Кто такой Доналд Бартелми и почему нужно читать его книги

Доналд Бартелми (1931–1989) — американский писатель из Техаса (хотя родился в Филадельфии), газетный репортер, журнальный редактор и военный журналист (он служил в Корее, но повоевать не успел — в тот день, когда он прибыл в расположение части, заключили перемирие и корейская война закончилась), директор Музея современного искусства в Хьюстоне, преподаватель нескольких университетов и основатель Программы творческого письма в Университете Хьюстона. Тактико-технические данные на этом практически исчерпываются — он вел вполне спокойную и размеренную жизнь, наполненную, однако, скрытым драматизмом, и жизнь эта, конечно, может стать сюжетом какого-нибудь байопика, но смотреть такое кино будет, опасаюсь, не очень интересно.

Бартелми создал корпус произведений, по которым изучают постмодернизм. В них почти никогда не бывает сюжета, а порой даже связного нарратива: он выстраивал текст из фрагментов, которые выглядят случайными, но это иллюзия. Преимущественно Доналд Бартелми был мастером короткого высказывания — его излюбленный жанр иногда определяют как «короткий короткий рассказ» или «внезапная проза». Как и Джек Керуак, Бартелми признавал прямое влияние на его стиль импровизационного джаза 50-х годов.

В сухом остатке: четыре романа, одна детская книжка и немалое количество короткой прозы — рассказы, эссе, наброски, эфемера, коллажи, зарисовки, объединенные либо в авторские сборники, либо в авторские антологии. Примерно треть из всего им написанного доступна на русском в разных переводах.

Некоторые критики считают его «самым влиятельным недопрочитанным автором в истории США».

В начале 1960-х Бартелми вообще довольно много размышлял о природе критического пренебрежения — и считал его полезным: одна из «традиционных обязанностей нас как публики — пренебрегать художниками, писателями, всевозможными творцами». Так, полагал он, «создается Голодная Оппозиция, а тем самым — возможность критики нашей культуры». Применительно к нему самому, говорил он, «пренебрежение происходит на должном уровне». Что в то время было неудивительно: человека, подрывавшего линейные методы повествования традиционной литературы, подкрепленной массовым обожанием «новых реалистов» вроде Реймонда Карвера, «новых журналистов» вроде Тома Вулфа или «новых классиков» вроде Нормана Мейлера, гораздо проще не замечать вообще, чем изрекать о них глупости или гадости.

Бартелми работал в первую очередь с языком, старался вывести его из-под диктата правил, постоянно освежать его, не давать ему загрязняться политическим и социальным и кооптироваться коммерческим. Недаром он любил цитировать своего преподавателя по философии Мориса Нейтансона: «Ошибкой было бы считать литературу кладбищем мертвых систем».

Досужие критики и любознательные читатели всего мира до сих пор разбирают его тексты на составные части: где у автора монтажные склейки, где разрезки, где словотворчество, где противоречия, где фирменные списки и каталоги понятий, где прямая речь как движитель повествования, а где его знаменитые «беспозвоночные предложения» (кстати, о последних — о фразах «со сломанной спиной» — сам Бартелми говорил, что ищет «особого сорта фразу, быть может, скорее неуклюжую, чем красивую»). Это, несомненно, занимательный «деконструктор», но лучше, мне кажется, просто открыть какую-нибудь книжку и получить удовольствие от текста.

Главное при чтении книг Бартелми — не дремать и быть готовым к любым неожиданностям. И не забывать, что он как писатель стремился к невозможному — к «эстетике неопределенности», к «необходимой непонятности», — а главным принципом его стало известное слово Сэмюэля Бекетта — «неудача». Его собственные неудачи вполне по завету ирландского классика становились все лучше и лучше. Ведь искусство, писал он, «трудно не потому, что желает быть трудным, а потому, что оно желает быть искусством». Да и вообще книги, по его шутливому убеждению, должны продаваться, как картины: все в единственном экземпляре и каждая по миллиону долларов.

Роман «Мертвый отец», впервые изданный в 1975 году, — классическая постмодернистская книга Бартелми, без изучения которой не обходится ни один курс мировой литературы ни в одном университете англоязычного мира.

