#Запрещенная_профессия: журналисты — о работе в мире нежелательных медиа и иноагентов

5 августа прекратили работу «Открытые медиа», «Правозащита Открытки» и издание «МБХ медиа», их сайты ранее заблокировал Роскомнадзор. Генпрокуратура связывает организации с британскими проектами Open Russia Civic Movement и Open Russia, признанными нежелательными в России. Среди независимых изданий и правозащитных центров, на которые было оказано давление за последние полгода, также оказались «Медуза»*, VTimes*, The Insider*, организации «Проект»**, «Команда 29»** и другие.

В связи с этим медиа «Холод» запустило флешмоб с тегом #запрещенная_профессия и призвало журналистов рассказать о своем пути в профессии и о том, как происходящее повлияло на них. Вот какими историями они поделились.

«Мне не так много лет, но в политической журналистике я так давно, что помню не только двойную сплошную (так новое руководство РБК в 2016 году называло черту, которую не стоит пересекать при написании некоторых материалов. — Прим. ред.), но даже гребаную цепь (фраза журналиста Филиппа Дзядко, сказанная при увольнении с поста главного редактора журнала „Большой город“, описывает серию увольнений и ограничений в российских медиа в период 2011–2012 года. — Прим. ред.). Я успела поработать в „Коммерсанте“, когда он еще был лучшей российской газетой, и, естественно, в „Медузе“*, когда она еще не была иноагентом.

Все время с тех пор, как я поступила на журфак, российской журналистике становилось все хуже — но, кажется, так плохо, как сейчас, не было никогда. Издания закрываются уже каждую неделю, звания иноагентов и нежелательных организаций раздаются направо и налево, десяткам независимых журналистов попросту негде дальше трудиться. Многим стало опасно даже находиться в стране.

У нас такая работа, что пафос в ней не очень уместен, но сейчас я его себе позволю. Я не понимаю, что дальше будет с моей профессией. Кто будет сохранять ее уровень, когда все закроется? Откуда возьмутся профессиональные журналисты, когда этот мрак наконец закончится, если сейчас они все будут выдавлены из СМИ?»

(Источник)

«Я пошла в журналистику в 14 лет, тогда она была, конечно же, смешная и нелепая, но в 19 меня уже приняли в Союз журналистов (так и не поняла зачем, если честно) и у меня даже была его корочка. О чем я мечтала тогда? Как себе все это представляла? Разумеется, абсолютно не так, как это выглядит сейчас. Я, как и многие в популярном посте на эту тему, пошла ***** [к черту] (то есть в корпорацию, простите).

Потому что в профессии почти негде работать (можно только писать необидные для власти колонки в лайфстайл), потому что у оставшихся еще чудом медиа практически нет гонорарного фонда, потому что поле зачищают с нездешней силой.

Пытаюсь вспомнить, что было первыми звоночками для меня. Убийство Листьева, когда я проплакала несколько дней кряду перед заставкой с его фото? Убийство Политковской в мой день рождения в соседнем доме? Разгон НТВ? Выдавливание „Дождя“ из кабельного ТВ? <…>

Я стояла в пикетах за своих друзей и коллег так много раз. За Голунова, за Азара, подписывала открытки Сафронову. Надевала на дальневосточный медиафорум футболку „Журналистика не преступление“ (тогда я не знала, насколько она будет у меня в ходу потом).

Мне ****** [очень] больно за всех коллег, оставшихся без работы и с запретом на профессию. Мне ужасно больно за Россию. Я верю, что я еще увижу, как Россия станет свободной и счастливой, а журналистика — не преступлением».

(Источник)

«В какой профессии я окажусь, было понятно еще в школе. Учителям пришлось терпеть мои сочинения, где я, раскрывая тему „Чинопочитательство в комедии ‚Ревизор‘“, доказывал актуальность проблемы примерами из школы. На каждой стене там висели идиотские плакаты с директором металлургического комбината, который ее спонсировал, а любой приезд делегации оттуда сопровождался плясками в касках и оранжевых шарфиках в актовом зале. Впрочем, мое свободомыслие поощряли; угрожать школьникам за критическое мышление в России начнут лишь десять лет спустя.

От журфака меня отговаривали все: родители, друзья, учителя. Я уже готовился к вступительным. Но все-таки решил идти в экономический вуз — все старшие друзья один за другим поступали в „Вышку“ и „Финашку“, а я ведь не хуже. Экономическое образование впоследствии мне сильно пригодится во время работы в РБК, а тогда куда более важным казалось купить перед первой парой „Афишу“ и прочитать свежую колонку Юрия Сапрыкина. Потом была Болотная. Стало окончательно ясно, что самое интересное, что может быть в жизни, — это фиксировать реальность и рассказывать о ней другим людям. <…>

Это чудовищно, что теперь хороший день — это когда ни к кому не пришли с обыском и не закрыли, это чудовищно, что на такое количество людей и институций поставили клеймо из 24 слов капслоком (СМИ, признанные иноагентами, по закону обязаны помечать все материалы уведомлением о том, что эти видео и статьи созданы медиа, „выполняющим функции иностранного агента“. — Прим. ред.), это чудовищно, что скоро, кажется, станет совсем негде работать, это чудовищно, что вообще в 2021 году повестка дня может быть такой».

