Как закончилась группа Joy Division: отрывок из автобиографии Деборы Кертис

Самым неблагоприятным образом на здоровье Йена сказались концерты в лондонском клубе Moonlight, что в Западном Хэмпстеде. 2, 3 и 4 апреля 1980 года любителям музыки представилась возможность увидеть выступления сразу десяти разных исполнителей и групп: Джона Доуи, Кевина Хьюика, Section 25, Crawling Chaos, A Certain Ratio, Blurt, Durutti Column, X-O-Dus, Royal Family — и Joy Division. Проблема заключалась в том, что Йену нужно было выступать каждый вечер, притом в разное время. После первого же концерта группа получила восторженный отзыв в NME, хотя остальных выступавших заклеймили позором за «омерзительный, показной нарциссизм». Второй концерт рецензировал другой журналист; он был крайне впечатлен A Certain Ratio, но музыку Joy Division нашел монотонной и примитивной.

Беда грянула в третий вечер, когда Joy Division нужно было сначала играть с The Stranglers в The Rainbow, а потом мчаться на другой конец Лондона в Moonlight. Бернард СамнерБудущий лидер New Order и гитарист Joy Division вспоминает: «Оглядываясь назад, я понимаю, что некоторые долбаные выступления надо было отменять. С ним случился приступ, а нам выступать в Moonlight; он был очень болен — и вышел на сцену. Это было глупо». Строгий распорядок дня, которого Йен так старался придерживаться, был основательно расшатан. Недостаток сна и отсутствие четкого графика вывели припадки из‑под контроля.

Тони УилсонГлава лейбла Factory, на который подписаны Joy Division сам имел возможность сделать такие наблюдения. Я не помню, чтобы когда‑либо видела припадок на сцене, и только после смерти Йена узнала, как часто они случались, вернее, что такое вообще бывало. Я до сих пор считаю, что только избавившись от моего присутствия на концертах, он смог так обнажать перед залом то, что было связано с его болезнью. Заболевание вплелось в общую картину выступления, и чем быстрее развивалась эпилепсия, тем быстрее группа набирала популярность.

Терри Мэйсон видел, что Йена мучительно смущает происходящее с ним. Припадок в Moonlight был особенно сильным, но зрители сочли его частью выступления. После этого поникший Йен пристроился на нижней ступеньке лестницы, ведущей из гримерной на сцену. Его смятение явно усиливалось тем, что Анниклюбовница Кертиса была там и видела приступ.

Остальные участники группы вернулись домой на Пасху, но Йен остался в Лондоне с Анник, вернувшись в апреле, в Пасхальный понедельник. Он отговорился работой над сторонним проектом — я поверила, и некоторые подозрения возникли только из‑за того, что у него был явно виноватый вид. Мы не стали выяснять отношения — его беспомощность раздражала. Казалось, он отказался от самой мысли что‑то контролировать, как будто это и не его жизнь.

В тот вечер он вошел в спальню и сказал мне, что принял большую дозу фенобарбитона. Я вызвала скорую, и его доставили в больницу, чтобы промыть желудок. Я снова не стала ничего рассказывать родителям, так как боялась, что он навсегда от меня уйдет. Лучше всего, решила я, поговорить с Робом Греттоном. Я не знала, как болен был Йен во время Пасхи, и не имела ни малейшего представления о том, что могло вызвать попытку самоубийства. Было это угрозой или зовом о помощи, я не знала, как помочь ему. Я подумала, может, Роб отменит несколько концертов, и Йен побудет дома и отдохнет. Он оставил предсмертную записку. В ней он писал, что «больше не нужно ругаться», и просил «передать Анник, что он ее любит».

Тони Уилсон, его первая жена Линдси Рид и Алан Эразмус приехали к нам домой следующим утром. Линдси осталась присматривать за Натали. Я слишком мало знала, чтобы быть в должном смятении. Линдси говорит, что отметила тогда, как мужественно я держалась. Думаю, отсутствие у меня подозрений и смятенных чувств ошибочно приняли за стоицизм, поэтому пошли разговоры, что я слишком приземленная, чтобы понять страдания Йена. Никто не осознавал, что, оказавшись за бортом, я также пребывала в неведении. Мне нельзя было появляться на концертах, так что после «Unknown Pleasures» я не слышала ни одной песни; мало того, я не прочла ни одного текста из черновиков Йена, не услышала ни одной записи, хотя бы на кассете. Меня, возможно, жалели за то, через что я прошла, но никто не имел представления, насколько больно чувствовать, что происходит нечто ужасное, но не знать, что именно.

