Зимнее чтение: Лев Данилкин советует 10 книг для отпуска

Автор: Английский Бальзак, опубликовавший уже 11 томов своей «Человеческой комедии» — серии романов о послевоенном британском обществе. Неровный писатель — напоминающий об известном искусствоведам феномене «трезвого» и «пьяного» Саврасова; «Номер 11», безусловно, образец «трезвого Коу».

В двух словах: Сложно устроенный, но легко читающийся роман, свивающийся из нескольких сюжетных линий; среди чисто английских эксцентричных персонажей — чернокожая лесбиянка-унопед, Бешеная Птичья Женщина и вооруженный шприцами убийца стендап-комиков. Не буквальное продолжение «Какого надувательства!», но роман из того же цикла, что «Какое надувательство!»; и даже кое-кто из Уиншоу здесь есть.

Цитата: «За месяц с небольшим в разных районах Лондона два человека внезапно погибли, и я полагаю, что эти смерти между собой связаны. Оба были стендап-комиками.

— Комиками? — наморщила свой обворожительный носик Люсинда. — Я не поклонница… нет, конечно, я бы не стала никого из них убивать… но мне всегда было непонятно, что так влечет к ним публику.

— Знаешь, есть такая йоркширская поговорка: «Тем, кто любит посмеяться, любая шутка сгодится».

— Но я люблю смеяться, — возразила Люсинда и в доказательство издала звонкий переливчатый смешок, похожий на веселое глиссандо, негромко сыгранное на металлофоне. — Просто… жизнь так печальна, и, боюсь, ничем она меня особо не радует, а сама идея платить деньги за то, что должно быть спонтанным… Это попахивает отчаянием, так мне кажется. Все равно что платить за секс.

— Именно, — кивнул Натан, который в данный момент выложил бы пять тысяч наличными, знай он, что она их возьмет».

Детали: Номер 11 — официальный адрес резиденции канцлера казначейства Британии, на Даунинг-стрит; здесь, среди прочего, — эвфемизм для словосочетания «власть денег». Развращенное еще при Тэтчер общество так глупо распорядилось обрушившимся на него в 2000-е золотым дождем, что в моральном смысле деградировало окончательно; и манера общения в социальных сетях — далеко не единственное тому подтверждение.

Автор: Rara avis низкого полета — под всеми литературными радарами. Всего лишь однофамилец — тем не менее скорее заслуживающий титула «другой Пелевин», чем «не тот Пелевин». Естественно, похож на главного героя своего романа — тоже петербуржец, тоже поэт, тоже мающийся фантомной ностальгией по ХХ веку, тоже поклонник исторических реконструкций.

В двух словах: Комбинация лирической повести, городского фольклора и гофмановской фантасмагории — романоид, по структуре не более прочный, чем карточный домик.

Сюжет: молодой человек устраивается работать в Музей Пыли, посвященный творчеству поэта 1930-х годов Юлиана Фейха. Ассамбляж сюрреалистических стихов поэта прилагается. От первого до последнего слова, разумеется, — вымышлено.

Цитата: «Подлинными экспонатами в этом музее являются вовсе не вещи. Здесь мы выставляем пыль, покрывшую эти предметы. Пыль, скрывающую следы рук гения. Вот, к примеру, пыль с патефона Юлиана Александровича. Вот пыль с его книжного шкафа. Вот…

— Я понял, — поспешно проговорил Петр. — Я понял».

Детали: Сюрреалистические дебюты редко венчаются удачным эндшпилем, однако у «другого Пелевина» кроме фантазии есть еще и языковой слух. Напоминающие ароматическое саше из трав стихи про карамельно-желтый свет, пыль и первомайскую бабочку с красными крыльями выглядят откровенно пыльными, однако, когда вокруг избыток разного рода «свежестей», это скорее преимущество, чем недостаток; иногда обычные слова (и фамилии) выглядят как ложные друзья переводчика, а любительские дженерики оказываются хорошим антидотом от «оригинальной» прозы «обычных участников премиальных шорт-листов».

Автор: Несмотря на свою репутацию генератора трюизмов («Динамика романтизма», «Опыты любви», «Как Пруст может изменить вашу жизнь», «Архитектура счастья», «Искусство путешествовать»), один из наиболее компетентных на рынке параинтеллектуальной литературы гуру продаж: окажись Боттон на философском пароходе, он убедил бы капитана и матросов приобрести у него спасательный круг, шлюпки и трап, а пассажиров — весь тираж своих новых книг о генезисе воды, семиотике навигационных приборов, культуре качки и озабоченности криками чаек.

