«Джулия»: почему женская версия «1984» — лучшее, что могло случиться с романом Оруэлла

Джулия — механик из литературного отдела Министерства правды. За несколько лет она прошла путь от порнографической секции, где помогала штамповать романы вроде «Внутрипартийные грешники: „У меня отказал телекран, товарищ!“», до отдела прозы. Еще она состоит в Молодежном антиполовом союзе, но с интересом посматривает на коллегу из соседнего отдела по прозвищу Старый Зануда. Коллегу зовут Уинстон Смит, и если вы читали самую продаваемую в России книгу, то дальнейшая история вам известна. Точнее, вам так может показаться.

Сложно назвать в литературе XX века роман более влиятельный, чем «1984». Только что пал гитлеровский режим, еще не умер Сталин — а Оруэлл сумел описать внутреннее устройство тоталитарного режима так точно, что сама его фамилия стала обозначать систему, которая пытается контролировать не только слова, но и мысли граждан. Многие предсказания, казавшиеся фантастическими в 1949 году (ну какое еще повсеместное видеонаблюдение в еще не оправившейся после войны Британии), сбылись с пугающей точностью: семьдесят пять лет спустя умные камеры с удивительной эффективностью используются для выявления неблагонадежных граждан в Северной Корее и на Западном берегу реки Иордан — а другие страны с интересом у них учатся. Другие, вроде двухминуток ненависти, Оруэлл списал с существовавших практик, но дал им новые имена.

Все это прочно впечаталось в наше сознание, и с романом произошло то, что происходит с любым классическим произведением: его все знают и любят, но почти перестали читать. А те, кто читает, обнаруживают в выдающейся книге огромное белое пятно — это Джулия, любовница главного героя. Встреча с ней переворачивает жизнь Уинстона Смита, они несколько раз встречаются, потом Смит страстно читает ей вслух запретную книгу, разоблачающую суть преступного режима, затем их арестовывают, и под пытками Уинстон предает Джулию. В целом это почти все, что мы узнаем о главной героине самой известной в мире антиутопии — а остальным женщинам вместе взятым Оруэлл уделяет еще меньше внимания.

Отчасти это презрительно-утилитарное отношение к женщине можно списать на персонажа, глазами которого мы смотрим на мир «1984». Но более или менее все исследователи жизни Оруэлла сходятся на том, что в вопросах гендерного равенства он был консервативен даже по меркам своего времени. И дело не только в том, что это нехорошо само по себе, но и в том, что у проницательного в целом писателя было огромное слепое пятно, мешавшее более глубокому пониманию систем угнетения. Как замечала историк Дейдре Беддо,

Среди людей, понимающих этот недостаток книги Оруэлла, был и его сын Ричард Блэр, который предложил писательнице Сандре Ньюман рассказать историю Джулии, остававшейся и для читателей, и, видимо, для автора черным ящиком. Результатом и стал роман «Джулия» — история женщины, чьей единственной яркой характеристикой в оригинальном романе была фраза «бунтарка лишь ниже пояса».

Что ж, будь по-вашему: Ньюман не стала напрямую критиковать Оруэлла, переписывая его мир, героев и события. Напротив, внимательно перечитав «1984», она обнаружила миллион торчащих ниточек — и потянула за каждую.

Первым делом вместе с Джулией она, конечно, заглянула туда, куда не могли заглянуть ни Уинстон Смит, ни Оруэлл: в женские раздевалки, в женский туалет, в клинику для ископлаИскоплТак на новоязе называется искусственное оплодотворение.. Но это лишь малая часть: Оруэлл писал свой роман широкими мазками, придумывая гениальные детали, но не всегда заботясь о том, как эти детали влияют на жизнь его героев (тем более героинь). У Ньюман все они обретают объем: экономика черного рынка, оболванивание детей с юного возраста, суррогатное материнство.

Джулия — идеальная протагонистка, во всем противоположная Уинстону. Он мужчина — она женщина. Ему под сорок, и он родился еще до нового порядка — ей двадцать шесть, и она не знала мир без Большого Брата. Он уже при жизни считает себя покойником — она пышет жизнью. Он идеалист — она аполитичная обывательница (по крайней мере, ей так кажется поначалу). Разумеется, они видят мир по-разному.

Это дает Ньюман большую степень свободы, с которой она обращается смело. Берет второстепенные детали и делает их значительными; показывает знакомые сцены с другого угла, а местами даже позволяет себе подшутить над оригинальным текстом (помните записку, которую Джулия передает Уинстону в начале оригинального романа? Даже у нее есть своя история — и более глубокая, чем вся история отношений, придуманная Оруэллом).

Есть у Ньюман и еще одно преимущество: в своей работе она опирается на огромное количество свидетельств жертв советской, немецкой и других диктатур, которых умерший в 1950 году Оруэлл не мог знать. Поэтому, если сцены в комнате 101 из оригинального романа казались вам страшными, подождите, когда появятся крысы. Ауч.

Но и этим дело не ограничивается. По большей части роман Ньюман следует, хотя и окольными тропами, за сюжетом Оруэлла, разве что иногда обращаясь к детству Джулии в Полуавтономной зоне номер пять (одно из изобретений Ньюман: у Оруэлла действие не покидало пределов Лондона). Но, дойдя до финала, идет дальше, вытаскивая из рюкзака еще один козырь. Мир, показанный Оруэллом, был беспросветным: это было абсолютно темное видение будущего, тупик, лишенный любого выхода и этим даже успокаивающий. Ньюман же показывает читателю свет в конце тоннеля, демонстрируя надежду. И — здесь постараемся обойтись без спойлеров — это, возможно, самый жестокий ее фокус.

Чего в романе нет, так это нарочитых перемигиваний с современностью. Ньюман принимает правила игры, заданные Оруэллом: для того чтобы роман оставался современным, не нужно бежать за современностью, достаточно подсвечивать те элементы человеческой природы, которые не меняются. И это работает. Вряд ли писательница слышала знаменитый монолог Антона Красовского о том, что нужно делать с украинскими детьми, но одному из персонажей своей книги дарит почти неотличимую реплику: «Нет! — рявкнул тот. — Это они хотят сжечь наших детей! Суть в том, что мы не такие, как они! Но если на то пошло, если уж спрашиваешь — их дети тоже не столь невинны. Если для того, чтобы искоренить их отродье — я не говорю „сжечь“, но если это необходимо, чтобы уничтожить врага, пусть они сгорят, и быть по сему. Да, сожжем их, если потребуется. Сожжем их детей! Заживо сожжем!»

Ньюман относится к «1984» без пиетета, но с уважением, вступая с ним в полемику и находя аргументы для критики романа внутри самого романа. Их книги и выглядят по-разному. Оруэлл описывал устройство диктатуры, а сюжет и персонажи оказывались вспомогательными функциями для этого описания. Ньюман же, пользуясь наработками предшественника, выводит героинь и героев на первый план, делая их куда более интересными, — и таким образом ретроактивно добавляет объема оригинальной истории. «Джулия» — это не попытка переписать «1984» и уж тем более не паразитирование на бренде; два романа складываются в дилогию, работая и по отдельности, но лучше всего — вместе. Причем в любом порядке.