Стиг Ларссон Общество мертвого поэта

Фотография: Par Lindstrom

Как и его герой Микаэль Блумквист, Стиг Ларссон питался по большей части фастфудом, квартиру обставлял мебелью из IKEA и вместо того чтобы ходить в фитнес-клуб, целыми днями работал, каждые 10 минут выкуривая по сигарете

9 ноября 2004 года около 5 часов вечера жур­налист Карл Стиг-Эрланд Ларссон обнаружил, что лифт в здании, где располагался его офис, сломался. Можно было развернуться и уйти, но он направился к лестнице и пошел вверх пешком, с тяжелым портфелем, в котором лежали распечатки трех готовящихся к публикации романов. Добравшись до верха, он умер. Разумеется, для человека с врожденными шумами в сердце, вы­куривающего три пачки в день, штурм 7-го этажа не самая простая задача. Разумеется, никто не за­страхован от сердечного приступа. Однако, сколько бы ни говорили о том, что в смерти Ларссона — 50-летнего мужчины, чьи последние фотографии не свидетельствуют ни о каких проблемах со здоровьем, — нет ничего неестественного, это была странная, вопиюще преждевременная, подозрительная и требующая расследования смерть. Случайно ли, что Ларссон, в юности завещавший все свое имущество местному отделению компартии, главный антифашист Швеции, за которым охотились неонацисты и чье имя, адрес и фотография печатались в их журналах с подписью «враг белой расы», умер в годовщину Хрустальной ночи? Почему за несколько дней до смерти его брат, Йоаким Ларссон, попросил его составить юри­дически оформленное завещание?

Курьез в том, что в ноябре 2004-го наследники едва ли могли рассчитывать на роялти с 27 миллионов — на май 2010-го — проданных экземпляров трилогии «Миллениум». За свою недолгую жизнь Ларссон успел побыть скандинавским корреспондентом британского журнала Searchlight, членом Коммунистической рабочей лиги, фотографом, графическим дизайнером, консультантом антиэкстремистского отделения Скотленд-Ярда, издателем левацкого, служившего скорее инструментом политической борьбы, чем обогащения, журнала «Экспо» и писателем-любителем — но по сути всю жизнь оставался вкалывающим с утра до ночи журналистом, чьей специализацией были разоблачения деятельности ультраправых организаций: опасная и скудно оплачиваемая профессия. Ни сам Ларссон, ни те, кто расследовали обстоятельства его смерти, не могли предугадать, что к 2010 году книги Ларссона вызовут настоящую социальную эпидемию, сам Ларссон станет одновременно иконой, национальным героем и сопоставимым с Volvo и IKEA шведским брендом, а государственный музей вынужден будет организовывать экскурсии по ларссоновским местам Стокгольма — на которые лучше записываться заранее, потому что спрос слишком велик.

Датчанин Питер Хег с романом «Смилла и ее чувство снега» в начале 90-х стали предтечей будущего скандинавского бума

Иррациональность феномена — почему слишком толстые, плохо скроенные и изобилующие ненужными подробностями романы о потасканном журналисте-вуманайзере и кощееподобной хакерше завоевали не только скандинавский (это бы еще полбеды), а англоязычный, то есть мировой рынок; до Ларссона никогда ни один переводной роман не поднимался до первой позиции в списке английских бестселлеров — мучает всех, кто если и не стал жертвой вируса, то вынужден наблюдать за его распространением. Что такое есть у этого автора, который и автограф-то дать не в состоянии, что лишило впервые за всю историю издательского дела Англию и Америку иммунитета против иностранной книги? Что вообще значит этот совершившийся в считаные месяцы передел рынка? Издательствам следует торговать мертвыми авторами? Англия и Америка больше не владеют инициативой только в детективном сегменте — или это происходит со всей литературой вообще? Сможет ли кто-нибудь изобрести вакцину против Ларссона — на начало лета 2010 года вопрос этот далеко не праздный: под угрозой оказались самые крепкие национальные литературные бренды.