Тони спросил, есть ли что‑нибудь выпить. Я посчитала эту просьбу странной, но, когда Линдси налила немного виски, стакан вручили мне. Я была слишком взволнована, чтобы пить. Кажется, никто ничего не сказал, и хотя Тони принял командование на себя, он плохо справлялся с этой ролью. Я увидела, что он прочитал предсмертную записку Йена и убрал ее в карман — возможно, чтобы передать Анник, а возможно, чтобы скрыть улики.

В конце концов Тони и Алан повезли меня в больницу, чтобы повидать Йена. Пока я сидела в машине, Тони объяснял мне, что музыканты вообще славятся многочисленными романами и с этим нужно смириться. Он даже предположил, что и мне надо подыскать себе кого‑то на стороне. Я не могла понять, почему приходится выслушивать эти нравоучения, — это не меня нужно было откачивать после передозировки, и, как обнаружилось позже, это с Анник у Йена были проблемы. Я думаю, Тони решил разобраться в причинах и следствиях случившегося, судя о проблемах Йена по своему собственному опыту. Я считала, что не стоит лезть на рожон и давить на Йена — и он вернется ко мне, в семью. Надеялась, что крепкая дружба сможет спасти нас. Невольно я укрепила остальных во мнении, что наш брак распадается, задолго до того, как «антиженская» политика группы начала разрушать его. Музыкальная индустрия ревнива и требовательна, и хотя Joy Division быстро взяли на себя роль семьи Йена, к несчастью, никто не мог стать ему женой. То, что в любовницы он выбрал Анник, обернулось трагедией: она была неспособна или не хотела заботиться о нем после припадков. Ее неловкие отмашки глубоко ранили Йена.

В больнице его обследовал психиатр и не нашел склонности к суициду. Пока мы сидели в приемной, Линдси набросала ему рисунок, под которым процитировала сценариста Дэвида Хэйра: «Нет нам утешения. Наша жизнь нас страшит. Мы мечтаем уйти, и так со всеми, кого я знаю».

Я уверена, все мы в некоторые периоды своей жизни мечтаем уйти, но когда доходим до точки, большинство бросается назад, к семье. К кому еще обратиться за помощью? Но Йен не говорил с друзьями или семьей. В то время даже его родители понятия не имели о его страданиях. Не счесть всех, кто не раздумывая помог бы ему, только он обратись. Должно быть, Йен остро ощущал свое одиночество, полную невозможность заговорить о своих проблемах, обсудить и решить их. Насколько несчастным нужно быть, чтобы жизнь казалась хуже смерти? Возможно, если бы я тогда знала, что попытки самоубийства среди эпилептиков встречаются в пять раз чаще, чем у обычных людей, это помогло бы мне понять происходящее.

Тони настоял на разговоре с Йеном один на один. Я не знаю, о чем они говорили, но Йен пришел домой, только чтобы забрать вещи. Он сказал, что доктор порекомендовал ему побыть в тихой обстановке, где поблизости нет детей. Хотя в медицинских записях значилась выписка Йена домой, Тони отвез его в свой коттедж в Чарлзворте, рядом с Глоссопом. На Factory мне велели не звонить Йену, так как ему нужно отдохнуть. Выполнить требование не составило труда — мне не оставили телефонного номера. Мой муж, отец моего ребенка, совершенно исчез из нашей жизни, и общаться с ним у нас не было никакой возможности. Йен сказал Питеру ХукуБасист Joys Division и New Order о передозировке: «Я был … зол, вот и наглотался всякого дерьма».

Joy Division не стали прерывать гастроли, и 8 апреля 1980 года практически из больницы Йен отправился на концерт в Derby Hall, в городке Бери. Роб ГреттонМенеджер Joy Division и New Order настаивал, чтобы концерт состоялся даже без участия Йена — тот стоял за кулисами, не в силах выйти к микрофону. Он сказал Линдси Рид, что со стороны кажется, будто группа неплохо справляется и без него. Так оно и было.

Они разрывались: выходить на сцену или отменить концерт, но решение нужно было принять быстро. Я сомневаюсь, что итог вечера был бы другим, сбеги они через черный ход, хотя это могло бы избавить Йена от лишнего напряжения.

