Книгу «Der Klang der Familie» написали журналист Феликс Денк и Свен фон Тюллен. Они поговорили с несколькими десятками людей, которые принимали участие в превращении Берлина в столицу электронной музыки девяностых. Большая часть книги посвящена рубежу 1980–1990 годов.
Настоящее имя Оливер Марквардт (р. 1969). Диджей, резидент Walfisch и промоутер. Один из продюсеров последнего альбома группы D.A.F. Продолжает оставаться диджеем.
Диджей, участник команды Dubmission, играет сеты с эмбиентом и подобной музыкой как DJ Valis. В настоящее время работает менеджером по продажам.
Настоящее имя Майк Сачицки. Резидент и фейсконтрольщик в Walfisch, позднее — в Exit и WM66. Сегодня руководит собственной компанией по тюнингу велосипедов и машин по индивидуальному заказу Spezial Customz Bicycles & Carz.
Настоящее имя Волле Нойгебауэр. Чемпион по брейкдансу из Восточного Берлина, вдохновитель проекта Ecstasy Dance Project (XDP), организатор вечеринок Tekknozid и The Brain, позднее — диджей. Сегодня занимается исследованием баса в акустической компании Kirsch Audio и по-прежнему выступает как диджей.
Организатор вечеринок Tekknozid, нашел место, в котором стал работать Tresor, является одним из соучредителей этого клуба. По сей день сохранил приверженность клубной культуре.
Диджей. В 2005 и 2006 годах признавался лучшим диджеем в мире по версии английского журнала DJ Mag.
Настоящее имя Штефан Фелленберг. Диджей, принимал участие в организации Tekknozid, резидент Walfisch. Сегодня, как и раньше, работает ремонтником в школе.
Рейвер, промоутер и сотрудник магазина Hard Wax. Живет в Бранденбурге, ухаживает за своими животными и занимается ремонтом ферм.
Рейвер с самого начала, работал фейсконтрольщиком на вечеринках Tekknozid и в клубе Tresor. Является обладателем ученой степени в области коммуникаций.
DJ Jauche: Друг моего брата работал в [клубе] Prater и каким‑то образом ухитрился взять меня на стажировку официантом. На Востоке [Германии] это была работа, где ты мог получать кучу денег. Вот так я и ступил на дискотечную дорожку. После работы мы с друзьями шли прямиком в клуб. Из всей нашей компании я был самым юным. Ну а если ты работаешь в сфере питания, то обычно знаешь того, кто стоит на входе, так что стоять в очереди или платить нам было не нужно.
Spezial: Я хорошо устроился на Востоке. Зашибал хорошие деньги. У меня была пивная под Alex-Treff, в которой тусовались все брейкеры. Тогдашняя гастрономия на Востоке — это было все равно что деньги печатать. Хороший врач тогда получал порядка 2000 марок в месяц. Мы же зарабатывали сильно больше.
Франк Блюмель: Operncafé, Cafe Nord, Turmcafe, Alex-Treff — все эти места находились в Восточном Берлине. Я побывал в двух последних. В другие было сложно попасть. Они были очень модными. Alex-Treff был всегда битком набит иностранцами и странными людьми. Как правило, никто не придерживался «правила 60:40» — то есть технически можно было ставить не больше 40 процентов музыки с Запада. А здесь звучала исключительно западная музыка.
Я слушал The Cure и всякую готическую муть, но не упускал из виду и электронную музыку. Прическа у меня была в стиле «воронье гнездо» [как у Роберта Смита]. Тяжело было ходить по городу типа Вайсвассера, где жило 30 000 человек и где ты был единственным подростком с такой прической. Поэтому по пятницам я всегда ездил в Котбус — и в Берлин по субботам.
Wolle XDP: Клубы на Востоке всегда были передвижными. Они были чем‑то вроде саундсистем. Участники все привозили сами — оборудование, свет. Самыми лучшими были Tute и Velox. Они обычно устраивали дискотеки в Operncafé. Странное место. Первое, что вышибала делал каждый вечер, — вешал табличку на дверь «На молодежные танцы билетов нет». Поэтому нужно было знать кого‑то, кто бы тебя провел внутрь. Плюс нужно было надеяться, что охранник тебя запомнит. Так было во всех хороших местах.
Понятно, что без взяток здесь не обходилось. Ходили туда обычно дети дипломатов. Актеры захаживали, барыги — ну и те, кто хотел быть в теме. Я принадлежал к последним. Я умел хорошо танцевать, со мной всегда было много красивых девушек, плюс был знаком с детьми дипломатов.
Джонни Стилер: Operncafé держало Штази (восточногерманский аналог КГБ. — Прим. ред.). Сирийские агенты туда водили партийных проституток. Много там всякой мрази было. Правда, мы там постоянно торчали тоже, но скорее из‑за отсутствия альтернативы. Деньги там крутились сумасшедшие. Нужно было непременно дать на лапу человеку на входе, чтобы попасть внутрь. И охрана хорошо на этом наживалась — у бара, у дверей, даже у туалета.