Несмотря на то что отец Бартелми — известный техасский преподаватель и архитектор (автор множества зданий в Хьюстоне и Остине, до сих пор ценимых фанатами зодчества, а собственное жилье не раз перестраивал — с помощью сына — так, чтобы оно отвечало его представлениям об архитектурных концепциях и удобстве в тот или иной момент; так что Доналд рос в весьма изменчивой среде и не сказать, что это его очень радовало) — был фигурой достаточно авторитарной, роман ни в коем случае не стоит считать автобиографическим. В нем, конечно, нашли некое отражение споры отца и сына: хотя Бартелми-старший считался в своих архитектурных кругах авангардистом и человеком вполне передовых эстетических взглядов, постмодернизм сына был для него чересчур радикален. К слову, младшие братья Доналда, Фредерик и Стивен, тоже стали известными писателями — хотя более привычной — мейнстримовой — разновидности. Видимо, решили не огорчать отца.

Так что же представляет собой «Мертвый отец»? Ироническое переосмысление модернизма (особенно на фоне романа Уильяма Фолкнера «Когда я умирала» — мертвая Мать из него у Бартелми лишь маячит на горизонте одиноким всадником, ведя с Фолкнером интертекстуальный диалог), вдохновенная «Финнеганами» Джойса иллюстрация к «Тотему и табу» Зигмунда Фройда, с диалогами, которые могли бы вести герои Джосса Уидона, но вели персонажи Сэмюэля Бекетта, Том Стоппард, переодетый в Шекспира… Все это, разумеется, правда, а цитат, заимствований, отсылок и намеков в этом небольшом произведении, конечно, гораздо больше.

Список литературных влияний Доналда Бартелми занимает несколько страниц — от Франсуа Раблэ, Хайнриха фон Кляйста и Рафаэля Сабатини до Кафки, Флэнна ОʼБрайена и Пинчона. Это неспроста — писатель, объяснял сам Бартелми, становится писателем, «выбирая себе отцов. Поначалу я думал, что дальше Хемингуэя в писательстве зайти невозможно… тогда я даже не знал о существовании фон Кляйста… ничего не слышал о Кафке, а как же можно писать, не зная хотя бы того, что был такой Кафка?.. Читая все больше, и в свою иерархию набираешь все больше отцов. А уже затем, призвав двадцать-тридцать отцов, возможно, рождаешься сам…»

Вот из этих компонентов и состоит текст — из отцов и мертвых систем, выведенных линейно — или пунктирно, как на картинке в самом романе, — в стилистическом диапазоне от Библии до Гертруды Стайн (знаменитые «бессвязные» диалоги Джули и Эммы у Бартелми, возможно, писались для его неоконченного романа о Г.С., а две эти женские фигуры — буквально сестры Силвии Плат, у которой с отцом, как известно, тоже все было непросто). Минималистичный этот миф, который Бартелми посвятил своей четвертой (и последней) жене Марион Нокс, служит своеобразным расширенным продолжением его первого романа «Белоснежка» (1967), а посмертно изданный роман Бартелми «Король» (1990) многие считают своего рода зеркалом «Мертвого отца». Линейность текста здесь, правда, тоже весьма условна — точкой отсчета в нем служит скорее не сама линия, а то, что находится за ней, на что сам текст лишь намекает. Так Кафка мог бы писать свое «Письмо отцу», если б у него было чувство юмора Бартелми.

Но кто же такой сам Мертвый Отец? — спрашиваем мы себя вот уже четыре десятка лет. Композитный миф — он и любая фигура реального папы, и любой диктатор, и абстрактная идея, за которую идут на смерть, и структура самого языка или речь как таковая. Что и говорить — очень неудобный для любого истеблишмента писатель. Когда Бартелми спросили, как он относится к критическим отзывам на свои работы, он ответил: «О, я думаю, критикам хочется, чтобы я ушел и прекратил делать то, что делаю».

Презентация книги Доналда Бартелми «Мертвый отец» пройдет в «Додо Спейс» 27 января в 19:30.