— Среди прочего вы — соавтор одной из моих любимых песен Suede «Europe Is Our Playground». Помните, как ее написали?
— О! Это одна из тех вещей, которые написались довольно быстро. Я сочинил мелодию на дешевом синтезаторе и драм-машине. Мы арендовали студию и записали то, что не было похоже на наши предыдущие песни. Мы в этот момент были в туре уже шесть месяцев.
Это был удивительный опыт. Как раз в этот момент Ричард [Оукс, гитарист группы] начал играть с нами. И было ощущение, что группа переродилась в дороге, в Европе. Вот этот момент мы попытались зафиксировать в песне.
— Вы же дольше всех в группе играете — кроме Бретта Андерсона, конечно…
— Ну, мы же с Бреттом в школу ходили, да. В нашей первой группе он даже не пел, а играл на гитаре.
Я тридцать лет в группе, да, но при этом еще ощущаю драйв. Мне кажется, это во многом связано с публикой. Когда мы воссоединились, мы решили, что будем играть максимально живо и сыро, без фоновых звуков и всего такого. И в этот момент я задумался: «Как я снова буду играть «So Young» (один из первых синглов группы. — Прим. ред.)?» А потом ты выходишь на сцену, смотришь на реакцию людей… Знаете, мы как электрическая схема, в которой публика — это выключатель. Не будет публики — мы ничего не будем делать.
— Вы же были фанатом The Smiths, как и Бретт.
— Ну да, но при этом когда я впервые услышал, как он играет, это была песня The Beatles. И когда мы пришли к нему домой, у него на стене был постер The Beatles и альбома «The Wall» Pink Floyd. Тогда никто не увлекался музыкой шестидесятых-семидесятых, все слушали панк.
— К вам же на первых порах пробовался Майк Джойс из The Smiths.
— Ну да, он пришел на прослушивание. Он поиграл на одной из наших демок, еще до прихода Саймона [Гилберта, нынешнего барабанщика Suede]. Но мы в итоге поняли, что ничего не выйдет. Потому что получилась бы «новая группа Майка Джойса». Но мы подружились, с тех пор он часто приходит на наши концерты. Он замечательный-замечательный человек. И прекрасный барабанщик, конечно же.
— Suede не выступали и не записывались 10 лет. Чем вы занимались все это время? Распад, скажем так, оказался серьезной проблемой для вас?
— (Смеется.) Да! Дело в том, что у меня не было никаких скиллов, кроме как игры на бас-гитаре. Я провел почти всю жизнь в группе, в успешной группе. В момент, когда Suede приостановили деятельность, я понял, что не хочу больше соприкасаться с музыкальной индустрией, с пустой и гребущей деньги индустрией. Я работал журналистом, стал писать и выяснил, что все индустрии одинаковые. (Смеется.) Все одержимы деньгами, везде тебе готовы поставить подножку.
— У вас в феврале выходит книга «The Ruins». Синопсис намекает на то, что это будет детектив.
— Это будет что‑то типа триллера, это не детектив. «The Ruins» — история о двух братьях. Один из них — музыкант-неудачник, когда он погибает, его брат решает выяснить, что произошло. В книге очень много про музыку и про то, как люди терпят поражение в музыке, несмотря на свои таланты.
Нередко можно увидеть людей в возрасте 45–50 лет, которые пытаются еще куда‑то пробиться, одна часть меня думает: «О, это отлично, что люди следуют за мечтой», а вторая часть грустит, потому что этого [успеха] никогда не произойдет.
Для меня это книга на тему «Что, если…». Что, если Suede бы никогда не появились? Кем бы я был?
— Вы для себя в итоге поняли, кем бы вы были?
— (Вздыхает.) Честно говоря, не знаю. Я очень люблю музыку, она — часть моей жизни. Но я не хочу делать музыку просто для себя. Для меня музыка — это возможность общения с людьми. Поэтому я обожаю играть за пределами англоязычного мира. Ты можешь заставить людей плакать и смеяться при помощи нескольких нот. Если бы я не стал играть в группе, которая трогает людей, влияет на их жизни, я бы, наверное, был писателем.
— Suede стали популярны даже до выхода дебютного альбома. Как я знаю, справляться с нахлынувшей популярностью вам было достаточно сложно.
— (Смеется.) Не очень хорошо мы справлялись, да. Это было весело, конечно. До этого мы провели три года в безвестности, без денег. Нами никто не интересовался. И когда это [популярность] случилось, мы быстро втянулись в процесс: у нас были песни, был материал. Но мы были очень молоды. И — это очень по-английски — мы не очень коммуницировали друг с другом и были снобами. (Смеется.)
Но это было замечательное время, всем бы пожелал через такое пройти — когда ты ездишь по всему миру, люди слушают тебя. Однако нам было достаточно тяжело. Рядом с нами не было никого, кто посоветовал бы нам что‑то. Мы никого не слушали, мы думали, что все делаем правильно.
— Когда вы поняли, что начались проблемы?
— Я думаю, что популярность была большей проблемой для Бретта, [чем для нас]. В Британии тогда было три телеканала, не очень много музыкальных журналов. Это означало, что если ты популярен, то твое лицо будет примерно везде. И это странное чувство, когда люди, которые тебя не знают, тебя ненавидят. Мне и Саймону было нормально: если ты знаешь барабанщика Suede, то ты, скорее всего, их фанат. А Бретту приходилось сталкиваться с ненавистью. Мне кажется, что это во многом сделало его более закрытым человеком.
— В этом году выйдет-таки переиздание альбома «Head Music». Есть мнение, что он был не самой удачной записью для вас.