(Источник)

«Меня всегда тянуло в ту часть журналистики, которая далека (обычно) от больших бурь, — писать о музыке (и в целом о культуре в обществе) я и 10 лет назад хотел больше, чем о чем‑либо еще.

Хотя в итоге дольше всего я, кажется, писал про законы, запреты и приключения государства в интернете. Из четырех изданий, для которых я об этом писал, два заблокированы и уничтожены, два просто закрылись (и без труда контент оттуда тоже не найти). <…>

С музыкой же я попал в школу культурной журналистики Pro Arte (с выпускниками которой я постоянно пересекаюсь до сих пор в том числе и на планерках два раза в неделю), первый день которой пришелся на 11 декабря 2011 года и на которую я приехал прямо с Болотной площади, уверенный, что сейчас-то станет совсем зашибись.

То было очень интересное время, когда даже при совсем крошечном рынке и минимуме возможностей было ощущение, что ты можешь все, надо только постараться. Мы слушали не менее воодушевленного Сергея Пархоменко и читали только вышедший номер „Коммерсант-Власть“ про выборы. Оттуда через пару дней уволили Максима Ковальского — и, собственно, считается, что как раз с того момента стало совсем не зашибись.

Что было дальше, вы знаете и без меня. Что будет дальше, не знает никто. Но при всех вводных я все-таки буду сохранять оптимизм и верить в то, что все в итоге будет хорошо. И, надеюсь, очень скоро. А иначе зачем это все?»

(Источник)

«Недавно ко мне обратились из одного студенческого издания и попросили написать пару абзацев о том, какие советы я дала бы себе из прошлого по поводу профессии. И я написала примерно такое: „Дорогая, ты все еще думаешь, что твоя работа будет веселой, что вокруг — сплошные красивые городские СМИ и модные ‚взрослые‘ журналисты с классными расследованиями. Ты так спешишь скорее что‑то сделать, чему-то научиться. Но ты даже представить себе не можешь, что через 7–8 лет каждую пятницу кого‑нибудь будут объявлять иноагентом, закрывать, что друзья станут уезжать. Пока у тебя есть возможность, отдыхай и спи побольше, занимайся спортом, иди на терапию, береги силы. Они тебе понадобятся, потому что дальше станет очень сложно“.

Уровень тревоги зашкаливает. Даже когда пишешь про совершенно безобидные вещи вне политики и экономики, все равно не знаешь, когда в тебя прилетит, — мы все как будто сидим в одном окопе, куда стреляют наугад. Уже не получается никак спрогнозировать реальность, потому что она никакой логике давно не поддается. Я никого не призываю уже даже оставаться в профессии, не хочу говорить ни о какой стойкости и героизме. Я и от себя его, честно говоря, не требую и не жду, я просто хочу делать интересные штуки до тех пор, пока не исчезнет возможность. Я хочу всех попросить только беречь себя. Я надеюсь, что‑то однажды станет по-другому, и мы все спокойно будем делать то, что любим. Но вряд ли очень скоро. А до тех пор — друзья, держитесь».

(Источник)

«<…> Что будет завтра, я не знаю. Мне так не хочется видеть своих коллег за решеткой, слать им приветы в другие страны, читать приказ ФСБ, полностью запрещающий работать лично мне, слышать от друзей „Мы поработаем чуть-чуть так, а дальше, ну что, есть и другие профессии, Саш“, мне хочется завидовать чужим текстам и учиться у профессионалов, хочется хвастать перед ними же своей работой, искать вместе темы, передавать друг другу талантливых фрилансеров, работать. Мне хочется жить эту жизнь, которая утекает у меня сквозь пальцы, а я больше не могу ее удержать.

Силы на браваду у меня кончились где‑то год назад, когда стало понятно, что Ваня (журналиста Ивана Сафронова задержали 7 июля 2020 года. Его обвиняют в госизмене (ст. 275 УК). Уже больше года он провел под арестом, в конце июня суд продлил его содержание под стражей до 7 октября. — Прим. ред.) в Лефортово будет не неделю и не месяц. А затем с каждым закрытым и угнетенным СМИ воли к борьбе у меня становилось все меньше. Сейчас я просто сижу на берегу и смотрю на море. В буквальном смысле, а может, и в переносном».

(Источник)

* «Медуза», VTimes, The Insider включены Минюстом в список СМИ, выполняющих функции иностранного агента.
** По мнению властей, «Проект» и «Команда 29» аффилированы с нежелательными организациями.