадионную музыку, которая все больше избавлялась от синтезаторов, теплела и соприкасалась с роскошью прошлого. Пик жанра — середина 1980-х, когда Spandau Ballet (тоже переодевшиеся в строгие пиджачки) познакомились с соулом и записали «True», а Tears for Fears поженили новую волну с арт-роком и взяли на вооружение синтезаторы Fairlight, которыми пользовался Брюс Спрингстин на «Born in the U.S.A.». Альбом TFF «Songs from the Big Chair» — это новая волна в ее стадионном величии.

Праздник не мог продолжаться долго. MTV стал катализатором появления совсем других поп-звезд, которые в несколько упрощенной форме использовали наработки британских синти-поп-музыкантов. Звезды жанра постепенно стали искать успокоение в других областях. Так, австралийцы INXS разыгрывали нью-вейв на поле фанка и рок-музыки. U2 вместе с Брайаном Ино придумали новый стадионный рок с его восторженной клавишной основой и гражданским пафосом. Британцы Talk Talk уходили в арт-рок, усложняли себя, а в финале нечаянно придумали построк. Tears for Fears не справились с грузом лироэпического пафоса, которым сами себя обременили, и записали кризисный «The Seeds of Love». И так далее.

Канон не может жить вечно, гегемония звука надоедает. Поп-музыка стала черпать идеи из андеграунда. Показательный эпизод — как продюсер Алан МакГи в недавнем фильме «Культовые тусовщики» приходит на рейв, попадает в удивительный мир и находит там кучу идей. Низовой расцвет электронных жанров, мэдчестер, новое «лето любви» и антитэтчеровские настроения — все это было против аполитичного и праздного нью-вейва, который всем надоел.

Новая волна и постпанк не исчезли бесследно — они как минимум стали музыкой, на которой выросло почти все поколение альтернативных музыкантов 1990-х. Показательный пример — саундтрек к дурацкой пародийной комедии «Недетское кино», в котором Orgy пели «Blue Monday», The Smashing Pumpkins перепевали Depeche Mode, а System of a Down — группу Berlin. Другой показательный пример — саундтрек к «Донни Дарко», возвративший в чарты песни Tears for Fears.

С другой стороны, рос интерес к постпанку как простому и ясному способу отзеркалить тот мрак, который возник в мире после 11 сентября. Именно пораженный терактами Нью-Йорк стал главным героем главной песни Interpol, одних из зачинателей постпанк-ревайвла. Именно таящий в себе море опасностей, тревожный и неуютный Лондон 2000-х стал местом действия песен Bloc Party, других главных постпанк-обновленцев. Параллельно журналист Саймон Рейнолдс написал библию двух жанров — книгу «Rip It Up and Start Again» (в 2021 году ее перевели-таки на русский язык), а главные герои изначального постпанка вроде Gang of Four отправились в ностальгические туры. Что до новой волны, то реинкарнации жанра в чистом виде сперва не случилось — просто у рок-музыкантов закончились идеи, и они отправились в прошлое за звуком и луком: The Killers, Ferench-Soler и прочие. В какой‑то момент это сработало — но в целом ненадолго.

Первая постпанк-волна в современной России — Motorama, Human Tetris, Brandenburg — была повально англоязычной и ориентированной на апроприацию нездешних идей без особого прилаживания их к местной почве. Все изменилось в первой половине нулевых. В 2013–2014 годах экономический кризис и падение рубля изменили концертный рынок и снизили число зарубежных привозов на 70%: больше никаких инди-групп третьей руки в клубе «Зал ожидания». С другой стороны, возник кризис на уровне смыслов: прозападный проект с космополитической Москвой и политическим абсентеизмом потерял актуальность.

Появилась боль времени, которую англоязычные артисты не могли и не хотели озвучивать. Зато могли, например, сибирские группы Ploho и «Буерак»: если первые были про тот самый больной нерв, то вторые смотрели на происходящее с ироничной настороженностью. Параллельно появились институции, готовые принимать новых музыкантов, — типа клуба «Ионотека» и фестиваля «Боль», уже лишенных позднехипстерского лоска и в суровых бетонных декорациях. Финальный кирпич в эстетике нового постпанка — постсоветский брутализм, те самые «панельки», оказавшиеся идеальной иллюстрацией для песен с нехитрым ритмом, равнодушно мрачным вокалом и минималистичной гитарной партией. Последнее британское возрождение постпанка — в лице брекзит-рока — тоже во многом обусловлено общественно-политическим контекстом: кризис капитализма и наднациональных структур, потеря идентичности и усталость от поп-контекста вывели в топы группы типа Fontaines D.C. и Squid.

Долгое время синти-поп в обновленном виде был нишевой историей: в виде, скажем, ретровейва с его лаконичной и старомодной эстетикой. Но в конце концов новая волна вернулась на большие танцполы. Спасибо The Weeknd: сначала он засемплировал Tears for Fears и процитировал The Romantics в песне «Secrets», потом и вовсе задал новый тренд на синти-поп — в виде сингла «Blinding Lights». Цветущие клавишные подложки и ритм из песни a-ha «Take on Me» стали для мировой поп-музыки тем же, чем стали для нашей поп-хаус «Гостей из будущего». Sia и Дэвид Гетта, Кид Ларой и Джастин Бибер, певица Ханна — все эти герои максимально точно воспроизвели метод Абеля Тесфайе в своих хитах и оказались в выигрыше. Другой вопрос, что так долго продолжаться не может.

Хотите поподробнее? Посмотреть лекции Николая Овчинникова и Владимира Завьялова про постпанк и новую волну можно в паблике библиотеки «Охта-8» во «ВКонтакте».