— Ну да.
— Мне лично он очень нравится, однако многие мои коллеги считают этот альбом, скажем так, ошибкой.
— Мне кажется, до того момента у нас был контроль качества: мы не выпускали ничего до того момента, пока не были уверены, что это хороший материал. Половина альбома «Head Music» абсолютно прекрасна: «Everything Will Flow», «Indian Strings» и так далее. Но только половина. Это же еще время, когда люди покупали CD. Они стоили 15 фунтов стерлингов. Люди ждали этот альбом. А он был недостаточно хорош.
Мне кажется, на «Head Music» есть признаки того, что мы устали, мы не знаем, что делаем, мы потерялись. Я слушаю его сейчас и чувствую, как все разваливается на полпути.
— И после этого вы еще выпустили «A New Morning», тоже кризисный альбом.
— Да. Как бы сказать. Если бы у нас не был замылен глаз, то мы бы, наверное, взяли перерыв. Но ты внутри машины, она движется вперед. Сейчас я переслушиваю альбом и не понимаю, как мы не решили: «Ок, это не работает, давайте сделаем что‑нибудь другое». Но в итоге этот альбом заставил нас разойтись — нам это было действительно нужно в тот момент. Нам требовалось какое‑то время не быть в Suede, чтобы понять, чем группа была для нас.
— И что изменилось сейчас? Вы вернулись к перфекционизму первых записей?
— Частично да. Мы пишем 15–16 песен к каждому альбому. И нам становится сложнее найти что‑то новое и одновременно такое же хорошее, как было в былые годы. Но, что важно, мы снова вернули себе ту магию, которая у нас была раньше.
Нужно несколько лет не играть в группе, чтобы понять, что ты потерял. Я помню, как играл в Royal Albert Hall после воссоединения группы и думал: «Как мы могли вообще бросить все это?» Мы поняли, что это все очень ценно для нас и очень хрупко. Мы долгое время думали, что все делаем правильно, а потом, когда тебе уже 50 лет, ты осознаешь, сколько ошибок ты наделал.
— Каких?
— Господи, да миллионы их! Не знаю, с чего даже начать. С того, что какие‑то треки вместо того, чтобы быть на альбомах, стали би-сайдами? Или с того, что нам не нужно было так много выступать в начале своей карьеры и вместо этого больше записываться?
Нам нужно было больше говорить друг с другом. Нам нужно было сделать перерыв, когда Бернард [Баттлер, гитарист группы] был в беде (когда группа записывала «Dog Man Star», отцу Батлера диагностировали рак, он отдалился от остальных участников Suede и в итоге покинул коллектив, на его место пришел Ричард Оукс. — Прим. ред.). Нам нужно было больше слушать других музыкантов, которые пережили то, что мы переживали. Как и все, мы учились на своих ошибках.
— Постоянные выступления в какой‑то момент превратились в проблему?
— Да. На момент, когда мы начали выступать, я был за границей пару раз — ездил в Испанию на выходные. Мы все были выходцами из рабочего класса, и никто из нас толком никогда не путешествовал. И вот мы внезапно обнаружили себя путешествующими по всему миру с деньгами и с вечеринками каждый вечер. Это была бесконечная вечеринка. Концерт каждые два дня. Но это не может продолжаться долго.
Сейчас все по-другому. Лучшее, что мы можем делать, — это музыка. Сейчас мы очень тихие. У нас все чисто. Все ради полутора часов на сцене. Мы даже не пьем перед концертами. Главное — это музыка.
— Говоря о концертах, какой был, по-вашему, лучшим?
— (После небольшой паузы вздыхает.) Ох, тяжело выбрать. Лучшие воспоминания у меня о туре [в поддержку альбома] «Coming Up». Впервые Ричард играл с нами. Мне кажется, все ожидали, что мы облажаемся. Помню, мы играли в Razzmatazz в Барселоне, и полтора часа люди просто безостановочно двигались, танцевали. Мы впервые поехали в Сингапур, и нас предупреждали: «Там тихие люди, они не будут танцевать, они будут тихо аплодировать». Но они пошли вразнос.
— Судя по вашему твиттеру, вы слушаете очень много новой музыки. Кстати, как вам последний альбом Chromatics?
— Обожаю их. Джонни Джуэл — гений. Последний альбом отличный: он, с одной стороны, похож на их прошлые записи, однако последние несколько треков похожи на The Jesus and Mary Chain, что тоже замечательно. И там еще есть отличная баллада «Touch Red», это, по-моему, лучшее, что они сделали за последние годы.
— А что еще из новой музыки вас порадовало?
— Например, Murder Capital, они из Ирландии. Еще есть крутая группа Fountaines DC. Black Midi очень интересные. Сейчас очень много всякой хорошей независимой музыки. Рок снова интересен. Люди же всегда идут по пути отрицания и слушают не то, что слушали их родители. Все, что слушали мои родители, я ненавидел.
— Хочу еще вернуться к вашему увлечению литературой. Что вы думаете по поводу последних лауреатов Нобелевской премии по литературе?
— К сожалению, я не читал ни Ольгу Токарчук, ни Петера Хандке. При этом книга польской писательницы у меня лежит на столе, но я никак не могу приступить к ней. У меня сейчас завалы книг. Понимаете, когда у вас в скором времени выходит роман, все начинают присылать вам свои книги. Я думаю, что дойду до нынешних нобелевских лауреатов только к 2026 году. (Смеется.)
Suede выступят 19 октября в московском «Главклуб Green Concert»