Wolle XDP: Но по этим местам нельзя было судить о ночной жизни ГДР. Остальные заведения вообще были тихий ужас. Обычные клубы были чудовищны.
Джонни Стилер: Музыка там играла просто отстойная. А объявления между песнями доводили до бешенства.
DJ Jauche: Когда я выходил из дома, то всегда брал с собой кассету, чтобы дискотекеры ставили мою музыку, пусть даже и один трек. Я всегда перематывал на нужное место. Моя тетя из Байрота (город в Баварии, находился в Западной Германии. — Прим. ред.) присылала мне пластинки с хип-хопом — Эрик Би и Раким, Грандмастер Флэш, Мен Пэрриш, а потом я плавно перешел на хип-хаус Фаст Эдди и Тайри, первые пластинки DJ International. Я доставал дискотекеров, пока те не давали мне поиграть. В какой‑то момент я стал приносить собственную вертушку. И я наблюдал, как танцпол стремительно пустел, когда мне разрешали ставить свою музыку.
Пол Ван Дайк: Я часто бывал в Kalinka в Лихтенберге в Восточном Берлине. Там у них много чего происходило. Днем там можно было наблюдать школьников из соседних районов. А по вечерам убирались стулья и приходили дискотекеры. С собой они притаскивали аппаратуру. Когда мне было 14 лет, я помогал им спаивать кабели и устанавливать технику. Эти ребята себя называли Tarantel («Тарантулы»).
Франк Блюмель: В 1987 году я окончил курсы диджеев. Их вели на Станции юных инженеров и естествоиспытателей, своего рода досуговом клубе по интересам. На курсах нам рассказывали о том, как выбирать музыку, что такое «правило 60:40» и так далее. Курсы шли два месяца. На сертификате красовались герб ГДР и надпись: «Франк Блюмель уполномочен организовывать дискотеки в школах». Но для выступлений в клубах мне нужно было пойти еще дальше. Я должен был стать диск-жокеем, получившим государственную сертификацию. Была даже классификация — А, В, С. По этой классификации определялась твоя зарплата. Чем выше была твоя классификация, тем больше ты получал.
Zappa: Иметь большое количество пластинок на Востоке было статусно. Этот статус ты холил и лелеял. Я покупал все, что только мог достать, в особенности хип-хоп. Правда, тогда его еще называли рэпом. А если ты шарил в музыке, то был, несомненно, крутым. И если хорошенько постараться, то можно было много чего раздобыть.
Франк Блюмель: На Алексе были польский и венгерский культурные центры, плюс там же было информационное бюро. Они лицензировали западные пластинки и выпускали их уже как пластинки с Востока. Стоили они дешево — 23 восточных марки. И все это было поставлено на поток.
Wolle XDP: Я начал диджеить в SEZ зимой 1987 года. У меня там мама работала в отделе управления. Плюс, благодаря занятиям брейкдансом, я знал несколько человек из департамента культуры. От работы официантом я к тому времени порядком устал — работать со всеми этими бандитами было еще тем удовольствием. Я подумал, что в SEZ будет круче, поскольку я мог бы разнообразить им культурную программу. Но давалось все с большим трудом. Это была самая что ни на есть ишачья работа. Я иногда даже плакал, вот насколько я уставал. Но оно того стоило. Ты же не думаешь о деньгах, когда ты работаешь там, где тебе нравится, где ты можешь достичь поставленную цель. Я хотел устраивать вечеринки.
DJ Jauche: Никакой диджейской культуры на Востоке не было. Все, что я знал, я знал от Вестбама. У нас были дискотекеры, а это было абсолютно иным занятием. Если бы стена не рухнула, то я бы сбежал на Запад только ради того, чтобы стать диджеем. Сейчас это может показаться глупым, но тогда было так.
Томас Элиас: Вся моя жизнь состояла исключительно из планов побега. Каждый день мы придумывали новые варианты того, как бы нам сбежать. Я жил на Лейпцигерштрассе, прямо напротив стены. С крыши дома можно было увидеть машины, здание издательского дома Springer. Иногда пахло шоколадом — когда ветер дул в нашу сторону, он приносил нам запах сладостей с кондитерской фабрики в Брице.
Wolle XDP: На Лейпцигерштрассе у нас была квартира с телефоном. Можно было даже подняться на крышу. Оттуда можно было увидеть пограничную полосу и переход на Запад. Мы поднимались туда всякий раз, когда к нам приходили гости. Для меня это было все равно что смотреть на Луну. При хорошей погоде можно разглядеть на ней кратеры. Но добраться до нее невозможно. И что я должен был об этом думать?! Помню, мне стало плохо, когда я в первый раз задал себе вопрос: «Побываю ли я там когда‑нибудь? И почему система заставляет меня не поднимать эту тему?»
