«|Общее место|» (Проект Э.Куликовой и П.Кардымон, Новосибирск)
Центр им. Мейерхольда
Спектакль Элины Куликовой и Полины Кардымон — это разговор со зрителем один на один. Каждая из создательниц собрала свои мысли и впечатления в рукотворную книгу, со страниц которой вступает в беседу с читателем. На белые листы наклеены цитаты, письма, фотографии, предметы, qr-коды со ссылками на музыку, видео, гугл-карты или статьи, вызывающие у авторок особенно острую эмоциональную или интеллектуальную реакцию. Можно проглядеть их вскользь (каждый зритель проводит с книгой столько, сколько нужно именно ему), но если вчитываться и вслушиваться, попробовать на ощупь и не лениться переходить по каждой ссылке, то очень быстро погрузишься в переживания девушки, собиравшей дневник.
На первый взгляд, книги напоминают детские энциклопедии с секретиками: мысль петляет между страницами, текст играет с читателем в прятки. Но, увлекая зрителя, Элина и Полина очень откровенно — к этому нужно быть готовым — рассказывают о детстве, травмах, одиночестве, любви, ошибках, борьбе с депрессией, отношениях с городом, с родителями и партнерами.
Куликова и Кардымон описывают свой уникальный опыт, но затронутые ими темы универсальны: все мы были детьми, сомневались, ощущали уязвимость, любили и занимались творчеством. Поэтому «|Общее место|» не столько рассказывает про своих создательниц, сколько позволяет зрителям встретиться с собой: какие страницы вызывают сильный отклик или становятся триггером? к каким образам или эпизодам нам проще подключиться? о чем хочется вспомнить, пока читаешь чужие воспоминания? что представлял бы собой наш дневник, сделай мы его? Если точек подключения становится слишком много, хочется закрыть книгу и выдохнуть. Все эти вопросы требуют глубокого погружения в себя и не терпят суетливости. Поэтому, идя на этот спектакль, стоит запастись временем и довериться своим эмоциям.
Зачем смотреть: чтобы познакомиться с неожиданным форматом спектакля-книги и пережить опыт театральной терапии.
«Танцующая в темноте» («Старый дом», Новосибирск)
«Электротеатр Станиславский»
В спектакле Елизаветы Бондарь существенно переосмысляется сюжет одноименного фильма Ларса фон Триера и образ его главной героини. Сельма (у Триера ее играла Бьорк) здесь по-прежнему слепнущая иммигрантка, подчинившая жизнь заработку на операцию для сына, которому из‑за наследственной болезни грозит потеря зрения. Вот только ее собственная слепота в спектакле не столько физическая, сколько метафорическая. Эта женщина не берет на себя труд увидеть окружающих и заметить их доброту, злобу или желания. Все люди для нее — функции, мало чем отличающиеся от машин.
Постановка позволяет увидеть мир глазами Сельмы. Сцена погружена в кромешную темноту, из которой лучи света высвечивают тех, кто вступает с героиней в коммуникацию. А ее восприятие определяет пластику остальных артистов: их движения выверены, будто у заведенных механизмов. Механистичен и музыкальный фон спектакля, созданный композитором Николаем Поповым из индустриальных шумов, стуков, скрежета железа и звуков работающих инструментов.
От этой героини невозможно оторваться, настолько страшны ее маниакальная устремленность к выбранной цели, всегда бодрые интонации, застывшая на лице улыбка — свидетельства неспособности адекватно реагировать на происходящее. Но самое главное — разоблачается идея жертвенности во имя сыновьего будущего. Сельма в спектакле Бондарь не героиня, а фанатичка: в ее отношениях с сыном нет ни ласки, ни любви, ни внимания. Родного ребенка она не замечает точно так же, как и остальных людей.
Спектакль Бондарь обнажает бессмысленность и даже жестокость жертвы женщины, которая годами тратила все силы на зарабатывание денег для операции сына, но лишила его тепла и заботы. Катарсический эффект, завершавший фильм Триера, здесь очевидно невозможен. Нет даже иллюзии счастливого исхода: в финале слепнущий мальчик, потерявший единственного родного человека, уходит в себя и, подобно матери, утрачивает связь с реальным миром.