Книга «Безликие убийцы» была первой в серии детективов-бестселлеров Хеннинга Манкелля о полицейском Курте Валландере; далее последовали еще девять

Самое простое — и очевидное — объяснение успеха состоит в том, что Ларссону очень повезло с героями: Микаэль Блумквист и Лисбет Саландер оказались Холмсом и Ватсоном XXI века. Оба очень странные. Она обладает почти паранормальными способностями, способна вырубить чемпиона по боксу впятеро большей, чем она сама, весовой категории, купила себе 18(!)-комнатную квартиру и сама — по-своему — решила теорему Ферма. Он не менее странный тип: повзрослевший астрид-линдгреновский Калле Блумквист, страшно положительный, феминист и защитник женщин — но при этом не пропускающий ни одной юбки, от старух до подозрительно по-тинейджерски ­выглядящих девушек. Ходок? Да нет, тут уж не ходок — бери выше; именно для таких типов в советское время был отчеканен термин «целколомидзе».

Повезло с героями — или Ларссон сознательно сыграл, сделал их неадекватными жанру? По словам самого писателя, он «пытался создать героев, которые радикально отличаются от обычных персонажей в детективных романах. Поэтому у Микаэля Блумквиста нет язвы или проблем с алкоголем или экзистенциальной депрессии. Он не слушает оперы и не посвящает себя какому-то странному хобби вроде авиамоделирования или чего-то такого. В общем, у него нет никаких проблем и главная его характеристика — он ведет себя как стерео­типическая шлюха, что и сам осознает. Я также намеренно осуществил инверсию гендерных ролей: во многих отношениях Блумквист играет роль «красивой дурочки», тогда как Лисбет Саландер ведет себя как мужчина и обладает обычно приписываемыми мужчинам характеристиками».

Привлекательные именно благодаря своей странности ларссоновские герои — допустимое, но не исчерпывающее объяснение феномена. Как и в случае многих социальных эпидемий, было бы правильно просто принять тезис об иррациональности ларссономании — однако следует понимать, что «Ларссон» возник не на пустом месте, и у феномена есть своя литературная и экономическая подоплека. Во-первых, за 15 лет до Ларссона уже появлялся роман, в котором тоже нагнеталась мрачная скандинавская атмосфера, это тоже был детектив, в нем тоже речь шла о насилии над слабыми существами, тоже главной героиней была очень сильная и умная женщина — и по миллиону экземпляров переводов этого романа было продано по обе стороны Атлантики: «Смилла и ее чувство снега» датчанина Питера Хега. Во-вторых, со второй половины 90-х Скандинавия планомерно зарабатывала себе репутацию успешного экспортера детективов — прежде всего за счет шведского писателя Хеннинга Манкелля, чья серия романов о Курте Валландере, может, и не вызвала такого international brouhaha, как «Миллениум», однако стабильно фигурировала в списке бестселлеров, была экранизирована Би-би-си и приучила людей к тому, что штамп «Сделано в Швеции» свидетельствует о высоком качестве литературного продукта. В-третьих, монополия англичан и американцев на детективный жанр разрушалась в течение последнего десяти­летия вовсе не только скандинавами; о том, на­сколько эффектным оказался этот натиск, можно судить по тому, что в 2005 году было объявлено, что «Золотой кинжал» — премия за лучший детективный роман года, которую на протяжении не­скольких лет получали неанглоязычные авторы, — больше не будет выдаваться иностранцам (для них выделили отдельную, гораздо менее престижную категорию — по сути, сослали в резервацию). Англичане и американцы доминировали в жанре со времен Эдгара По и Конан Дойла, однако теперь переводные авторы не просто выходили за негласно отведенную им рыночную долю — 3%, они нагло хозяйничали на заднем дворе родоначальников жанра. Забегая вперед, надо сказать, что протекционистские меры не смогли предотвратить коллапс традиционной картины мира: уже весной 2010-го продажи всего трех книг ОДНОГО иностранного автора — того, о ком вы подумали, — составляли 4% всего книжного рынка Британии. Таким образом — по выражению автора одной диссертации, посвященной этому феномену, — кое-кто умудрился «продать лед эскимосам»; причем то была не одноразовая акция — эскимосы хотят еще льда, они выстраиваются за ним в очередь. Каких размеров достигнет эта брешь после голливудских экранизаций Ларссона, не знает пока никто; однако тиражи Ю Несбё, Арнальда Индридасона, Камиллы Лэкберг быстро и верно приближаются к Гришэму и Джеймсу Паттерсону; и если вы издатель или продавец книг и размышляете, на каких авторов сделать акцент в ближайшие годы, то смело выставляйте на витрину норвежцев, шведов, датчан, исландцев. Хорошо бы, чтобы в книге было какое-то убийство, но даже необязательно, чтобы это был детектив: хотя бы какое-то насилие и, что важнее, «мрачная скандинавская атмосфера».

