Что мы читали в 2022 году

Чего скрывать — в этом году многим из нас было не до книг. Слишком много всего осталось недочитанным и недодуманным, и потому хочется не выступать в хрестоматийном жанре «итоги года», а просто отыскать щелочку между книжными корешками и бросить сквозь нее субъективный взгляд на 2022 год. Иными словами, это не список лучших книг; это литература, с которой мы прожили этот год и из которой — если представить каждую книгу как мазок кисти — собирается наиболее точный его портрет.

Женщины всего мира в этом году вновь подавали заявки на статус главной социальной силы. Наиболее убедительная — у гражданок Ирана, которые стали сердцем протестов, рассыпавшихся по всей стране после гибели в полицейском участке 22-летней Махсы Амини; девушку задержали за «неподобающее ношение хиджаба».

В России женщинам — пусть и по совершенно другим причинам — тоже пришлось многое взвалить на свои плечи. В том числе в литературе: именно дамы выдали три самых ярких дебюта за отчетный период. У Аси Володиной, например, практически одновременно вышли «Часть картины» в «Строках» и «Протагонист» в «Редакции Елены Шубиной». Можно, конечно, побурчать о том, что линии сборки в обоих текстах видны сильнее, чем хотелось бы, но бог с ними, в конце концов. А в остальном тот же «Протагонист» — очень ладный роман из девяти монологов, посвященных самоубийству Никиты, студента суперпрестижного вуза. Выскажутся мама, преподавательница, сосед по общаге — и эти нервные показания, которые на самом деле исповеди, порционно освещают смерть Никиты и крайне ловко создают интригу. Что с прозой филолога случается далеко не всегда: вездесущие эпитеты из античных трагедий обычно ничего хорошего не сулят, но Ася проскользнула между Сциллой и Харибдой: получилось и сюжетно, и с не раздражающими филологическими финтифлюшками.

Отдельно в этом году хочется сказать что‑нибудь приятное «Альпине. Проза» — очень уж интересно издательство обустраивалось на просторах российской художественной литературы. В том числе с помощью обаятельного дебютного романа Екатерины Манойло, который до публикации в «Альпине» успел стать еще и лауреатом «Лицея». «Отец смотрит на Запад» — это сюжетная, по-хорошему беллетристичная проза. Главная героиня Катя, недолюбленная и выросшая на стыке двух культур (отец — казах, мама — русская), переживает семьдесят семь бед, и на все у нее один ответ: без особой рефлексии сносить. Эта статичность, некоторая «объектность» героини делает внешний контур истории максимально четким, что сводит читательские усилия к минимуму: про такие книжки и говорят «проглотил». При этом и эмоциональный отклик роман вызывает будь здоров, и с этнографической фактурой все в полном порядке.

А главную претензию к нему отлично иллюстрирует забавная история, рассказанная Манойло на одной из презентаций. «Ты же понимаешь, что это не я в книге?» — спросила Екатерина у одноклассницы, обсуждая автобиографичность своего текста. «Конечно, ты никогда не ходила в грязном», — написала одноклассница в ответ. «Отец смотрит на Запад» — это и в самом деле проза, которая щеголяет не то что в слишком чистом: в ни разу не надеванном. Ну, знаете, когда к существительному чаще, чем нужно, липнет гладенькое прилагательное, к глаголу — наречие, а если человек нехороший, то уж очень старательно нехороший, как будто зачет по нехорошести сдает.

Излишней старательностью грешит и «Апоптоз» Наташи Гринь — несколько бессюжетных дней из жизни молодой преподавательницы, прожитых в страхе смерти. Но вообще не так уж важно, что там происходит: это роман о языке, которым он написан. Гринь постоянно придумывает неологизмы, ударяется в рококо, вертит слова так и сяк и порой, к сожалению, выкручивает им руки; местами Наташа так упивается словотворчеством, что все это становится раздражающе трудно читать. Но в лучшие моменты текст действительно впечатляет своим ни на кого не похожим дыханием и дает надежду, что в литературе у Гринь обязательно все сложится. Надежды эти, впрочем, верны для всех трех дебютанток.

В этом году громадные сложноустроенные тексты, вроде «2666» Боланьо или совсем уж артхаусного «План D накануне» Ноама Веневетинова, казались мне вызывающе неуместными. Слишком большой зазор стал ощущаться между подобной литературой и тем, что происходит за окном, — настолько большой, что, пытаясь его перепрыгнуть, раз за разом сваливаешься в раздражение.