В двух словах: Новости — религия современного человека, и, как всякая религия, они вызывают у Боттона много вопросов. Как сделать так, чтобы превратить этот механизм манипуляции нашим сознанием в бесперебойный источник счастья? К каким потребностям людей должны апеллировать новости — и как сделать так, чтобы они не обедняли, а обогащали наше сознание? Как должна выглядеть идеальная новостная служба? Как следует подавать новости о знаменитостях и как регулировать новостные потоки с помощью новых техсредств? Как выглядят «новости с точки зрения Уолта Уитмена и Джейн Остин, Чарлза Диккенса и Будды»? Могут ли новости быть этичными? Что такое персонализация новостей — и чем грозил бы персонализованный новостной поток, например, Марии Антуанетте, которая в силу объективных причин склонна была игнорировать разделы «Политика» и «Экономика» — и уделять чрезмерное внимание «Моде» и «Развлечениям»?

Цитата: «Сообщая о трагедии, новости стремятся представить дело так, будто мы имеем дело с уникальным поступком этого конкретного человека. Они не хотят взглянуть на ситуацию шире: любой из нас всего на волосок от катастрофы. Осознание этого, правильно воспринятое, заставило бы задуматься и испытать грусть. Мы гораздо больше вовлечены в проступки других представителей рода человеческого, чем нам хотелось бы думать. Отсутствие серьезного списка преступлений по большей части следствие удачи и сложившихся обстоятельств, а не доказательство нашей безгрешности. Чистая совесть — удел тех, у кого отсутствует воображение».

Детали: Помимо способности прочесть название сцены на древнегреческой амфоре («Медея убивает сына, чтобы наказать мужа») как сюжет для «Лайфньюс», а «Анну Каренину» — как «роман о мужчине в России, который консультируется с адвокатом», Боттон всегда был хорошим журналистом-репортажником; поэтому, затевая разговор о том, почему новости из Уганды, даже самые страшные, мало кого интересуют, он уже в следующем абзаце сам оказывается в Уганде — смотреть своими глазами, что это за страна такая и можно ли разжечь интерес общества к ней. Эта расторопность выглядит достаточно убедительной, чтобы полезть в карман за кошельком.

Авторы: Изи-гоинг (говорят по-русски, но пишут по-английски), трезвые, смелые, остроумные, способные просочиться сквозь самые толстые стены репортеры (agentura.ru) и писатели («Новое дворянство»), умудрившиеся не утратить веселую ясность начала 1990-х, Солдатов и Бороган напоминают пару пелевинских велосипедов, которые так и не заржавели в сарае с квашеной капустой. Таких с удовольствием нанял бы на работу Калле Блумквист — и астрид-линдгреновский, и стиг-ларссеновский.

В двух словах: Рассказанная через истории людей в диапазоне от изобретателя советского ксерокса до топ-менеджмента «Яндекса», хроника конкуренции власти и общества за доступ к информации. Внешний конфликт — «цифровые диктаторы» против «онлайн-революционеров нового поколения» — удачно оттенен внутренним: в России, где Джобсы и Цукерберги рано или поздно, добровольно или принудительно оказываются в шарашке, «против» означает скорее «строящийся по сложным правилам, с особой культурой взаимной коррупции, симбиоз тех, кто объективно стремится к свободе обмена информацией — и тех, кто, тоже по объективным причинам, его ограничивает».

Цитата: «Отношения Солдатова с сыном снова не ладились, и о назначении отца Андрей узнал от корреспондента РБК, позвонившего ему за комментарием. Звонок застал Андрея на парковке «Новой газеты», когда тот накачивал шину своего «опеля». «Андрей, да брось ты свой старый «опель», черный «БМВ» с мигалкой уже в пути!» — не удержались коллеги из редакции».

Детали: Даже если «сноуденовская» компонента вас не интересует, это классная журналистика — по сути, учебник, как нужно писать репортерские книги; выдающийся образец жанра, в котором десятки экзотических историй, забавных анекдотов, трагических случаев не просто обнаружены и поданы в дистиллированном виде, но превращены в пьесу: вы следите не за информацией, а за приключениями живых людей. Особенно выигрывают в таком контексте истории из персонального опыта авторов: редкость, когда мемуарная составляющая выглядит в публицистике настолько уместно. Единственная проблема Солдатова и Бороган — чересчур вольное оперирование термином «правда»: «получить свободный доступ к правде» и все такое. Абсолютная истина, несомненно, существует — а вот правда бывает разная, в зависимости от обстоятельств, и вот эту диалектику авторы отказываются усваивать.

