Все, что ты знаешь, — ложь

Чума, абьюз и потаенные желания: почему мы постоянно возвращаемся к сюжетам о вампирах

29 января 2025 в 16:00
Современная культура кишит романтизированными вампирами: от сахарного Эдварда Каллена до нелепых «Реальных упырей». Тем страннее, что на экраны вышел очередной ремейк «Носферату» — страшилки об ужасном монстре, несущем чуму и смерть. Разбираемся, как менялись вампиры в литературе и кино и почему сюжет столетней давности вновь оказался актуальным.

Как вампиры прошли путь от страшных упырей до обольстительных чертей

Изначально вампиров связывали с болезнями и глобальными потрясениями

Первые же упоминания вампиров как осознанных человекоподобных монстров встречаются на древнерусском языке: в 1047 году их называли упырями, это мог быть неупокоенный, уродливый полуразложившийся мертвец, восставший из могилы и терроризирующий своих односельчан. По мнению слависта Стэнли Степанича, в суевериях вампиры выполняли функцию, схожую со многими другими демоническими существами в мировых легендариумах: их обвиняли в различных несчастьях и, в частности, в болезнях, когда представлений о бактериях и вирусах еще не существовало. Иногда этой нечисти боялись настолько сильно, что, пытаясь предотвратить эпидемии, выкапывали покойников из могил и втыкали им в грудь осиновые копья — как в европейских деревнях в XVIII и XIX веках, когда бушевали холера и туберкулез.

Культура тоже обращалась к вампирским сюжетам в эпоху больших потрясений. Начало XIX века в Европе ознаменовалось Наполеоновскими войнами; в Индонезии в 1815 году произошло крупнейшее извержение вулкана в истории человечества. Из‑за большого выброса пепла 1816 год стал «годом без лета». Именно в тот период Джон Полидори сопровождал английского поэта лорда Байрона в путешествии по Европе. В Швейцарии они встретились с супружеской парой Перси Биши и Мэри Шелли, с которыми коротали вечера за чтением и выдумыванием историй. Тогда же Мэри Шелли набросала сюжет для своего «Франкенштейна», а Байрон придумал историю о загадочном аристократе, скрывающем свою вампирскую сущность. Сам поэт считал ее тупиковой, но Полидори записал эту историю и в 1819 году издал повесть «Вампир» под именем Байрона.

До этого готическая романтическая литература уже заигрывала с мистическими сюжетами, но «Вампир» впервые представил кровопийцу очеловеченным, загадочным, экстравагантным, сексуальным и немного подлым аристократом.

Так появились и другие переосмысления — вдохновленная Полидори повесть Алексея Константиновича Толстого «Упырь» (1841), готическая новелла Джозефа Шеридана Ле Фаню «Кармилла» (1872) о хищной женщине-вамп и знаменитый «Дракула» (1897) Брэма Стокера, в котором вампир объединил в себе все страхи и пороки XIX века: он обаятелен, похотлив и несет в Англию из Восточной Европы смерть и чуму.

Именно такой образ первым закрепился в кинематографе — экспрессионистский «Носферату» (1922) немецкого режиссера Фридриха Вильгельма Мурнау, вольная адаптация романа Стокера. Ученик Зигмунда Фрейда Эрнест Джонс в статье «О ночном кошмаре» (1931) отметил, что во время пандемий множатся не только легенды о вампирах, но и ксенофобия. Выход «Носферату» в Германии сопровождался пандемией испанского гриппа, страшной инфляцией, убийством министра иностранных дел Вальтера Ратенау праворадикальными боевиками антисемитской организации «Консул», последствиями Первой мировой войны и миграцией в Берлин десятков тысяч евреев из Восточной Европы.

Кадр из фильма «Интервью с вампиром»

Кинокритик Джим Хоберман отмечает, что «Носферату» и «Дракула» стали универсальными страшилками о вредоносном Другом: кровожадный убийца приплывает на корабле, обложенном гробами, кишащими крысами, чтобы принести одну чуму и смерть. Только в Германии эти страхи накладывались еще и на антисемитизм. «Нет никаких доказательств, что Гитлер видел „Носферату“ — и все же в „Моей борьбе“ (1925) евреи неоднократно упоминаются как вампиры, кровопийцы и паразиты, „та раса, которая избегает солнечного света“. Подобные метафоры подхватили последователи, такие как нацистский идеолог Альберт Розенберг. Он неоднократно использовал квазибиологические термины, чтобы охарактеризовать евреев как вампирскую бациллу, заражающую своего немецкого хозяина. Как только началась война, тон стал еще более резким, как в нацистской брошюре 1943 года „Евреи-вампиры приносят хаос в мир“», — добавляет он.