Ярость публики нарастала: Йен сам спел всего две песни — ему на замену, чередуясь между собой, стали выходить другие музыканты. Разочарованные фаны начали кидаться всем, что попадалось под руку, в причудливые потолочные лампы. Осколки дождем посыпались на сцену, так что группа ушла за кулисы, оставив своих помощников охранять оборудование. После того как на сцену полетели пивные кружки, Роб Греттон бросился в толпу. Вспыхнула драка; пятерых ребят пришлось потом отправить в больницу, среди них был Твинни, который обычно грузил аппаратуру, — он пытался защитить Роба и получил по голове «розочкой». По иронии судьбы именно тем вечером Factory Records заплатили Гарри Демаку, чтобы он записал четыре исполненных вживую песни. Когда крики утихли, Тони Уилсон разыскал Йена этажом выше; он примостился на какой‑то балке и был весь в слезах. Тони утешил его, напомнив о дебоше в Free Trade Hall, в Манчестере, когда Лу Рид отказался выйти на бис.

Как ни печально, Тони Уилсон по-прежнему не осознавал глубины этой депрессии и ее природу. Лишь сравнив Йена с одним из его кумиров, можно было хоть как‑то ненадолго его воодушевить. Ведь он жил словно в сказке, а мы все по-своему старались помочь ему оставаться в ней.

В ту неделю Тони мало времени проводил дома, но перед уходом оставлял Йену томик У. Б. ЙейтсаИрландский поэт и драматург с закладками из листков светокопий, чтобы Йен почитал выбранные Тони стихотворения. А вот Линдси выпала менее завидная доля: ей приходилось смотреть за Йеном. Он машинально ел и ни на что не обращал внимания, пока она не рассказала о своем увлечении гипнозом. Тут он оживился и захотел попробовать гипноз. Легко погрузился в транс, но, к сожалению, Линдси не знала, что делать дальше, лишь спросила, что он чувствует, — Йен ответил, что ему не по себе. Его до этого пару раз гипнотизировал Бернард, которому Йен тоже жаловался на свои проблемы. Бернард подолгу разговаривал с Йеном, пока тот находился под гипнозом. Одна из бесед была даже записана. Одолжив у кого‑то кассетный проигрыватель, Йен принес мне эту запись.

21 апреля 1980 года Joy Division играли во вновь открывшемся клубе Factory — тогда я впервые увидела Йена с тех пор, как он начал жить у Тони Уилсона. Побоище в Derby Hall не на шутку перепугало Роба Греттона, и он укрепил безопасность. В качестве телохранителей были мобилизованы его приятели Корки и Робо, вышибалы из Chequers Disco в Олтрингеме (потом они стали первыми вышибалами в Haçienda). Терри Мэйсону показалось, что Йен ведет себя совершенно спокойно, может, чувствует лишь легкую неловкость, поскольку именно Терри и Твинни на предыдущем концерте пострадали больше всех.

Обстановка была напряженной, но Йен попытался ее разрядить. Он сел рядом и купил мне выпить. Как и прежде, ни словом не обмолвился о том, что произошло и долго ли еще он собирается жить у Тони. В баре было полно народу, и я надеялась, что мы пойдем поговорить в более спокойное место, но Йену нужно было возвращаться к группе. Когда он ушел, я завела разговор с девчонками. С той ночи, когда все это началось, никто из них не позвонил узнать, в порядке ли я, — думаю, им было неловко спрашивать. Тем не менее они начали рассказывать, что происходило в Лондоне, пока записывался альбом «Closer».

Только тут я узнала, что, заставив меня думать о деньгах и месте ночевки, Йен скрыл две снятых для группы квартиры. И пока большинство теснились в одной из них, вторая была целиком в распоряжении Йена и Анник. Я узнала и то, что Йен заискивал перед Анник, а она помыкала им, как послушным псом. Я продолжила пить и к концу выступления была уже вне себя от ревности, унижения и злости. Сказать, что я была несчастна, — ничего не сказать. Йен уже спустился вниз, и я пошла вслед за ним, пытаясь привлечь его внимание. Не уверена, предвидел ли он мои действия или уже решил не обращать на меня внимания, но, сама того не зная, я ему подыграла, в ярости запустив в него сумочкой. Он слегка сморщился, но сразу вернулся к разговору с приятелем. Как мне сказали, в ту ночь Йен собирался вернуться домой вместе со мной, но затем передумал. Было невыносимо больно; отчаянно нужно было поговорить. Я все еще слишком сильно любила его, чтобы допустить мысль о разводе и самой предложить пойти на такой шаг. Говорят, Тони убеждал Йена «быть выше всего этого».