Автор: Экзотическое литературное существо, благословленное гипертрофированным интеллектом и всеми мыслимыми сверхспособностями, однако в совершенно гротескной конфигурации; смешайте в кучу всех персонажей «Тайны третьей планеты», «Твин Пикса» и «Гравити Фолз» и разделите на количество — получится как раз Быков.

В двух словах: Конечно, надо было писать «остраненную» биографию Маяковского — где в центре будет реклама ГУМа и сосуществование с Демьяном Бедным, — а не «Облако в штанах», Брики и Луначарский; Быков оставил эту калитку открытой. Перед нами «авторское» жизнеописание — по которому можно составить представление не только о поэтической технике и заграничных турне ВВМ, но и реконструировать образ ДЛБ — стремительно приближающегося к 50-летнему юбилею, но по-прежнему «ищущего свой голос» поэта, романиста, литературоведа, преподавателя, журналиста и политика.

Цитата: «Журналов с комиксами и комиксов по мотивам классики в СССР так и не появилось — вероятно, не в последнюю очередь потому, что жанр графического романа требует от художника поистине фантастической работоспособности, не меньшей, чем, скажем, от мультипликатора, которому ради десятиминутного мультика надо изготовить 10 тысяч рисунков с фазами движений; но говорить о том, что комикс — не русский жанр, как минимум неблагодарно. Русский! И первый русский графический роман — это «Грозный смех», история первых трех лет советской власти. А каким графическим романом — с его рисунками! — могло бы стать «Про это»… Но тогда он уже предпочитал коллажи, которые и сделал для него Родченко».

Детали: Быков превратил биографию Маяковского в резиновую квартиру, где толкутся все кому ни попадя; Быков склонен к покровительственно-снисходительной — тут Икс был прав, а вот тут Игрек дал маху — интонации; Быков злоупотребляет обобщениями («Маяковский за всех нас застрелился»), закармливает Демьяновой ухой из «сырых» цитат и слишком тщательно шарит по карманам своего клиента, отыскивая улики по части отношений с женщинами и властью. И все же ДЛБ — мастер, способный ощупать любого слона — и не только транслировать читателю из другой эпохи ощущение масштаба, но и внятно расшифровать энцефалограмму мозга и электрокардиограмму; и даже обычная быковская манера, прикрывая глаза, пускать, ради пущего драматизма, дым из ноздрей и ушей и подвывать голосом Э.Радзинского не вызывает аллергии. Комически или всерьез, он соразмерен своим героям; такое всегда вызывает уважение.

Автор: Исследователь протестных энергий российских пространств, профессор МГИМО, автор книг «Кровь и почва русской истории», «Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования» и «Несостоявшаяся революция: Исторические смыслы русского национализма»; Заратустра, способный поджечь Темзу сырыми спичками — и потушить море сушеными грибами; зоолог, хорошо ориентирующийся в повадках буревестников и пингвинов, ежей и лисиц, волков и овец; и эксперт по чрезвычайным ситуациям, имеющий в запасе достаточно масла, чтобы, в зависимости от уместности, щедро лить его в огонь — или на разбушевавшиеся волны.

В двух словах: Формально — исследование состоявшихся и несостоявшихся революций XXI века, по сути, — новейшая история России «с точки зрения» идеи революции. Правда ли, что революция актуальна в мире «скреп» и «просвещенного консерватизма», почему декабрь 2011-го был для России реальной — но нереализованной — исторической развилкой, какие еще революционные возможности были упущены, в чем состоит роль социальных сетей в современных революциях, есть ли специфические особенности у российского нон-конформизма и существуют ли правила того, как побеждают и как проигрывают революции.

Цитата: «В данном случае мы можем наблюдать работу знаменитой социологической теоремы Томаса, гласящей, что если люди воспринимают ситуации как действительные, то они действительны по своим последствиям. Конкретно это означало следующее: на парламентских выборах люди в массе своей верили, что «Единая Россия» способна победить только путем грубых фальсификаций, и, соответственно, они заведомо настраивались на моральный протест».

