— Каково было вернуться к Apparat после нескольких лет с Moderat?
— На самом деле я работал над песнями Apparat достаточно долго. Мы сделали альбом, приступили к репетициям, потом сразу отправились в тур. У меня не было особо много времени. Ощущение, что я делал это вечность.
— Как проходил процесс записи «LP5»?
— Мы много чего попробовали. Когда мы завершили работу с Moderat, я постарался сделать что‑то другое, что‑то совершенно иной формы. Например, мы подумали сделать джем-сессию, когда все одновременно играют в студии. Мы много чего сделали, но из этого не получились полноценные песни. Я использовал при этом наработки с сессий для семплов на альбоме. Я понял, что я не человек джемов. Потом возникла идея сделать полностью электронный альбом, и я провел много времени, возясь с различными modular systems. И это тоже не сработало. И в итоге получилось что‑то среднее, микс всех этих вещей.
— Хотя вы используете больше живых инструментов на записях.
— Ну так идет процесс, да. Я думаю, что электронные части просто более скрыты, они не настолько очевидны. Также акустические штуки модифицированы.
— Говоря об искажениях и модифицировании: вы все время искажаете свой голос на записи. Зачем?
— Не на всех песнях. Как обычно у меня идет процесс создания песен: я сажусь и думаю, какие инструменты я хочу использовать, какой звуковой костюмчик подойдет песне. Потом я слушаю по несколько раз, что я написал — а у меня очень много инструментов в студии, — и выбираю, что лучше работает. И то же с голосом: иногда он должен быть чистым, иногда его вообще не должно быть, иногда он работает с электронными эффектами. Я бы сказал, что сейчас мне намного комфортнее с моим голосом.
— Это не эмоционально основанная штука…
— Да, если вы одновременно сонграйтер и продюсер, многие решения чисто технически сделаны Сашей-продюсером.
— А что есть основная база для песен Саши-продюсера?
— Я понял, что слова должны быть под рукой перед самой песней. Потому что иногда я сочиняю песню какую‑нибудь и начинаю петь. И если под рукой нет текста, мне приходится переделывать вокальную партию. И это не очень хорошо, потому что, как правило, первая вокальная партия самая интересная. Сейчас у меня папка с текстами, и у меня всегда есть что петь. На «LP5» очень много таких первых дублей.
— Как бы вы описали работу с Филиппом Тиммом [немецкий композитор и продюсер, ныне — постоянный соратник Ринга на записи и концертах]?
— Это для меня очень важно, потому что я не настолько хорош как музыкант, у меня такой нердовский бэкграунд… Я занимался компьютерной музыкой и не имел большого опыта игры на инструментах. Вы вообще можете его спросить самого, он тут в конце комнаты сидит. А, нет, ему надо провести саундчек (смеется). Я считаю, что мы прекрасно дополняем друг друга. У него классический бэкграунд, у меня довольно наивный подход, а у него такое натренированное ухо. Я довольно ленив, не всегда довожу до конца работу с инструментами, но при этом я не хочу терять свою наивность. Это важно иногда — нажать три клавиши и сказать: «Это гениально!» (Смеется.)
— А можете конкретизировать еще про наивный подход?
— Это, например, когда ты не знаешь математику, которая скрывается за музыкой, когда ты точно не знаешь, какие именно аккорды будут звучать. Я же просто нажимаю кнопки, пока они не зазвучат правильно.
— В одном из прошлых интервью вы сказали, что не смогли бы начать работу над «LP5» без Moderat. Почему?
— Немного не так. После Moderat у меня было ощущение, что надо поработать с чем‑то свежим. На предыдущем альбоме у меня было больше такого очевидного сонграйтинга, я флиртовал с поп-музыкой, если можно так сказать. Moderat был для меня важной стадией в этом смысле. Теперь я наслаждаюсь творческой свободой, мне теперь не надо писать поп-песни. До Moderat я не делал песни с традиционной структурой, для меня это было что‑то новое. И с ними я сделал чересчур много таких песен. И я почувствовал, что мне нужен другой способ сочинения песен.
— А как вы выстраиваете структуру песен, когда у вас нет какого‑то внятного шаблона?
— Это происходило так: у нас была куча идей, и мы их доводили до ума, пока не появлялись какие‑то элементы, из которых появлялись другие песни. Это было про деконструкцию и собирание песни обратно. Альбом был скорее на записан, а сконструирован. Типа: «вот у нас песня, ей нужна какая‑то еще часть, а давайте посмотрим, как две вот эти песни сочетаются вместе». Это была игра, свобода.
— Хотел еще вернуться к вашему вокалу. В нем все время — что на записях Moderat, что на записях Apparat — чувствуется какое‑то отчаянное одиночество…
— Ну такое настроение у моих песен в принципе. Понимаете, я не очень общительный человек, я все время сомневаюсь, мне приходится справляться с негативными эмоциями, я мало говорю с другими людьми. Сейчас уже не так, но раньше я ходил в студию один.
— До того, как вы стали работать с Тиммом, вы вообще работали в студии один, к тому же вы сами говорите, что вы мало общаетесь с другими людьми. Как вам приходилось справляться с тем, что вы работаете не один?
