Стоит ли читать «Девушку, которая искала чужую тень» — продолжение «Миллениума»

Трилогию «Миллениум» Стиг Ларссон начал летом 2002 года. Ему было 48, и до этого он не написал ни строчки прозы. Известный шведский журналист, Ларссон всю жизнь занимался исследованием правых идеологий и экстремистских организаций, и сочинение романов так плохо вязалось с его фигурой, что даже друзья отнеслись к затее с писательством как к шутке. Микаэль Экман, коллега Ларссона, вспоминал, как в 2001 году они после работы пили виски и фантазировали о том, чем будут заниматься на пенсии. «Я напишу пару книг и стану миллионером», — сказал Ларссон. Экман поднял его на смех. Бывший начальник Ларссона, Курдо Бакси, отреагировал примерно так же, когда тот признался, что пишет роман, и попросил показать рукопись: «Я думал, он шутит».

Но Ларссон не шутил. За два года он сочинил целую трилогию и уже готовил ее к публикации, но утром 9 ноября 2004 года внезапно скончался от инфаркта, когда поднимался по лестнице на седьмой этаж в свой офис. Через полгода первый роман появился в книжных магазинах и сразу стал бестселлером в Швеции, а через пять лет — и во всем мире.

Именно эта необычная траектория жизни (и смерти) писателя на первых порах обеспечила книгам успех. Шутка ли — с нуля сочинил три отличных детектива и умер в дверях славы: мечта маркетолога. Но главная причина популярности трилогии «Миллениум» — это, конечно же, персонажи.

Создавая своих героев, Ларссон сознательно шел против канонов. Нуар — жанр вполне устоявшийся: в центре повествования неизменно угрюмый, депрессивный алкоголик-мизантроп типа Харри Холе из романов Ю Несбе, который раскрывает преступления в перерывах между походами в любимый бар и отходняками после запоев. Микаэль Блумквист, основатель журнала «Миллениум» (отсюда — название цикла), в этом смысле персонаж-наоборот: абсолютно здоровый, в меру пьющий журналист-правдоискатель с кристально чистой репутацией; даже его внешнюю привлекательность Ларссон обыгрывает как насмешку над токсичной маскулинностью, характерной для жанра. Блумквист пользуется успехом у женщин, но в рамках книг его интрижки всегда выглядят так, словно это его соблазняют и тащат в постель, что довольно остроумно на фоне закостеневших представлений о неотразимых героях из нуарных романов.

Лисбет Саландер, как и Блумквист, персонаж-перевертыш. С ней Ларссон поступил еще радикальней: взял все известные стереотипы о героинях-женщинах и вывернул их наизнанку. На выходе получилась агрессивная девушка-хакер с обостренным чувством справедливости и запредельно высоким IQ, одетая как панк и рассекающая по городу на мотоцикле.

Ларссон пытался добиться максимального контраста между героями, и это ему удалось: если Блумквист — противник насилия, который всегда ищет способ соблюсти протоколы, то Лисбет, напротив, ведет себя как мститель из комиксов — собственноручно карает тех, до кого не дотягивается закон. Кроме того, протагонисты у Ларссона равноправны: автор и здесь отказался от стандартного детективного тропа, не разделяя их на Холмса и Ватсона — мозга и его помощника. Именно эта новизна — попытка обыграть затертые клише, — а также химия между героями обеспечили книгам такой успех во всем мире.

Семья, пожалуй, главная единица измерения в скандинавской литературе. Все саги начинаются с длинных перечислений родственных связей — кто кого и от кого родил. И тайны в шведских триллерах также чаще всего вращаются именно вокруг выглядывающих из шкафов скелетов. По этой формуле, например, написаны многие романы Хокана Нессера или Анны Янсон: трагедии и преступления в них — результат скорее неустроенности жизни и затаенной обиды, чем злого умысла. Вспомнить хотя бы «Человека без собаки», где в центре сюжета — семейное торжество.

Ларссон не исключение: тема семьи очень важна для него, но и обыгрывает он ее по-своему. Если отсечь лишнее, то «Миллениум» — это одно большое путешествие Лисбет Саландер в поисках настоящей семьи, то есть людей, которые примут и полюбят ее такой, какая она есть. Архитектурно все сюжеты в трилогии выстроены так, чтобы ближе к концу героиня освободилась от всех тиранов и нашла покой. И главный парадокс в том, что угнетатели Лисбет в этой семейной саге — это ее кровные родственники, отец и сводный брат, а также назначенный судом опекун. Романы Ларссона так хорошо продуманы, что даже если читатель и не видит эту смысловую инверсию, то все равно подсознательно чувствует посыл: семья — это вовсе не запись в свидетельстве о рождении, кровные узы — фикция, а с генеалогического древа в любой момент можно отломать ветку и найти новую семью. Именно так и поступает Лисбет, и потому самая последняя сцена, когда она открывает дверь перед Блумквистом, то есть впускает его наконец в свою жизнь, пожалуй, идеальное завершение ее истории.

У самого Ларссона, как и у Саландер, тоже в каком-то смысле было две семьи — родственники и жена. До восьми лет он жил с бабушкой в деревне, затем все же переехал в Стокгольм, к отцу и брату, но в шестнадцать ушел из дома. А в восемнадцать обрел вторую семью — познакомился с архитектором Евой Габриэльссон. Они вместе работали и путешествовали, а в 1981 году и вовсе отправились в Гренаду, где изучали революционный опыт только что освобожденной республики. Габриэльссон играла в жизни Ларссона такую важную роль, что когда трилогия «Миллениум» завоевала мир и журналисты стали копаться в биографии автора, появилась теория о том, что Ева приложила руку к книгам. Это объяснимо — в литературных талантах Ларссона до последнего сомневались даже его коллеги, тогда как Габриэльссон, напротив, всегда была известна не только как архитектор: в молодости она перевела на шведский «Человека в высоком замке» Филипа К.Дика.