Зачем смотреть: чтобы по-новому взглянуть на знакомых героев и насладиться четкой и слаженной игрой актеров.
«Анна Каренина» («Старый дом», Новосибирск)
«Электротеатр Станиславский»
Андрей Прикотенко по привычке переписал русскую классику на современный язык и перенес в наше время: Анна и Вронский общаются в чатах, Левин ведет влог в ютьюбе, а на гибель главную героиню обрекает поток травли в комментах. Герои Прикотенко — современные инфлюэнсеры, за которыми через экраны гаджетов наблюдают сотни тысяч жадных до сплетен подписчиков. Но и в XIX, и в XXI веке публичная персона обязана оправдывать ожидания своего окружения. Когда Каренина решает не укрощать чувства в угоду чужим лайкам, несогласие толпы выливается в интернет-буллинг и физическое насилие. В финальной сцене на лице Анны видны кровоподтеки и выплеснутая зеленка — свидетельство травли, подтолкнувшей ее к роковому шагу.
Зрители наблюдают за событиями на гигантских экранах, куда проецируются сверхкрупные планы актеров и приложения с их смартфонов. Артисты перемещаются по узкому подиуму перед экранами — обычно в одиночку, реже парами. Их монологи напоминают выверенные самопрезентации на личных страницах. Сюжет романа дробится на короткие эпизоды, умещающиеся в формат сторис, пространство сужается до двухмерного, слова опрощаются, а чувства упаковываются в посты или сообщения. Мотивации персонажей тут пропадают за ненадобностью: каждый приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Внимание переключается со скоростью скроллинга изображений. А музыка Николая Попова и вовсе состоит из звуков звонков, вибраций и оповещений в соцсетях, совмещенных с акустическим оркестром.
Как прежде «Идиот», новый спектакль Прикотенко интересен актерскими работами. Анна Каренина в исполнении Альбины Лозовой — не толстовская икона высшего света, а совсем девочка, слишком рано ставшая женой госчиновника. Она наивна, инфантильна и впервые влюбилась, удивляясь новому для себя чувству и пугаясь реакции мужа. Анна и Вронский (Александр Вострухин) напоминают наивных подростков, даже язык их переписки, выведенной на всеобщее обозрение, полон эмодзи и по лексике похож на чатики старшеклассников. К совсем другому поколению принадлежит Каренин (Анатолий Григорьев) — государственный чиновник, который старается оправдывать ожидания сверху, не компрометируя себя, но и не лишаясь человечности. Его отношения с Анной мучительны с самого начала: в их садомазохистском союзе взаимные манипуляции компенсировали отсутствие любви. Желая поступать правильно, этот Каренин отпускает жену с любовником, но злые пересуды провоцируют его на месть. Еще одна интересная актерская находка — Левин, который в интерпретации Евгения Варавы далек от толстовского образа: в современном мире он стал харизматичным блогером, напоминающим Илью Варламова в стремлении раскрыть всем глаза на чужую грязь.
Разбирать находки спектакля Прикотенко интересно, хотя в целом работа вышла неровной: порой не к месту прорываются реплики из толстовского романа; перемены настроений и характеров персонажей удивляют непоследовательностью. Наконец, любовь режиссера к раздеванию женщин до неглиже вызывает вопросы в контексте повестки спектакля. Критикуемая в нем cancel culture стала следствием борьбы женщин против объективации и домашнего насилия. И если второе режиссер осуждает на примере токсичных отношений Каренина с женой, то первому охотно поддается сам, подчеркивая сексуальную привлекательность актрис.
Зачем смотреть: чтобы узнать, как герои Льва Толстого существовали бы в современном мире, общаясь в мессенджерах и выходя в прямые эфиры.