Вампиры были сексуальными, но стали еще и человечными, когда за дело взялись женщины

В середине XX века о вампирах стали писать женщины. В 1968 году Мэрилин Росс начала серию книг о Барнабасе Коллинзе по телесериалу «Мрачные тени», а чуть позже, в 1970-х, Энни Райс издала первый роман из хроники «Интервью с вампиром».

Теперь вампиры не просто сексуальные и расчетливые аристократы — это еще и страдающие и сложные личности, пытающиеся сдержать свои демонические порывы, чтобы уберечь тех, кто им дорог.

Без эмпатичного и чувствующего рассказчика Луи де Пон дю Лака не было бы главного любимчика подростков Эдварда Каллена.

По словам писательницы и книжного блогера Анви Рид, современная вампирская литература варьируется от темного фэнтези до безопасного янг-эдалта вроде «Сумерек». «Вампиры популярны по той же причине, что и трукрайм-подкасты, документальные фильмы про маньяков и детективы про безумцев. Людям нравится узнавать чужие тайны, разгадывать мотивы и изучать не таких, как они. Вампиры все-таки убийцы — будь то кровожадные и жестокие, если смотреть на консервативную классику, или обольстительные и опасные, если смотреть на популярные романы», — говорит она.

Однако спустя сто лет вампирской эволюции в поп-культуре граф Орлок в экранизации Роберта Эггерса вновь похож на разлагающийся труп, сеет чуму, хаос и ужас — как сублимация страхов современного постпандемийного мира. Однако, несмотря на то что сюжет нового «Носферату» не новый, фильм гораздо больше, чем его предшественники, выводит историю жертвы вампира на первый план. И это нашло отклик у зрителей. Так, например, поп-культурная блогерка @jstoobs считает, что «Носферату» целиком посвящен Эллен и «тому, как тихо и незаметно навязанный стыд и ненависть контролируют жизнь женщин».

Какие смыслы можно найти в новом «Носферату»

Выражение подавленных сексуальных желаний

История болезненного фатального влечения Орлока и Эллен некоторым зрителям показалась эротичной: девушки признавались, что их привлекает, насколько герой одержим своей избранницей, его властный характер и сверхъестественная природа таких чувств. Помимо этого, многие увидели в истории Эллен эмансипацию подавленной женской сексуальности в строгую викторианскую эпоху.

Видео из тиктока @gabrielle_writes: «„Я погибаю от голода“. „Скоро я перестану быть твоей тенью, наша плоть сольется, и мы будем едины“. „Ты будешь моей навечно“. „Ты пробудила меня от бесконечной тьмы… Ты не принадлежишь миру живых, ты не для людей. Будешь ли ты со мной навечно? Клянешься ли ты?“ Я боюсь, что это бы сработало со мной».
Видео из тиктока @zosgotsauce: «„Носферату — это про сексуализированное насилие, а вы неграмотные монстры, если этого не понимаете и считаете фильм романтичным!“ Окей, называйте меня неграмотным монстром и фриком, но я считаю, что этот фильм о всепоглощающем желании, возвращении себе контроля над своими базовыми потребностями и о том, как круто наконец-то выразить это желание».

Вампирский миф неоднократно связывали с потаенными сексуальными фантазиями. Эрнест Джонс по следам «Носферату» Мурнау предложил психоаналитическое понимание вам­пира как символа «большинства сексуальных перверсий, фантазии, отсылающей к инфантильным сексуальным беспокойствам, манифе­стирующей наиболее извращенные формы сексуальности». По его мнению, такой образ символизирует запретные, подавленные желания, которые не находят выхода в обычной жизни человека. В 2001 году исследователь кино Ричард Дайер, изучая вампиров в популярной культуре, называл их «самыми соблазнительными монстрами в беллетристике». Дайер отметил, что присутствие вампира всегда связано с «сексуальным напряжением».

Исследовательница моды Вики Караминас в статье «Денди-вампир: переосмысление концепций мужской идентичности в моде, кино и литературе» пишет, что вампир, как и все фэнтезийные монстры, не вписывается в традиционные бинарные оппозиции вроде «добро и зло», «мужское и женское», «жизнь и смерть». «Не вписываясь в рамки этих четко определенных и противостоящих друг другу категорий, суще­ствование вампира ставит под сомнение прочность разделяющих их границ и служит утверждению полиморфной, динамической сексу­альности, не соответствующей ни одной из традиционных гендерных ролей», — считает она.