К сожалению, Ларссон не оставил завещания, а их с Габриэльссон брак не был официально зарегистрирован. Писатель боялся, что если у них будет общее имущество, его общественная деятельность может поставить под угрозу ее жизнь. Поэтому после его смерти все права на книги по закону отошли к отцу и брату.

Габриэльссон пыталась судиться, у нее на руках остался недописанный четвертый роман о Саландер — Блумквисте, и она готова была закончить его, но суд встал на сторону наследников и запретил ей использовать имена персонажей. А уже в декабре 2013 года отец Ларссона объявил о том, что продолжением серии займется журналист-биограф Дэвид Лагеркранц.

Развивать успешную франшизу после смерти автора — вполне распространенная практика. К примеру, Себастьян Фолкс среди прочих перезапускал бондиану, а Энтони Горовиц оживлял Шерлока Холмса. Но тут есть два нюанса.

Во-первых, Фолкс и Горовиц — опытные писатели, они как минимум владеют основами ремесла, в то время как Лагеркранц — журналист, в резюме которого полубиографические романы об Алане Тьюринге, покорении Эвереста и мемуары Златана Ибрагимовича, собранные из 100-часовой записи интервью с футболистом.

Во-вторых, продолжение «Миллениума» не имеет никакого отношения к изначальному замыслу Ларссона. Ева Габриэльссон так и не отдала незаконченный черновик наследникам, и Лагеркранцу пришлось писать новую историю с нуля, а это большая проблема, потому что он, очевидно, не имеет ни малейшего представления о том, как работает сюжет хорошего триллера.

Справедливости ради, Ларссон тоже был журналистом и тоже начинал с нуля. У его книг куча недостатков — они избыточны, многословны, у них проблемы с ритмом, — но штука в том, что Ларссон во всяком случае умел создавать харизматичных персонажей и нагнетать атмосферу. Лагеркранц на это неспособен: работая над продолжением, он просто надергал сюжетных ходов из оригинальной трилогии. Помните, как во второй книге «Миллениума» Блумквист догадался, что Лисбет взломала его ноутбук, и общался с ней через текстовый файл на рабочем столе? У Лагеркранца происходит то же самое.

«Девушка, которая застряла в паутине» — никакое не продолжение серии: это измельченные и перемолотые в блендере фабулы первых трех книг, стерилизованные и разбавленные водой. Почти все сцены в романах Лагеркранца — это разговоры двух людей в комнате или по телефону, причем по телефону они обычно пересказывают другу другу то, что произошло в предыдущей главе. Ни одной попытки построить эффектную сцену: вся книга выглядит как сборник интервью — один длинный диалог сменяется другим.

Оригинальная трилогия, помимо прочего, отличалась еще и крайней жестокостью: за три романа Лисбет успела облить отца бензином, поджечь его и огреть топором, 381 день просидеть в изоляторе в психушке и прибить брата гвоздями к полу; ее насиловали, избивали, стреляли ей в голову и один раз даже похоронили заживо; она на мотоцикле преследовала маньяка-убийцу, набила на груди у насильника татуировку-слово «свинья» и в одиночку отметелила толпу байкеров. Книги Ларссона в этом смысле — образец скандинавского детектива, увечья и жестокость в них — часть повседневной жизни: в одной сцене героиня завтракает, а в следующей у нее уже сотрясение мозга и пара сквозных ранений — и это нормально.

Не то Лагеркранц. В новом романе «Девушка, которая искала чужую тень» одна сломанная челюсть вначале, убитый передозировкой немощный старик в середине и далее невнятная возня вокруг «таинственного секретного эксперимента над детьми-сиротами», который подается без иронии и похож на сюжет фильма, украденный у Уве Болла. Лагеркранцу попросту недостает ни духу, ни фантазии, ни инстинктов, чтобы дать жару — и на фоне безумия, которое творилось на страницах у автора оригинала, это просто смешно.

Ларссон как ветхозаветный бог заставлял своих героев проходить самые страшные испытания — Лагеркранц же словно боится навредить им и, если и наказывает персонажа, то как бы понарошку: Лисбет всегда ранена несерьезно — чтобы уже через двадцать минут антилопой скакать по фьордам и палить из пистолета со стопроцентной точностью. В «Девушке, которая искала чужую тень» читатель встречает Саландер в тюрьме — и вот здесь можно было бы сгустить краски и раскрутить юридическую линию, заставить всех героев бороться за жизнь, но нет: Лисбет выходит из заключения через два месяца без единой царапины. Да и тюрьма эта больше похожа на приятный шведский отель с садиком во дворе, кружком керамики и сырниками с брусничным соусом на обед. Если так дальше пойдет, то в третьей книге Лагеркранц поставит Лисбет в угол и запретит ей смотреть телевизор — на большую жестокость к персонажам он, очевидно, не способен.

Писать сиквел известной серии — затея в принципе очень рискованная; продолжатель так или иначе должен соревноваться с первоисточником, пытаться выйти из его тени, сказать что-то свое. У Лагеркранца такой цели нет: обе его «Девушки» — это романы, кричащие о своей вторичности. Их автор даже не пытается заигрывать с жанром и как-то проявить себя: наоборот, он постоянно ищет способ писать «под Ларссона», спрятаться за ним — и даже в этом терпит неудачу. Сиквелы «Миллениума» недотягивают даже до уровня фанфика: последние могут быть неловкими и кривыми, но по крайней мере всегда написаны с любовью — к писателю-кумиру, героям, атмосфере оригинала. Книги Лагеркранца написаны с любовью к деньгам.