Я уехала из клуба в одиночестве. По странному совпадению, бок о бок вел машину Тони: к нему набились ребята из A Certain Ratio; с ними был и Йен. Когда автомобили доехали до круга, пути разошлись. Йен и я поехали в разных направлениях.

Йен остался у Тони Уилсона еще почти на одну неделю. 16 апреля 1980 года НаталиДочь Йена и Деборы Кертис исполнился год, и мне было грустно оттого, что Йен до сих пор не вернулся домой. Моя мама испекла пирог, и мы тихо отпраздновали — без Йена. Я никак не могла поверить в то, что он забыл о дне рождения своей дочери, но родителям в этом не призналась. Для них Йен был занят работой.

Вполне понятно, что к концу недели ЛиндсиПервая жена Тони Уилсона сама начала впадать в депрессию. Безразличное и вялое состояние Йена было ей невыносимо, и, чтобы выпустить пар, она срывалась на Тони, крича, что Йен за целую неделю не двинулся с места. Тони не считал, что Йену нужна помощь специалиста, а решил, что они с Линдси попросту свихнулись, потому что целыми днями торчат друг с другом дома.

Тони и Линдси ненадолго съездили в Cтратфорд; после их возвращения Йен уехал домой. На следующей неделе он был у них, чтобы забрать вещи, которые Линдси для него постирала. Она пыталась убедить Йена, что он может остаться подольше, но все было впустую. Кажется, Йен не видел, что ему стараются помочь. Вместо того чтобы по достоинству оценить попытки Линдси предоставить ему возможность разобраться в себе, он вернулся домой, надутый из‑за их отъезда на какой‑то день. Он жаловался: «Тони уехал, а меня бросил со стопкой пластинок Хендрикса и пакетом травки». Я обрадовалась его возвращению и боялась даже начать обсуждать что‑то, да и он намного больше напоминал себя прежнего.

Мы все так же сидели без единого гроша, но Йен предложил сходить в китайский ресторанчик в Олдерли Эдж. На этот раз нам удалось поговорить. Йен жаловался на донимающих его поклонников и трудности «кочевой» жизни. Я сказала, что не стоит беспокоиться за меня, ведь я уже начинаю жить по-другому. Рассказала, что завела новых друзей и смогу прожить одна, пока он ездит в турне. Это его не обеспокоило; но он предупредил, что опасно слишком близко подпускать кого‑то к себе, мол, есть люди, которые, однажды повстречавшись тебе на пути, уже не отпускают. Тогда мне показалось, что он имеет в виду Анник, но, если пообщаться с остальными, становится очевидно, что Йен больше других переживал из‑за фанатов-прилипал.

25 апреля 1980 года был записан клип «Love Will Tear Us Apart». Необходимость решать личные проблемы Йена отходила на второй план, а на записи и концерты время находилось всегда. Независимо от того, кем он сам себя видел, для человека со стороны Йен превратился в раба музыкальной индустрии.

Йену назначили прием у психиатра в госпитале «Парксайд». Невероятно, но к врачу мы отправились вдвоем. По дороге он признался, как его удручает вариться в котле музыкального бизнеса. Когда выпустили «Transmission» и «Unknown Pleasures», он достиг цели. Теперь он ни в чем не нуждался. Все, чего Йен когда‑либо хотел, так это записать один альбом и выпустить один сингл. Границы его стремлений не простирались ни до клипа «Love Will Tear Us Apart», ни до альбома «Closer». Пока я вела машину, он поведал мне о том, что хотел бы уйти из Joy Division и работать в цирке. Мы были уже на пути к психиатру, и я старалась избавиться от мысли, что мой муж примеряет на себя клише «беглеца». Стиву МоррисуБарабанщик Joy Division и New Order он тоже говорил о своем желании все бросить, но Стиву показалось, что Йен подразумевал переезд в Голландию.