Джонни Стилер: Я был юным пионером, членом Союза свободной немецкой молодежи. Я всегда был вовлечен во что‑то общественное, потому что был одержим чем‑то вроде миссии. Но когда я захотел вступить в партию, то партия этого не захотела. В конце концов, не каждый же придурок может вступить в партию. Они хотели, чтобы партия была в какой‑то степени исключительной. Что на самом деле означало «податливой и мягкотелой».
Но благодаря родителям я знал, что не каждый социалист приходит в этот мир бесхребетным. Я вырос в относительно интеллектуальной семье. У нас всегда были дискуссии, прямо в гостиной. Это был постоянный диалог по поводу политической ситуации.
Wolle XDP: Были объективные причины для того, чтобы остаться на Востоке. Я считал, что социализм можно реформировать. Я совершенно не ощущал, что живу при диктатуре. Да, мы знали о существовании Штази. Но я по этому поводу никак не переживал. Было много вещей, которые мне казались глупыми, но я думал, что если ты немного повозишься, как доктор, то все можно исправить.
Томас Элиас: Я с другом был на отдыхе в Болгарии, и мы спонтанно вырвали уведомления в наших паспортах, сожгли обратные билеты на самолет и пришли в посольство Западной Германии в Софии. Мы им тогда сказали, что мы из Западного Берлина и что все потеряли. Нам нужно было заполнить формуляры — где мы работали и все такое. Я написал: «Водитель в KaDeWe». Но я не знал, как правильно пишется KaDeWe, и поэтому я написал «KDW». Да и почтовый индекс был не тот. Сотрудники посольства мне сказали: «Возвращайтесь домой, подавайте заявление на выездную визу. Мы вам поможем».
По возвращении домой нам пришлось провести день в тюрьме. Сотрудники Штази забрали нас в [восточноберлинском кафе] Mokka-Milch-Eisbar. Западные власти дали нам адвоката. Его звали [Вольфганг] Фогель — он специализировался на проблемах эмиграции. Он сказал нам не создавать проблем, ни с кем не говорить, и что все займет совсем немного времени. 13 августа я вышел из тюрьмы. 13 декабря 1986 года мне разрешили выезд из страны.
Джонни Стилер: Это была культура всестороннего недоверия. В конце восьмидесятых все стало только хуже. Когда я, рядовой гражданин социалистических убеждений, однажды утром отправился в школу, чтобы подготовиться к предстоящим экзаменам, у дверей меня уже ждали. Профилактическая проверка. Просто потому, что я был как‑то связан с молодежным движением, которое считалось неблагонадежным, и с людьми, которые мне очень нравились, но которые были на плохом счету. И мне было ясно, что для меня уготовано.
Арне Грам: В ГДР был неоднозначный закон, по которому государство могло засадить тебя в тюрьму за антиобщественное поведение. Ты уже был антисоциален, если не имел подтверждений своих доходов. Но поскольку аренда квартиры укладывалась в 25 марок, а 50 марок хватало на вдоволь еды на месяц, то при прожиточном минимуме в 250 марок тебе было нужно не так уж и много. Если ты мог доказать, что жил за счет сбережений, — окей, никаких вопросов, но мои ровесники себе такого позволить не могли. Поэтому мне нужна была работа. Тем более что в 18 или 19 лет я подал заявление на выездную визу. Вот почему мне пришлось устроиться мойщиком окон.
В конце 1987 года я со своей девушкой наконец-то смог уехать. Перед отъездом я организовал несколько панк-концертов в Ционскирхе и некоторых других местах. На моей прощальной вечеринке в Шёнайхе выступали три группы. Две были из Западного Берлина. Естественно, все было нелегально. Одной из этих групп была IAO. Это была группа Ахима Колбергера; позже он стал соучредителем клубов UFO и Tresor. Там же играли Die Vision. Они получили одобрение со стороны государства. Вокалист Уве Гейер был иконой андеграунда ГДР — и, как выяснилось позже, информатором Штази. Местный участковый, разрешив нам концерт, здорово рискнул, но в прихожей сидел человек из Штази. Поэтому все три группы должны были носить одну и ту же голубую бейсболку, которую всегда носил Гейер, поэтому казалось, будто все время играет одна и та же группа.
Само мероприятие я зарегистрировал как рождественскую вечеринку для BSG Landbau Schöneiche, мероприятие для спортсменов. Ребята с Запада чуть в штаны не наложили, потому что им нужно было выехать за пределы Берлина, чтобы попасть на концерт, а там их дневная виза уже не действовала.
Wolle XDP: Конечно, это было отстойно, что все уезжали. Но это не было похоже на то, словно у тебя кто‑то умер. Скорее, что на Западе у тебя теперь появился еще один друг. С Арне я поддерживал связь. Мне повезло, что у нас дома был телефон. В противном случае мне бы пришлось просто принять сам факт его отъезда. Время было непростое. Не было никакого конца, а просто непрекращающиеся изменения.
Книга выйдет 9 ноября, к 30-летнему юбилею падения Берлинской стены. Данные по предзаказу доступны на сайте издательства.
