Писательская траектория Пелевина последних десяти лет так исчерпывающе описывалась словом «пике», что большие надежды на его новую вещь — попытку «большого полифонического нарратива» в четырех частях с, как никогда, возмутительной обложкой — возлагали, вероятно, только самые нетребовательные фанаты автора. Прозаик приучил публику к тому, что раз в год ее с большим («Empire V») или меньшим («S.N.U.F.F.») артистизмом высекают при полном аншлаге, но когда подошел срок очередной экзекуции, в некогда стройных рядах, кажется (тираж «Лампы Мафусаила» — 55 000 экземпляров), наметились прогалины.
Тем временем Пелевин выпустил свою самую удачную вещь со времен «Ананасной воды для прекрасной дамы»: первую и лучшую ее часть, повесть «Золотой жук», эдакую «Игру на понижение» с более зубастыми шутками и радикальными выводами, незазорно поставить рядом с «Операцией «Burning Bush», а ее рассказчика, сметливого трейдера Кримпая Можайского, потерявшего на биржевых спекуляциях чекистский общак, поместить около Семена Левитана, А Хули или Омона Кривомазова — пожалуй, самых осязаемых и уязвимых протагонистов пелевинских текстов. Тематический узел цикла — диктатура доллара и обслуживающей его культуры — также возвращает читателя к произведениям, несправедливо располагающимся на обочине писательского канона, — «Числам» и «Пространству Фридмана». Памятуя о брезгливости, с которой автор стал относиться к беллетристике, разговор об архитектонике сборника можно было бы свести на нет, но устройство «Лампы», ее покосившееся, но хранящее память о былой гармонии здание взыскует о несколько более серьезном, чем обычно, прочтении.
Книга предлагает читателю обоих Пелевиных, которых он когда-то полюбил: реинтерпретатора советских и российских мемов, раз за разом выдергивающего из-под новостной ленты конспирологическую подкладку, и меланхолика, за усталыми колкостями в адрес либералов и ваты, попов и геев, банкиров и феминисток прячущего душу, истосковавшуюся по золотым бронзовкам и желтому небу, гудящему, как бесконечное поле цикад. Оптимальный баланс между сатирой и элегией, найденный когда-то в «Священной книге оборотня», едва ли можно обрести вновь (сказывается немилосердный рабочий график), но активизировавшиеся — после сомнабулических «Бэтмена Аполло» и «Смотрителя» — попытки его нащупать выдают в авторе все еще амбициозного писателя, не вполне равнодушного к текущей отечественной словесности: сколько курсовых будет посвящено сопоставлению прилепинской «Обители» и квазиисторического очерка «Храмлаг», увязывающего сталинские репрессии, масонов и хиппующие 1960-е.
Пелевин запаздывает: герои «Лампы» обсуждают Павленского, последние «Звездные войны» и Сирию, но промахиваются мимо вейпа, покемонов и допингового скандала. Писательский монокль, безусловно, замутнен, а его скальпель, исправно вскрывавший реальность на протяжении многих лет, почти затуплен, но Пелевин, пусть бочком и приволакивая, определенно возвращается — и может быть, именно так звучит главная новость русской литературы 2016 года.