Эмблема британской премии в области детективов «Золотой кинжал». С 2006-го иностранные романы вынесены в отдельную номинацию — в основной англоязычные авторы не выдерживали конкуренции

До Ларссона мало кому приходило в голову, что Швеция — привязанная в сознании обывателя к таким брендам, как Астрид Линдгрен, IKEA, АBBA, Volvo, Absolut — может оказаться идеальным местом для автора романов о насилии и коррупции. Более того, даже и сейчас многим кажется, что описанная в «Миллениуме» атмосфера — искусственная, бутафорская: «там-ничего-не-происходит-и-именно-поэтому-они-себе-навыдумывали-невесть-какие-ужасы». Это так и не так: да, на витрине — благополучная социал-демократия, воплощающая триумф справедливости, современного дизайна и натуральных материалов. Однако ж не так уж много найдется европейских стран, где нацистские традиции так и не были до конца выкорчеваны, а политики самого высокого уровня рискуют умереть насильственной смертью: в 1986-м был убит шведский премьер-министр (Улоф Пальме), в 2003-м — министр иностранных дел (Анна Линд). Правда ли, что ларссоновские сюжеты — плод его воображения? Кристофер МакЛехуз, английский издатель, уверяет, что знает людей «с хорошими связями в шведской полиции и спецслужбах», которые «уверяют, что все, описанное в «Миллениуме», на самом деле происходило. А ведь известно, что Ларссон плани­ровал написать всего 10 романов. Так что, сами видите, есть основания думать, что, возможно, он не просто умер, а его остановили».

Стиг Ларссон с Евой Габриельссон — женщиной, с которой он жил в гражданском браке в течение 32 лет до самой смерти. В соответствии со шведскими законами, все наследство Ларссона, включая права на книги, отошло отцу и брату писателя

Вот про это «Миллениум»: про то, что «шведский социализм», обещающий обеспечение ­справедливости и защиту слабых, на самом деле не справляется со своими задачами. Про лице­мерие целой страны. Про то, что медиа охотятся только за тем, что можно продать как сенсацию, что бизнес и криминал слились, что социальные службы выполняют формальности, но по сути не интересуются людьми. Про то, что Швеция кишит криптонацистами — еще со времен Второй мировой, потому что пресловутый «нейтралитет» на деле означал не что иное, как поддержку Гитлера. Что тип «мужчина, который ненавидел женщин» (оригинальное название первого романа) — по нынешним временам скорее норма, чем вы­родок; да, Швеция не Афганистан, но женщины здесь тоже подвергаются насилию — со стороны мужей, любовников, чиновников, сутенеров; все эти преступления оказываются безнаказанными — потому что общество смотрит на насилие такого рода сквозь пальцы, а для государства это недостаточно глобальные вызовы. Ларссоновский «Миллениум», таким образом, есть не что иное, как га­лерея персонажей, совершив экскурсию по которой, можно составить представление о подлинном ха­рактере современного шведского общества. Нет ничего удивительного, что наиболее проницательные читатели Ларссона указывают на сходство его «Миллениума» с «Американским психопатом» Эллиса: тот же акцент на преступлении в широком смысле, точный социальный анализ, уловленный цайтгайст, та же тема насилия в обществе.

Голливудская экранизация первого романа Стига Ларссона пока только готовится — однако шведский фильм «Девушка с татуировкой дракона» уже вышел более чем в 20 странах мира. Главных героев играют Номи Рапасе и Микаэль Нюквист

В книгах Ларссона много чего ненужного — не имеющие отношения к магистральной линии сюжеты (вопиющий пример — начало второго романа, странная история о Лисбет на Гренаде), списки покупок, отчеты о съеденных блюдах, подробно прописанные маршруты передвижения героев, — но и нужное тоже есть. У «обычных читателей» словосочетание «социальная кри­тика» вызывает аллергию — но, оказалось, социальная критика может выглядеть не только как «Санькя» или «Елтышевы», но и как «Миллениум». Тезис «литература — всего лишь одно из развлечений» всегда сложно опровергнуть: посмотрите на то, как выглядят списки бестселлеров; парадоксальным образом, однако, феномен Ларссона говорит о том, что люди используют книги не только в качестве антидепрессантов, — им нужны модели восприятия мира, правда о мире, которую сами, без писателей, без их вымысла, они извлечь не в состоянии.

Ну и еще людям нравится, что даже когда лифт ломается, кто-то не разворачивается, а идет пешком. На самый верх. Чего бы это ни стоило.