Женщины нередко фантазируют о жестоких или даже опасных ситуациях: согласно опросу 2009 года, 62% респонденток признались, что возбуждаются от мыслей об изнасиловании, при этом не хотят, чтобы они воплощались в жизни. Такая тенденция находит отражение и в спросе на эротическую литературу с элементами насилия и жестокости. Социолог Ева Иллуз в книге «Хардкорный роман: „Пятьдесят оттенков серого“Что примечательно, „Пятьдесят оттенков серого“ выросли из фанфика по „Сумеркам“., бестселлеры и общество» подробно изучила, почему такие книги, даже несмотря на то, что нередко написаны посредственно, становятся популярными. По ее мнению, для женщин они становятся power fantasy — фантазией получить власть в ситуациях, когда они чувствую себя бессильными.

По данным ВОЗ, каждая третья женщина в мире хотя бы раз сталкивалась с разными формами сексуализированного насилия, а угрозу пострадать от насилия в семье ощущали 38% респондентов опроса ВЦИОМ 2018 года. Среди женщин эта доля достигала 49%. Ева Иллуз пишет, что «фантазия формируется вокруг реальности, вбирает ее в себя, но в то же время защищает себя от нее и помогает человеку свыкаться с ней». Человеческая психика склонна превращать боль в удовольствие в условиях, когда иными способами справиться с ней не получается. Блогерка bazazilio, изучающая медиапродукты для женщин, добавляет, что в романах с элементами насилия героини перестают быть пострадавшими: они получают возможность либо изменить, либо победить обидчика.

Иными словами, романы, воплощающие садистские сексуальные фантазии, — это попытка женщин получить контроль над своим телом и сексуальностью и справиться с фрустрацией от несправедливости.

В «Носферату» Эггерса сексуальность Эллен и маркируется окружающими ее мужчинами как «животная природа», «темные силы», ее припадки связываются с нестабильностью менструального цикла, а в качестве лечения врач предлагает пускать девушке кровь, надеть на нее корсет и привязать к кровати. В викторианскую эпоху моральные нормы ужесточались: считалось, что у женщин не может быть никаких желаний или знаний об интимных отношениях, поэтому для многих из них первая брачная ночь в лучшем случае оказывалась разочарованием, в худшем — травмой. Хотя мы не знаем ничего об интимных отношениях Эллен с мужем Томасом, вероятно, сексуальные потребности девушки с ним не реализуются. Связь же с Орлоком ощущается Эллен как что‑то опасное, но при этом невероятно притягательное, поэтому некоторые пользователи трактуют ее как power move.

Метафора сексуализированного насилия

Однако другая часть интернета видит историю Эллен более прозаично: по их мнению, героиня Лили-Роуз Депп не ищет выход своей подавленной сексуальности, а переживает травму из‑за сексуализированного насилия. Эллен страдает от того, насколько ее «животная», как проговаривают в фильме, натура не соответствует ожиданиям общества. В яркой сцене, где Лили-Роуз Депп рвет на себе одежду в мистическом припадке, некоторые пользователи видят внутренний конфликт: девушка любит своего мужа Томаса, но из‑за связи с Орлоком чувствует себя «нечистой», «порочной», «недостойной любви». Эллен мучает стыд: когда ее юной девочкой нашли после совращения Орлоком, отец не поддержал свою дочь, а обвинил и унизил.

Блогерка @_jennasayquoi обратила внимание на продуманный символизм: воплощением Эллен в фильме становится сирень. В викторианские времена существовал цветочный этикет, когда растения наделялись дополнительными смыслами и могли служить скрытыми посланиями. Поэтому неслучайно в фильме цветком Эллен выбрали сирень: она символизировала первую любовь и непорочность, но в то же время — последнюю любовь и смерть. Примечательно, что вдовы в траур носили разные оттенки сиреневого, чтобы почтить память покойного мужа. История Эллен окутана не столько силой, сколько фатализмом: у девушки нет иных способов справиться со своим обидчиком, кроме как через жертву и смерть.


Несмотря на попытки подробного декодинга, многие кинокритики не видят в «Носферату» Эггерса дополнительных глубоких смыслов. По мнению кинокритика «Афиши Daily» Никиты Лаврецкого, у Эггерса форма и исполнение гораздо важнее истории и смысла. «Теперь понятно, что феминистская интерпретация его дебюта „Ведьма“ была притянута критиками за уши: в „Носферату“ героиня Лили-Роуз Депп — квинтэссенция клише девушки в беде, сексуализированной жертвы и, в конце концов, роковой соблазнительницы, — считает он. — Это не обязательно плохо, ведь чисто оформительский апгрейд классики тоже может впечатлять. Но все-таки из консерватизма культурного вытекает и обидный консерватизм художественный».

Расскажите друзьям
Loading...
Читайте также
Интересное
Рекомендуем вам
[]