«[Сыра земля] Коромысли. Глава 2» («Лаборатория современного искусства», Новосибирск)
Центр им. Мейерхольда, Новый зал
Еще один спектакль Полины Кардымон в номинации «Эксперимент» — вторая часть аудиального перформанса «Коромысли», в котором молодые актрисы исполняют фольклорные песни, исследуя взаимоотношения современного человека с народной культурой. Новая глава сфокусирована вокруг плачей, отмерявших основные события жизни — рождение, свадьбу, проводы и смерть. Четыре исполнительницы — Алина Юсупова, Анна Замараева, Наталья Серкова и Дарья Воевода — по очереди воспроизводят физическую сторону голошения, не пытаясь присвоить, стилизовать или копировать чужое переживание. Черный цвет, в который одеты все перформерки, не траурный — он выглядит обозначением нейтралитета, отказом присваивать ушедшую культуру.
Голоса девушек в спектакле сопровождаются титрами — это «заметки на полях», режиссерский разбор контекста или замечания самих актрис. Например: «Это мой голос. Я не фольклорист. Я никогда не сталкивалась со смертью близкого человека». Печатный текст структурирует движение спектакля и выражает отношение его создательниц к песням, их темам и контекстам. Через титры Полина Кардымон рассказывает, что сиротство — это потеря не только родителей, но любого близкого; что причет — это женский язык, нужный для передачи особенно сильных переживаний; что из‑за своей импровизационной основы он близок современному рэпу; что голошение — это коллективная психотерапия, позволявшая погрузиться в горе и, прожив его, переродиться. Очевидно, что за этими выводами скрыта тщательная предварительная работа, но титры добавляют отстранение. Благодаря им концентрированное знание передается легко и лишено претенциозности.
Этот спектакль — очень точная саморефлексия создательниц, опирающаяся на опыт поколений. К фольклорной традиции тут относятся бережно и с большим уважением, но без заигрывания и присваивания. А глубокая проработка материала позволяет выстроить диалог с культурой на равных.
Зачем смотреть: чтобы узнать, почему оплакивали новорожденных и невест и что мы унаследовали от культуры плачей.
«Тайм-аут» («Красный факел», Новосибирск)
Театр им. Пушкина, Основная сцена
Спектакль Петра Шерешевского по пьесе Марины Крапивиной — это плотный конструкт, сочетающий театр, кино и оперетту. На происходящее зритель смотрит глазами героини — сорокалетней соцработницы Люды, вечно загнанной и усталой. Ее восприятие мира фиксируют видеокамеры: на сцене в реальном времени ведется съемка, транслируемая на огромный экран (художники — Александр Мохов и Мария Лукка). Все пространство спектакля поглотил супермаркет — воплощенный мир купли-продажи, где между стеллажами с крупами ютятся уголки домашнего быта.
Ирина Кривонос в роли Людмилы предстает настоящей русской бабой, привыкшей взваливать на себя заботы всех окружающих: она привычно волочит по сугробам тяжеленные пакеты с едой для капризных старух-подопечных, выслушивает неадекватные требования начальницы. Эта женщина безотказна и романтична, но одинока, несчастна и тотально несвободна. Неудачи на работе, неустроенность в личной жизни, отсутствие подруг и невозможность найти общий язык с дочерью-студенткой — все смешивается в сознании героини с бредовыми видениями с поющей оперные арии начальницей (Владислава Франк), с проецированием ожиданий от мужчины сразу на отца, смазливого певца, и озабоченного старика-подопечного (всех играет Денис Ганин). Бытовая социальная трагикомедия вырастает до полноценной трагедии: некоторым женщинам на роду написано проживать несчастную, неустроенную жизнь.
Свернуть с проторенной колеи героине помогают высшие силы — мистические норны Урд, Верланди и Скульд, способные определять людские судьбы. Они приняли облик подопечных Людмилы, своими претензиями и капризами доводящих женщину до крайней точки терпения и подталкивающие ее к срыву. В финале героиня переодевается в летящее красное платье и отчаянно отплясывает, вкладывая в танец всю нереализованную женскую силу. Признак сумасшествия или освобождения — решать зрителям.
Зачем смотреть: чтобы увидеть причудливое сочетание кино и оперетты на театральной сцене, а еще понаблюдать за ироничным вплетением скандинавской мифологии в рутинную российскую повседневность.