Детали: «Революция» никакой не архаизм, и «теория революций четвертого поколения» сможет поспеть за любой практикой. Смены элит неизбежны, нет эпох, когда гарантированно ничего не произойдет, массовые волнения возможны в любой момент, Смута продолжается, революция актуальна так же, как в 1917-м. Главный двигатель современных революций — не Госдеп, а объективные географические и исторические противоречия.

Автор: Написал и нарисовал — гибрид газетной карикатуры и детских каля-маля, стиль ни с чем не спутаешь — одиннадцать книг; если их продолжат переводить на русский с той же скоростью, как сейчас, на них успеют вырасти еще наши праправнуки; некоторые дети специально учат иностранные языки, чтобы поскорее узнать, что там дальше с Грегом.

В двух словах: Охватывающий очередные полгода — с НГ до летних каникул — дневник подростка, с грехом пополам налаживающего свою школьную, домашнюю и, мм, романтическую жизнь. Грег записывается в футбольную секцию, отправляется на вечеринку с ночевкой, грубо вмешивается в личное пространство своих родителей, страдает от обрушивающихся на него наказаний, едва не попадает в военное училище, ловит собственного отца на ночных походах к автомату, торгующему сладостями, и спасает его — не автомат! — от нежелательного сеанса общения с соседями. Ситуации дичайшие — все как в жизни; в этом зеркале узнаешь и себя — и много еще кого. Именно в этой книге смешной и неуклюжий Грег чеканит формулу, которую затем будут печатать на футболках: «Iʼm pretty much one of the best people I know».

Цитата: «Холли — четвертая по красоте девчонка в классе. У первых трех давно есть бойфренды, к ним не подступишься. Так что ребята типа меня из кожи вон лезут, чтобы подкатиться поближе к Холли. Я все думал, чем таким-эдаким отличаться от остальных лузеров. Что есть во мне такого, чего нет у других? И вот понял: я умею смешить».

Детали: Кинни страшно повезло с переводчиками — у них замечательный слух на сленг, которым подростки разговаривали не во времена Чуковского, Райт-Ковалевой или Лунгиной, а разговаривают именно сейчас — в школе, в «ВКонтакте» и на ютьюбе. И даже шутки из серии «на грани» выглядят именно «на», а не «за»; очень смешно; тем нелепее, неудачнее и безобразнее — Карфаген должен быть разрушен — выглядит название. «Wimpy-kid» никакой не «слабак», а «лопух»; «Дневник лопуха».

Автор: Толстой, Мелвилл и Шекспир жанра комиксов. «Хранители», «V — значит «вендетта», «Бэтмен: Убийственная шутка» — все его. За «Лигу» Мур получил в 2000-м премию Брэма Стокера; в 2003-м роман экранизировали — с Шоном Коннери в главной роли.

В двух словах: Первая книга многотомной приключенческой саги о супергероях викторианской эры; по сути — иллюстрированный путеводитель по викторианской массовой культуре. 1898 год. Компания разношерстных и вызывающих друг у друга много вопросов («Боюсь, он собирает чудовищ») леди и джентльменов помогает Британской империи отражать заговоры и прямые атаки на Лондон разного рода существ — в диапазоне от профессора Мориарти до Фу Манчу. Роль капитана команды играет не Куотермейн-Коннери, как в экранизации, а Мина — из брэм-стокеровского «Дракулы». Тома Сойера и Дориана Грея у Мура нет, они приблудные, из фильма.

Цитата: « Его ответ был краток и правдив.
— Тадуки, я вернулся за тадуки.
Леди Рэгнолл улыбнулась. Тадуки, этот самый странный из наркотиков, к которому имела доступ только она. При помощи тадуки можно было разорвать завесу времени и погрузиться в свои прошлые жизни, как без труда могло подтвердить приключение Аллана с Дитятей из слоновой кости. При помощи тадуки легко было сбежать от своего «я» и текущих обстоятельств».

Детали: Не просто бойкий стимпанковский кроссовер, мэш-ап из Стивенсона, Жюля Верна, Уэллса, Стокера, Хаггарда и Конан-Дойла; именно оригинальный роман — из завораживающих картинок и пахнущих «Библиотекой приключений» диалогов, с оранжерейной атмосферой — много секса, наркотиков, ориентальной экзотики; наполненный сугубо викторианской живностью и причудливыми техническими приспособлениями. Головокружение возникает не только от сюжетов, но и от стиля, который включает в себя как графические имитации рекламы, книжных виньеток и пропаганды конца XIX века, так и целые текстовые блоки, где реконструирован дискурсивный универсум викторианской фантастики. Чрезвычайно долгоиграющая книга — очки, лупа, подзорная труба и микроскоп будут полезными аксессуарами.