Меня охватило странное чувство, когда машина миновала ворота больницы: казалось, здание ничуть не изменилось с тех времен, как я подрабатывала здесь, еще будучи школьницей, — а теперь я везла сюда собственного мужа. Когда мы вошли в приемную, Йен вдруг смутился. Он невнимательно прочел направление — прием был назначен на две недели позже. Следующий его визит будет совсем другим…

Как я и думала, к моему совету на некоторое время прекратить выступления Joy Division никто не прислушался. На протяжении апреля и мая 1980 года они, кажется, беспрестанно выступали или репетировали, в то время как я настаивала на том, что им нужно отдохнуть перед грядущим американским турне. Поэтому, когда Йен сообщил мне, что собирается взять передышку, я не была удивлена. Он сказал, что остановится в небольшом пабе в Дерби. Я спросила, можно ли мне поехать с ним, на что он ответил мягким отказом, объяснив, что ему необходимо какое‑то время побыть одному. С этим я согласилась.

Йен отсутствовал всего два дня, когда я начала беспокоиться, вдруг осознав, что в который раз лишена способа связаться с ним. Я позвонила Робу Греттону, чтобы узнать, не оставил ли Йен телефонный номер. Роб, казалось, был рассержен моим звонком. «Да что с вами двумя творится? — сказал он. — Неужели вы не можете поговорить друг с другом?» Я была морально уничтожена. Раздражение придало его словам столько злости, что один лишь тон голоса ранил меня. Я всего лишь хотела, чтобы кто‑нибудь разъяснил мне, что происходит. Я бросила трубку — держать все это в себе стало невыносимо. Будучи не в силах оставаться в одиночестве, я позвонила своим родителям. К тому времени как Роб попытался перезвонить мне, я уже ушла.

На самом деле Роб разговаривал так запальчиво, поскольку во время моего звонка Йен и Анник сидели в его и Лесли квартире. Они истратили все деньги и со своими финансовыми проблемами объявились у него на пороге. Йен внезапно осознал, насколько сложно жить вообще без денег. Меня до сих пор чрезвычайно возмущает то, что эта мысль так долго его не посещала.

Следующим утром мой отец позвонил и рассказал родителям Йена о происходящем. Они были поражены, поскольку даже и не подозревали о проблемах между нами. Анник умчалась в Лондон, и история завершилась у нас на Бартон-стрит: Роб, Лесли, родители Йена собрались в гостиной и смотрели на Йена, который мерил комнату шагами, отказываясь разговаривать хоть с кем‑нибудь. Я знала, он был зол на меня, потому что я «донесла» на него нашим родителям, хотя между нами существовал негласный договор, словно у шкодливых детей, хранить все в тайне и решать проблемы только между собой. Я прекрасно понимала: если наш секрет однажды будет раскрыт, то я навсегда его потеряю, — но теперь все изменилось. Было ясно, что я должна потерять его для того, чтобы начать жить снова, и где‑то в глубине души он тоже, должно быть, желал потерять меня.

Я внезапно почувствовала злобу к Анник. Она выговаривала слова с сексуальным акцентом, работала в Бельгийском посольстве и, по-видимому, имела достаточно времени и денег, чтобы сопровождать Joy Division в их турне по Европе. Я чувствовала, что, как жена Йена, как мать его ребенка, заслуживаю большего, но ничего подобного у меня не было. Меня полностью, окончательно списали со счетов. В попытке восстановить справедливость я позвонила ей в посольство и накричала, пригрозив, что разведусь с Йеном и привлеку ее в качестве соответчика. С дрожью в голосе она отвечала, что сделает все, о чем я попрошу. Проработав в суде Маклсфилда, я считала, что быть соответчиком крайне постыдно.

Было очень сложно положить начало разводу, но в то же время радовало принятие окончательного решения. Казалось, тяжкий груз упал с моих плеч. Какое‑то время я искренне верила в то, что проблемы Йена больше меня не касаются. По этой причине я могла оставить Роба, Тони и Анник разбираться с ними. Я верила, что сделала ему одолжение, устранив самую главную причину для беспокойства — себя. И если у него была кишка тонка для того, чтобы положить конец нашим отношениям, я сделала это сама.

Я призналась самой себе, что угробила жизнь, и начала строить планы на то, чтобы, забыв все, начать с нуля. Я взяла платье у сестры, позвонила Джеффу, рассказала ему о случившемся и договорилась о свидании в тот же вечер. Впервые за двадцать три года моей жизни за мной заехал мужчина. Это было потрясающе. Я была молода и снова почувствовала себя желанной. Он обходился со мной как с человеком, с личностью, он подставил мне столь необходимое тогда плечо. Не то чтобы свидание было замечательным и романтичным — мне слишком нужно было выговориться. Так что Джефф в основном слушал.