— Я этого хотел, потому что я больше не могу работать один. Когда тебе нужно решать что‑то с песнями, все становится легче, когда кто‑то есть рядом, когда он может сказать, что ты делаешь не так.
— Вы жили в одном и том же месте в Берлине последние двадцать лет. Если говорить о Берлине как о музыкальной, электронной столице Европы, что изменилось, по-вашему?
— Я видел такие же изменения и в других городах. Нью-Йорк прошел через то же самое, что и Берлин, в самых разных областях. Например, Ист-Виллидж был местом, где создаются тренды, а потом туда переехали богачи, а творческие люди из‑за цен вынуждены были уехать в другое место. Это естественный процесс в капитализме. И такое в Нью-Йорке было много раз, а в Берлине случилось впервые, и для нас это было шоком — видеть, как все изменилось. Я видел, как центр, где я жил, менялся: теперь это место, где живет средний класс, люди лет сорока, с деньгами, и у них всех дети. И это не сказать, что очень вдохновляющее место теперь, потому что тут ничего не происходит. Электронная музыка тоже меняется, это теперь уже не часть молодежной культуры, это музыка для вечеринок. В девяностые, после объединения Германии, это было что‑то, что нас объединяло…
— Вы скучаете по тем временам?
— Я не очень сентиментальный человек, я просто рад, что так было. Я ходил на техно-вечеринки десять лет, и с меня хватит, я по этому не скучаю. Но при этом я рад, что все в Берлине — в том, что касается музыки, — стало более профессиональным. Раньше все было DIY: клубы, лейблы, агентства. Это было круто, в этом был шарм, но это была головная боль, если ты хотел сделать что‑то профессионально.
— И заработать деньги.
— Раньше тебе не надо было думать об этом, но потом жизнь в Берлине стала дороже, и людям пришлось стать профессионалами, чтобы клубы продолжали работать. Потому что цены росли… Я никого не обвиняю. Я не говорю, что все сошли с ума от денег. Я думаю, что это просто развитие. Если ты хочешь найти тот дух, который раньше был в Берлине, ты его не найдешь. Но, уверен, есть другие места.
— Москва?
— Я недостаточно знаю о Москве, чтобы судить. Возможно, в Бейруте, где угодно. Берлин — большая площадка для ребят, которые прилетают Easy Jet на вечеринки со всей Европы.
— Электронная сцена — наверное, самая интернациональная. Российские артисты популярны за рубежом, при этом их не всегда знают у нас…
— У нас то же самое было. Мое второе шоу уже было не в Германии. Это было начало нулевых. Интернет еще не был так распространен. Но электроника уже была международным феноменом. Смешно, что понадобилось много времени, чтобы Apparat или Moderat стали играть большие шоу в Германии.
— Как вы стали композитором фильма «Капри-революция»?
— Я всегда интересовался музыкой для кино. И мне часто говорили, что моя музыка очень подходит для фильмов. В какой‑то момент режиссеры стали спрашивать меня, не могу ли я сделать музыку для их фильмов. Одним из них был Марио Мартоне, режиссер «Капри-революции». И теперь я продолжаю работать с ним. Мы уже поработали над двумя фильмами. Мне понравился другой способ работы над музыкой, она тут не в центре, тут режиссер все решает, это крутой опыт. Это помогает не стать самовлюбленным ослом. Тебе надо сесть с кем‑то, послушать его и сделать музыку, исходя из его музыки. Но я бы не стал работать с любым режиссером. Я бы не стал делать музыку для фильмов американских студий, в которых продюсер говорит тебе, что делать. Я не хочу быть провайдером услуг. Марио Мартоне — это тот, с кем можно сотрудничать. С ним есть синергия.
— Сейчас все крутится вокруг хип-хопа.
— Мне было интересно слушать хип-хоп, когда Тимбаленд был на пике. Или Фаррелл Уилльямс. Это был интересный момент, когда хип-хоп был музыкой экспериментов.
Я всегда слушаю музыку с точки зрения технологии, потому что я занимаюсь продюсированием песен два десятка лет, а сейчас самые свежие звуки, самые модные сделаны на … [чертов] айфон. Это совсем неинтересно.
— Зато музыка стала дешевле для производства, порог входа ниже.
— Да, это очень демократичный способ создания песен. Это реально круто. Но вокруг очень много дерьмовой музыки. И еще нет фильтров. Раньше фильтром были магазины пластинок. Там были ребята, которые скажут, что тебе понравится, и которые знают твои вкусы лучше тебя самого. Но теперь ты должен искать все сам в интернете, и это сложно. Очень много хорошей музыки, но ты ее не найдешь.
— Но люди и медиа все же влияют на то, что сегодня в чартах. Вот фильтры.
— Да, ты можешь зафолловить кого‑то с хорошим вкусом. Есть разные пути. Но тебе все равно надо знать, куда обратиться.
Apparat выступит в Москве 17 мая («Известия Hall», также будет афтепати), в Петербурге 18 мая (Aurora Concert Hall, и тут будет афтепати).