Автор: Калифорнийский эмеритус с широкими познаниями в социологии и и документами на имя профессора ландшафтной архитектуры. Похож на персонажа «кампусовых романов» Дэвида Лоджа, Малькольма Брэдбери и Кингсли Эмиса; отчаянно злоупотребляет марксистско-фрейдистско-лакановской терминологией («фетишизация работы других»), цитатами из Вальтера Беньямина и словами из справочника кроссвордиста («макродифференциация»); зато бойкий, приметливый и даже не выглядящий эксгумированным трупом.

В двух словах: Ревизия состояния общества, в котором туризм превратился в одну из крупнейших индустрий. Новый правящий класс пытается ассимилировать места — «достопримечательности» — под свои потребности; так выражается его стремление «превозмочь разрыв современности» и «объединить фрагменты в общий опыт».

Цитата: «Отношение туриста к трупу — не только отношение жизни к смерти, но также и отношение порядка к беспорядку. Тело, оказавшееся под стеклом холодильника, ассоциируется со скоропостижной и неестественной кончиной, а возможно, и с распущенным образом жизни, приведшим к ней. И хотя трупы выставлены якобы для опознания, они также служат иллюстрацией важности общественного порядка и надлежащего ухода из жизни, при котором человек сохраняет свою идентичность до последнего момента».

Детали: Достопримечательностями становятся не только места, но и целые профессии (вроде лондонских трубочистов, гондольеров и гейши), события (от карнавалов до революций). «Мы все туристы». Слово «турист» для Макканелла — эвфемизм для «современный человек»; при помощи структурализма, семиотики и марксизма он доказывает: человек есть то, куда он ездит в отпуск; «попробуйте посмеяться над чьей-нибудь японской курткой или усомниться во вкусе того, кто носит бермуды и гавайскую рубашку или украшает дом туристическими сувенирами. Если высказать это прямо в лоб, человек будет вести себя так, словно вы бросили на чашу весов само его существование».

Автор: Кто-то вроде cтарейшины в Камар-Тадже — профессор математики, разбирающийся в классической музыке, комиксах, философии, политике и азартных играх; к такому побежишь записываться в студенты в любом возрасте. Отличный рассказчик, сочинитель больших текстов в Wired, коллекционер парадоксов и занятных нюансов («Если вы никогда не опаздываете на самолет, значит, вы проводите слишком много времени в аэропорту» — но не «Если вы никогда не разбивали машину вдребезги, значит, вы ездите слишком медленно»). Описал ощущение «математического осмысления» — появляющееся в момент, когда вы «докопались до самой сути» и осознали, что «добрались до самого сердца Вселенной и держите руку на ее пульсе».

В двух словах: Тот, кто умеет мыслить как математик, умеет все. Книга, в которой на примерах из повседневной жизни объясняется смысл и значение математики, существование культа математиков в современном обществе и доказывается, что мы используем математику с самого рождения — по крайней мере те, кто принимает решение не только на основании самого вероятного варианта будущего и не полагает, что убеждения группы выстраиваются по тем же правилам, что убеждения отдельных личностей.

Цитата: «С одной стороны, сила, пробивающая стену, порождена не мышцами Тони Старка, а совокупностью точно синхронизированных действий сервомеханизмов, которые приводит в движение компактный генератор бета-частиц. С другой стороны, с точки зрения Тони Старка, он просто пробивает стену — точно так же сделал бы и без своего снаряжения, только тогда это было бы гораздо труднее. Перефразируя Клаузевица, можно сказать, что математика — это продолжение здравого смысла другими средствами».

Детали: Конек профессора — логические и математические ошибки, которые мы совершаем. Можно ли подсчитывать степень накала конфликта на Ближнем Востоке в «мертвых американцах» и доказуемо ли, что граждане стран, где шире представлена сеть экспресс-кафе Burger King, больше придерживаются свободной морали? Объяснения выглядят даже более убедительно, чем сами заблуждения: «Не все из нас в 2048 году будут страдать ожирением. Почему? Потому что не все линии прямые».