Йен какое‑то время жил у Бернарда Самнера и его жены. Сью Самнер он показался тихим и подавленным, но с Бернардом разговаривал достаточно много. Когда Бернард отметил, какая удача, что Йен не довел до конца свою попытку самоубийства, Йен сказал: «Я побоялся, что не хватит таблеток. Говорят, так можно заработать повреждение мозга».

Когда Йен жил с Бернардом и Сью, то, бывало, не спал до глубокой ночи, но он всегда любил ложиться поздно. Он страдал от приступов головокружения и сыпи, которые, вероятно, были симптомами опоясывающего лишая. Разговоры были бесполезны. Йен соглашался со всем, что ему говорят, а потом впадал в очередную депрессию.

Незадолго до смерти Йен на какое‑то время переехал к своим родителям. Еще до болезни он был совершенно неспособен жить в одиночестве. До нашей женитьбы он жил с родителями, а после — с друзьями. Насущная, рутинная сторона жизни никогда его не касалась. Можно было подумать, что он наслаждается одиночеством, но он не мог даже позаботиться о себе, а значит, и жить нормально. Неудивительно, что ограничения, связанные с эпилепсией, вгоняли его в уныние и заставляли острее почувствовать зависимость от окружающих.

Наконец подошел день встречи с психиатром. В тот раз его отвозил Терри МейсонПервый менеджер Joy Division, но Роб Греттон позвонил мне и сказал о приеме, чтобы и я могла прийти. Терри был потрясен, когда я приехала, но я чувствовала, что должна в последний раз попытаться помочь Йену. Я попросила разрешения повидаться с психиатром с глазу на глаз до приема, так как невозможно было дать правильную оценку состоянию Йена, не зная особенностей его поведения. Я попыталась последовательно изложить, что произошло в нашей жизни: ложь, конфликты, — но лишь безостановочно ревела. Мои рыдания и бессвязные жалобы наводили на мысль, что это я нуждаюсь в помощи. Еще сильнее все усугубило то, что вошедший в комнату Йен был настолько невозмутим и спокоен, будто мы встретились впервые в жизни. На вопрос, будет ли он жить со мной, он ответил: «Возможно, да, а возможно, и нет». Я вышла из комнаты и села рядом с Терри. Йен мог бы во всем разобраться и рассказать о своих чувствах специалисту. Лучшей возможности у него до сих пор не было.

Когда Йен наконец вышел, он бросил на меня взгляд, полный ненависти, и сказал: «Я никогда не вернусь домой». Я думаю, он просто посчитал предательством то, что я рассказала всем о его поведении, его болезненном состоянии, и такой резкий уход должен был наказать меня. Я чувствовала себя жалкой и совсем беспомощной. Я не могла понять, почему его не положили в больницу, где он мог быть под наблюдением одного хорошего специалиста, ведь это было бы лучше, чем метаться в разные стороны среди кучки любителей. Я уже начала сомневаться в собственном рассудке: может, это мне необходима помощь? Я думала, что люди, должно быть, видят во мне ревнивую жену, которая называет мужа душевнобольным только за то, что тот посмел уйти к другой женщине. Порядки Factory заставляли меня чувствовать себя помехой на пути Йена к неизбежной славе и, что более важно, к достатку.

Joy Division сыграли свой последний концерт 2 мая 1980 года в Большом зале Университета Бирмингема. Там же состоялся последний разговор Тони Уилсона с его протеже. Они обсуждали то, что Тони называл склонностью Йена использовать «устаревший английский язык и грамматические конструкции девятнадцатого века». Разговаривая как два почтенных филолога, они будто избегали насущных вопросов. Возможно, это помогло отвлечь Йена от личных проблем, но не предотвратило, а лишь отсрочило трагическую развязку событий.

Роб Греттон старался предупредить любые неурядицы, которые могли возникнуть в течение американского турне, назначив Терри Мейсона присматривать за Йеном. Терри должен был следить за ним, проверять, принял ли он таблетки, смотреть, чтобы он не употреблял алкоголь и высыпался. Все развлечения, которые подразумевает под собой концертный тур, должны были обойти Йена стороной.

