Метавселенные и биг-дата: Алена Владимирская — о том, как мы будем работать

— Недавно Цукерберг заявил, что хочет создать метавселенную. Спустя 9 минут после его выступления вы получили первый запрос на хантинг «руководителя метавселенной». Была ли это российская компания? И как вы думаете, почему она так быстро среагировала на заявление Цукерберга?

— Название не скажу, но откликнулась крупная российская игровая компания, с которой мы пообщались. Для нее метавселенная — связанный с играми бизнес, большой и серьезный.

Это не первая метавселенная в мире, уже существуют другие и довольно успешные. Владелец этой компании еще раньше задумался о ее создании, но знаете, как это обычно бывает — у меня другие, более важные планы и дела. А тут он понял, что поднимается общий хайп и откладывать уже некуда.

— Как изменится рынок найма в метавселенной?

— Если честно, я не уверена, что история про метавселенную случится. Все привыкли к тому, что Цукерберг задает тренды, но в мире остается много скептиков. Нет сомнений, что Цукерберг ее построит. Но вопрос: повлечет ли это за собой глобальные изменения в мире и в жизни каждого человека в том виде, в каком это планируется?

Скорее всего, возрастет спрос на 3D-визуализаторов, художников, программистов со стеком Unity и Unreal Engine — они станут теми, кто будет формировать новую цифровую реальность. Крупные компании будут нанимать Chief Virtual Officer и сотрудников, отвечающих за безопасность в метамирах, а также «создателей миров» и «монетизаторов миров». На этом фоне расцветет инфобизнес — появятся специалисты, которые захотят делиться знаниями, как развиваться в новых условиях.

— Скорее всего, специалистов придется переучивать работать в метавселенной. Какими новыми навыками должны обладать такие сотрудники?

— На самом деле, придется несильно переучивать. Появятся отдельные специальности, и если это превратится в нашу основную работу и среду для жизни, то научимся этому так же, как ранее люди учились телефонам, компьютерам. Это будет большой проблемой для людей старшего поколения — они далеки от этой реальности, а в остальном дополнительных навыков для этого не потребуется.

— Упал ли сейчас интерес к специалистам в метавселенной?

— Мы регулярно получаем вакансии от компаний, но их не очень много. В основном метавселенная пошла в игровые проекты, искусство, криптовалюту. Пока все делают первые пробные шаги, ждут, что получится у Цукерберга, — если у него полетит, то, конечно, догонять будут все. Пока это понятно на примере «Майкрософта» с его виртуальным офисом, он вполне живой, но какой смысл повторять то, что уже есть.

— Какие новые карьерные проблемы могут появиться в метавселенной?

— Если это станет новым и большим направлением, скорее всего, начнется передел рынка. Когда мы уйдем в виртуальную среду за исключением тех профессий, где это просто невозможно, появятся новые формы взаимодействия, исчезнет проблема геолокаций.

Кроме того, теперь ваши данные будут везде, станете беззащитными перед государством и крупными корпорациями. Противники могут организовать большое протестное движение несравнимо больше, чем у антиваксеров, чтобы защитить свое право на частную жизнь, отсутствие отслеживания. Они будут терять работу, потому что возможность занять высокую позицию будет только в виртуальной среде.

— Однажды вы сказали, что профессий будущего не существует, это уловка футурологов и СМИ. Почему?

— Мы часто видим атласы новых профессий, но это все чушь собачья. Мы не знаем, как будут называться профессии на горизонте 10–15, тем более 100 лет. На самом деле, это первая уловка. Вторая лежит совершенно в другой области, она для людей чудовищная.

Во взрослом возрасте вас «покупают» не потому, что вы где‑то выучились на профессию, а из‑за навыков и опыта, которые вы реально имеете. И появляется большая проблема: люди в сорок лет бросают свою прежнюю работу и идут учиться на программиста, чтобы больше зарабатывать. А потом выясняется, что ничего этого нет, и после прохождения курсов они остаются такими же невостребованными.

Это не значит, что вы однажды обнулитесь и перейдете в другую сферу. Свою текущую профессию вы преобразовываете в специальность будущего, получая новые и актуальные скиллы. Если этого не делать, вы оказываетесь за бортом.

Расскажу на вашем примере. Мой папа работал журналистом 30 лет назад, не умел фотографировать и не разбирался в типографии. Современный журналист сам записывает подкаст, монтирует и обрабатывает его, выкладывает на сайт.

— Вы также говорили, что в России, на ваш взгляд, абсолютный кризис «компаний мечты». Как вы думаете, почему?

— В основном из‑за инвестиционного климата, потому что «компания мечты» — компания большого роста или челленджа. Тогда как большинство бизнесов нацелено на выживание, а не на рост. Есть сильные российские компании, которые круто растут, но в целом их становится все меньше.

— В этом году вы проводили исследование женщин, которые занимают руководящие посты. Почему вы вообще решили провести это исследование?

— В сентябре проходил форум Forbes Woman Day, посвященный гендерному равенству в бизнесе, политике, обществе. Он открывался большой панельной дискуссией. Представители крупных компаний с пеной у рта мне доказывали, что в стране нет неравенства. Поскольку я каждый день сижу, что называется, на приеме, я говорю: «Да ну вас, ребят, вы же врете. Может, вы запускаете программы и не знаете, как все обстоит на самом деле», а мне в ответ: «А чем ты это докажешь?» И тогда мы провели это исследование, чтобы доказать свою правоту. Эта история очень показательна для России, когда в компаниях, которые уверены, что у них все хорошо, на самом деле не так.

