Подавляющее большинство связанных с Tame Impala нарративов обречены учитывать обстоятельство, что это последняя — хотя бы изначально и номинально — гитарная группа, выбившаяся в рок-хедлайнеры фестивалей калибра Coachella. Мы тоже рассуждали на эту тему прошлым летом, но что ты будешь делать: четвертый альбом Tame Impala — не столько очередной аттестат творческой зрелости Кевина Паркера, сколько подходящий повод для внепланового медосмотра музыки рок.
Поверхностный диагноз напрашивается сразу: последняя из больших гитарных групп практически рассталась с гитарами. «The Slow Rush» придется дослушать до 51-й минуты и последнего трека «One More Hour», чтобы гитары вырулили наконец на первый план, а Tame Impala зазвучали хоть сколько‑нибудь так, как на их ранних альбомах. Символично, что Паркер затянул с этим релизом, дождавшись окончания 2010-х. По итогам минувшей декады было принято замечать, что поп окончательно превратился в инди, инди — в поп, а рок — в смутное пятно неизвестно чего.
34-летний австралиец наделил новым значением понятие «сверхпродюсер». Все выходные данные «The Slow Rush» сводятся к одной-единственной строчке: «вся музыка написана, сыграна, спродюсирована и сведена Кевином Паркером». Тем поразительнее, что еще до 10-летия своей дебютной пластинки «Innerspeaker» Tame Impala успели преподать экспресс-курс по эволюции популярной музыки второй половины XX века: от психоделического рока к софт-року, от диско к пост-чему-нибудь (назовем это постпсиходелией).
При этом, в отличие от других похожих трансформаций — во главе с той, которую продолжает переживать гитарная музыка в целом, — в случае с Tame Impala этот процесс кажется абсолютно органичным. В том, что группа, записавшая песню «Apocalypse Dreams», развила ее успех песней «Let It Happen», чтобы еще через несколько лет выпустить песню «Borderline», нет никакого — стилистического, структурного или философского — рассинхрона. Возможно, поэтому поклонники ранних Tame Impala, как правило, не плюются и от ее теперешней инкарнации в пику тем, кто перестал слушать Coldplay после «X&Y» или Muse — после «Black Holes and Revelations».
При большом желании на «The Slow Rush» можно услышать отголоски кризиса самоидентификации. В конце концов, все указывало на то, что альбом должен был выйти еще прошлой весной, по горячим следам выступлений в эфире «Saturday Night Live» и на Coachella и затем и на всех мало-мальски значимых фестивалях по обе стороны Атлантики. В итоге «Borderline», одна из самых неотразимых песен минувшего года, доковыляла до пластинки в перезаписанном виде, другой ударный сингл «Patience» оказался неальбомным, а название «The Slow Rush» звучит не только как что‑то из наркоманского сленга, но и вполне самокритично.
Еще один неизбежно навязываемый Tame Impala нарратив — влияние, оказанное на Паркера его относительно новой привычкой якшаться с суперзвездами. Он записывался с Кендриком Ламаром и Марком Ронсоном, продюсировал Леди Гагу и Трэвиса Скотта и слушал, как его песню перепевает Рианна. Но, по признанию самого музыканта, действительно вдохновил его кое‑кто еще. «Когда я работал над этим альбомом, — рассказал Паркер в интервью изданию Uproxx, — мне пришлось взглянуть на него под углом зрения Канье Уэста. Никто не может меня торопить — ни лейбл, ни поклонники, ни даже я сам. Альбом будет готов, когда он готов».
Изменив гитарам, избавился Паркер и от лэптопа, на котором была записана его предыдущая пластинка «Currents». Называя Кевина человеком-оркестром, принято иметь в виду его студийную автономность, однако на «The Slow Rush» это клише приобретает экстраизмерение.
Это не песни, но переливающиеся всеми цветами диско-шара галлюциногенные симфонии, где с мириадами барабанов увлекательно спорит прорва синтезаторов, а в роли рефери раз за разом выступает могучий, пульсирующий бас. Про живительную природу баса тут есть целая интерлюдия, трек «Glimmer».
Здесь хватает разнокалиберных влияний — от мелодики Supertramp и Fleetwood Mac до продакшена Фаррелла и того же Канье, — которые с легкостью уживаются на дистанции одного трека, благо некоторые из них звучат по 6–7 минут. Здесь есть отличные песни, правда, почти все они — «Posthumous Forgiveness», «It Might Be Time», вышеупомянутая «Borderline» — были обнародованы давно. Здесь есть интересные строчки — даром что фальцет Паркера обладает одурманивающим свойством, заставляющим не обращать внимания на то, о чем он поет. И, несмотря на его плохо скрываемый перфекционизм, «The Slow Rush» — альбом крепкий, но не особенно амбициозный: он не хочет изменить ни мир, ни музыкальный мейнстрим, ни чье-либо представление о Tame Impala.
В недавнем интервью Billboard Паркер заикнулся было о том, что надеется стать кем‑то вроде Макса Мартина, — шведского поп-продюсера, известного работой с Бритни Спирс, Арианой Гранде и The Weeknd. Но «The Slow Rush» доказывает, что еще лучше ему удается миссия Daft Punk, — взболтать, перемешать и осовременить разнообразное ретро. Нормально ли это для группы, прославившейся благодаря боевику «Elephant», — вероятно, главной рок-песне фестивальных 2010-х? Слово самому Паркеру: «В конечном счете жанры являются жанрами из‑за того, какие чувства они вызывают у людей. Рок-музыка является рок-музыкой, потому что людям, когда они ее слушают, на ум приходит рок, а не потому что она сделана из гитар и ритм-секции… Но если эту пластинку номинируют на «Грэмми» как лучший рок-альбом, я не против».