Три месяца в больнице принесли бы ему больше пользы. Когда близкий тебе человек нуждается в помощи такого рода, это очень трудно распознать и еще сложнее признать. Все попытки изменить настрой Йена сводились на нет, потому что он был неспособен взять на себя ответственность за свои поступки. Не важно, с кем он тогда разговаривал, — он всегда мог найти козла отпущения для своих проблем. Будучи не в силах самостоятельно принимать решения, он спрашивал друзей, особенно Бернарда Самнера, что ему следует делать. Бернард очень правильно отказался выбирать между мной и Анник за Йена. Однажды Бернард провел Йена по кладбищу, уговаривая его понять, что этим все могло закончиться, если бы он довел до конца свою первую попытку самоубийства. Йен мог бы стать хорошим актером. Он убедил нас, что все конфликты в его жизни были вызваны внешним воздействием и что давление стресса — прямой результат его образа жизни. На самом деле, будучи своим собственным заключенным и надзирателем, он сам построил свой собственный ад и спланировал свою гибель. Окружающие были лишь актерами второго плана в этом представлении.

Последний прием Йена в больнице состоялся 6 мая 1980 года. Так сложилось, что он встретился с другим доктором и оставил о себе впечатление человека, который в итоге разобрался со своей жизнью и думает о будущем. Вместе с Йеном тогда поехали Терри Мейсон и Роб Греттон, и после больницы он привел их в дом, чтобы собрать кое-какие вещи. На Терри в тот день он произвел, в общем, то же впечатление, что и на доктора. Ему и Робу Йен сказал, что во всем разобрался, и мы разводимся. У Терри не было конверта для «An Ideal for Living»undefined, и Йен отдал ему свой, а в придачу — некоторые из своих пластинок, включая сингл «Atmosphere/Dead Souls» с серийным номером 106, записанный на лейбле Sordide Sentimental. Внезапный порыв Йена раздать свои вещи мог послужить ключом к разгадке его намерений, но он был давно известен своей щедростью, порой чрезмерной, если находился в хорошем расположении духа.

То, что он жил с родителями и почти не общался со мной, должно быть, пошло ему на пользу, так как с ним не случалось приступов в течение четырех недель. Во вторник 13 мая Йен приехал в Маклсфилд, чтобы повидаться со мной и Натали. Когда я пришла домой, он уже был там. Он помыл посуду и поставил в синей комнате свежие цветы: ирисы и фрезии. Я была скорее озадачена, чем рада, и подумала, что мы видимся в последний раз до его отъезда в Штаты. Я также думала, что Joy Division будут иметь там огромный успех и что Йен забудет про свою семью в Маклсфилде. До того как он ушел, я настояла на том, чтобы сфотографировать его с Натали. Она лежала на пеленальном матрасике, болтая ножками; он не взял ее на руки, а склонился так, чтобы его лицо оказалось рядом с ней. На снимке Йен запечатлен бледным и испуганным. Когда я получала фотографии после его смерти, этого снимка не было — я попросила его допечатать.

Йен, Бернард и Пол Доусон (старый друг Бернарда) играли в бильярд в одном из пабов в Манчестере в следующий четверг. Пол, фокусник-самоучка по прозвищу Удивительный Носуад, сумел рассмешить Йена. Бернард впервые за долгое время услышал его смех, и они договорились снова встретиться все вместе в субботу. Питер Хук увиделся с Йеном в пятницу, когда подбросил его до дома родителей. Они оба с большим волнением обсуждали грядущую поездку в Штаты.

Вместо того, чтобы пойти на субботнюю встречу, Йен позвонил Бернарду и сказал: «Я не смогу. Хочу увидеться с Дебби, поговорить с ней. Увидимся в понедельник в аэропорту». Он говорил спокойно, и Бернард ничего не заподозрил, хотя это был их последний разговор.

Я также слышала о том, как он сказал Робу Греттону, что собирается приехать в Маклсфилд, чтобы посмотреть по телевизору фильм, который не хотел смотреть при отце. Это был «Строшек» Вернера Херцога, фильм про европейца, который уехал в Америку и покончил с собой, вместо того чтобы выбирать между двумя женщинами (описание сюжета недостоверно. — Прим. пер.). В заключительной части фильма показан мертвец в вагончике канатной дороги и петух, танцующий на месте, в связи с чем на сбеге пластинки «Still» можно прочесть «The chicken won’t stop» / «Петух танцует», «The chicken stops here» / «Петух перестает танцевать» и увидеть изображение следов петуха.

Ему было важно вести себя как ни в чем не бывало перед участниками группы, потому что в противном случае они попытались бы переубедить его. Американское турне не заботило Йена по единственной причине: он знал, что никуда не поедет.