Совсем другое дело — рассказы, которым часто удается поговорить с жизнью на ты. Вот, например, два прекрасных переводных сборника родом из 90-х. «Птицы Америки» Лорри Мур — эталонная американская малая проза, секундами похожая на Реймонда Карвера, но чаще на Элис Манро или Лусию Берлин. В отличие от упертого минималиста Карвера, Мур не стесняется ни парадоксальной порой образности, ни изломанности, нарочитой небрежности текста. Как будто прямо у тебя на глазах загибают страницы: вроде бы еще слова должны быть, а их нет. При этом герои стопроцентно карверовские: не встроившиеся в жизнь экзистенциальные аутсайдеры, несчастные, но как‑то не беспросветно, а таким пряным, тягучим несчастьем.

«Удивительный хамелеон» шведки Ингер Эдельфельдт тоже в общем-то о проигравших, но несчастье здесь уже глубокое и холодное, как омут. Написано тоже холодновато, с каким‑то равнодушным совершенством, и некоторых это наверняка оттолкнет, но многих и заворожит. А еще Эдельфельдт любит залезать своим героиням под кожу, и там обычно тоже ничего приятного: одиночество, утраты, поломанность.

У Кирилла Рябова тоже, не поверите, про аутсайдеров. Рябов — вообще один из самых крутых писателей России прямо сейчас, и «Лихо» продолжает дело его прошлогоднего сборника «Фашисты» — это малая проза, собранная из русской безнадеги, кромешного абсурда и уставшей нежности. Под обложкой в этот раз две среднего размера повести и один маленький рассказ; в заглавной повести арестовывают кота, а в рассказе родители зачем‑то называют своего сына Гитлером. Все это и смешно, и трагично, и изумительно точно исполнено, а вдобавок — за счет аккуратных, совсем не выпирающих деталек — резонирует с тем, какой Россия обнаружила себя в 2022 году.

Ловчее других дух времени поймал получивший «Ясную Поляну» роман Данилова «Саша, привет!» — даром, что писался задолго до. Были книги, схватившие за хвост букву, но чтобы так ловко, как воздух в банку, упаковать дух — это прямо магия какая‑то. По сюжету преподавателя за роман со студенткой приговаривают к смертной казни и отправляют ждать ее в весьма комфортабельную тюрьму; приговор могут исполнить буквально каждый день, однако казнь все не случается и не случается. Славная, в общем, книга — жаль только, что философская дистанция по отношению к этому роману под конец года слишком уж истончилась.

От такой актуальности иногда хотелось спрятаться под одеялко и провести там хотя бы пару дней: обязательно без интернета и желательно с тортом. Многие, сам видел, спасались в книгах. Со мной такой эскапизм, к сожалению, не проходил — за одним замечательным исключением, имя которому «Две недели в сентябре». Шеррифф писал свой роман еще в 1931 году, однако к российскому читателю он пожаловал только в этом — сохранив то уютное, неторопливое придыхание, свойственное лучшей прозе вековой выдержки. Это солнечная книга-отпуск абсолютно ни о чем: только море, почтенное семейство и всякие средней значительности происшествия. Нырять бы в нее, словом, и нырять.

Школьная программа в этом году дополнялась с завидным энтузиазмом, но чего в ней до сих пор не хватает, так это курса антропологии для чайников. Какой прок от пятерок по физике, если любого отличника можно заставить ненавидеть кого угодно, манипулируя простейшими «инстинктами», сформировавшимися у наших предков еще во времена палеолита?

Начать неравную битву с когнитивными искажениями, которым подвержены все без исключения люди, можно хотя бы с этих двух книг. Ричард Рэнгем в «Парадоксе добродетели» объясняет, как доброта, альтруизм и прочие хорошие вещи уживаются в человеке с тягой к умерщвлению ближнего своего. Разматывая этот эволюционный клубок, Рэнгем расскажет, откуда в нас взялась нравственность, что мы вкладываем в понятия «добро» и «зло», и обречены ли мы убивать друг друга до конца времен.

Вот Стивен Пинкер, главный оптимист научного сообщества, убежден, что никакой обреченностью тут и не пахнет. «Рациональность» — уже четвертая его книга, издающаяся в России, и в ней он вновь доказывает, что человечество вовсе не так безнадежно, как могло показаться в этом году. Да, порой человек становится жертвой своих «инстинктов», но на самом деле людям еще как присуща рациональность, просто далеко не все умеют ею пользоваться. А ведь получается неплохо — если поглядеть не на новости, а на статистику (и графики, тут очень много графиков), то окажется, что мы живем в самое безопасное и счастливое время в истории. И будет только лучше, уверяет нас Пинкер; очень хочется ему поверить — так мы, пожалуй, и сделаем.