— Какие выводы вас больше всего удивили и почему?

— Меня удивили не выводы этого исследования, а то, что практически каждый день, когда я разговариваю с женщинами — топ-менеджерами, замечаю их неуверенность в себе. Если брать мужчину и женщину с аналогичным опытом, то первый будет более уверен, что он достоин лучшей позиции. Девушка начнет говорить о том, что не дотягивает и эту должность заняла случайно. Этого практически нет в Европе, поэтому меня удивляет то, что все меняется, кроме отношения русских женщин. Я понимаю, что все это идет из детства, и потому очень печально.

— Что вам кажется несправедливым на рынке найма в России?

— Мы сделали Facancy бесплатным для всех «белых воротничков». Текущий рынок найма я считаю крайне несправедливым и порочным, потому что все друг другу врут. Соискатель чаще всего врет в своем резюме, а работодатель — в своей вакансии. Далее продолжают врать на всех этапах найма: работодатель выкладывает вакансию и просматривает минимальное количество резюме, потому что на него валом валятся 800–900 откликов в день. А соискатель утверждает, что откликается только на то, что ему интересно, а в результате — на все подряд. С помощью Facancy мы пытаемся бороться с этим глобальным и неправильно построенным рынком, который унижает обе стороны.

— Вы говорили, что самый здоровый недискриминирующий формат в найме — это слепое собеседование. Почему? Также вы хотели провести эксперимент среди работодателей, получилось?

— Если вы совпадаете по ценностям, то, вероятно, вы будете на одной волне, но работодатели очень боятся. Скорее за какие‑то внутренние вещи, как воспримет коллектив, а вдруг он окажется сильно старше или моложе.

Формат, когда ты знаком только с резюме соискателя, его не видно, а тембр голоса изменен, немного используется в Европе. Эксперимент, к сожалению, не получился. Ни одна компания, которая изначально изъявила желание под постом, не согласилась в итоге.

— А сами работодатели стремятся избавиться от внутренней дискриминации по отношению к соискателям?

— С одной стороны, конечно, все хотят. Но с другой, главная цель любого бизнеса — это зарабатывать деньги.

— Как вы оцениваете внедрение big data для оценки работы сотрудников? Вспоминаю тот случай, когда массово уволили сотрудников в компании Xsolla.

— Я твердо уверена, что никаких big data при увольнении в Xsolla не использовалось. Они сами говорили о том, что отследили количество времени, которое сотрудник проводит за решением рабочих задач, и на основе этих данных сделали вывод, что больше вовлечен тот, кто тратит его больше. На самом деле мы снова столкнулись с обманом.

— Как вы оцениваете использование цифровых технологий на рынке найма?

— Это и не плохо, и не хорошо. Представьте, вы живете в маленьком городе, привыкли к тому, что вы ходите каждый вечер друг к другу в гости и так далее. А в один прекрасный момент возвращаетесь и обнаруживаете, что все вокруг пользуются интернетом, смартфонами. Ваш привычный образ жизни начнет рушиться, и это многим не нравится, потому что раньше друг должен был зайти, а теперь может просто позвонить или прислать сообщение. Поначалу многие этому сопротивлялись, но позднее пришли к выводу, что цифровые технологии — это правильно.

— Есть ли какие‑то тренды на рынке найма, о которых сейчас все говорят, но вы не верите, что они сбудутся? Почему?

— Я не верю в чат-боты, которые генерируют индивидуальные подборки вакансий. Вижу пользу в тех чат-ботах, когда это призвано адаптировать человека в офисе: показать столовую, туалет и другие.

Я не верю в историю с модным направлением «оффер за день», когда процессы внутри компании выстроены так, чтобы человек мог пройти все собеседования за один день и получить приглашение на работу. Это сделать несложно, но это точно не взвешенное решение в голове менеджеров и самого сотрудника и может привести к болезненному непониманию.

— Вы говорили, что сейчас время 22–29-летних перспективных сотрудников. Насколько сложно работать и продвигаться по карьерной лестнице более старшему поколению?

— Сложно. Это связано с двумя вещами: у нас много управленцев в возрасте 30–32 лет, им правда очень некомфортно, когда под их началом работают 50-летние. Кроме того, у людей старшего возраста зачастую устаревшие навыки, которые они не считают таковыми.

Впереди, как ни странно, будет проще.

— Как вы относитесь к трудоголизму? И как меняется к нему отношение у нового поколения?

— У меня нет однозначного ответа, это плохо или хорошо. Я считаю, что в разные периоды жизни у человека могут быть разные цели. Например, если вы хотите быстро сделать яркую карьеру или чего‑то сейчас достичь, то в этот период человек вполне может быть трудоголиком, это совершенно оправданно. Он может быть счастлив будучи трудоголиком, тогда как принудительный трудоголизм как форма работы в компании или поощряемый обществом — это плохо.

К счастью, представления об этом становятся более сбалансированными. Я помню, что мы в своей поздней юности очень гордились тем, что работаем по 14–17 часов, сейчас этим перестали мериться, и это очень хорошо. Я до сих пор считаю себя трудоголиком, всегда такой была, и каждый раз, когда пытаюсь переучиться, становлюсь глубоко несчастным человеком. Сейчас я уже этого не делаю, потому что для меня это нормальная форма существования.