«Гепатит В — средний брат из семейства гепатитов: уже не такой простой, как А, но еще и не такой ласково-летальный, как С. Профессиональное заболевание людей, работающих с кровью: врачей, наркоманов и шлюх. Иногда бывает и у обычных людей».
Это цитата из книги «Модицина. Encyclopedia Pathologica», которая на этой неделе попала в центр внимания — явно не по той причине, по которой хотелось бы автору. Вообще-то, это довольно внятный и содержательный научпоп о доказательной медицине, транслирующий много правильных мыслей и снабженный десятками ссылок на источники. Но помимо этих достоинств в книге есть еще много интересного. Никита Жуков поражается тому, что развитие цивилизации позволяет выживать, «даже если ты дебил, инвалид или одинокая ̶с̶и̶л̶ь̶н̶а̶я̶ ̶н̶е̶з̶а̶в̶и̶с̶и̶м̶а̶я̶ беременная женщина». Рассказывает, что «проститутка — объект предоставления услуг платного секса». Посвящает целую главу (да, главу книги о медицине) тому, чтобы заявить, что фраза «Я ненавижу пидорасов» — не оскорбление, «не оценочное суждение, не сравнение, не принижение достоинства, <…> это лишь выражение своего мнения».
При этом автор книги не маргинальный тип, а практикующий врач-невролог и просветитель; научное содержание его книги не вызывает вопросов у коллег Жукова по цеху, а стоит она на полке по соседству не с Дмитрием Пучковым, а с Асей Казанцевой.
Говорить только лишь об этом конкретном авторе и его книге не очень интересно, да и не слишком своевременно: книга, только на днях попавшая в мое поле зрения, была издана аж пять лет назадВпрочем, я настаиваю, что слово «шлюха» было оскорбительным и в 2016 году. (с тех пор у нее появились два сиквела). А вот поразмышлять о том, есть ли язык, допустимый или недопустимый при разговоре на важные темы (а пропаганда доказательной медицины — это, конечно, важно и хорошо), стоит.
В конце концов, просвещать — по определению значит нести свет (или то, что мы считаем светом) туда, где этого света недостаточно. Чистое знание сколь же прекрасно, столь и плохо предназначено для переваривания широкими массами. Это как с теми же медицинскими препаратами: действующему веществу нужна оболочка, чтобы оно подействовало на организм должным образом. И оболочка, конечно же, может быть разной — в том числе и панибратской. Автору этих строк очень по душе «Омерзительное искусство» Софьи Багдасаровой. Один из лучших подкастов об искусстве буквально называется «Искусство для пацанчиков» — хотя у меня и есть сомнения, что пацаны из подъезда, в котором я вырос, ставят ему пять звездочек в iTunes. В обоих случаях — как и в случае книги Жукова — для разговора о «высоком» заимствуется «низкая» стилистика.
Публичные интеллектуалы эпохи постмодерна, по определению социолога Зигмунта Баумана, превратились из «законодателей» в «переводчиков», которые доносят внутреннее знание «до сознания тех, кто не находится «внутри». Очевидно, что для разных людей знание можно и нужно адаптировать по-разному, используя разный язык. Одним людям ближе интеллигентная саркастичность Александра Панчина, а другим вполне может быть по душе пацанский дух книг Жукова. Так, может быть, стоит немного опуститься до уровня людей, которые «ненавидят пидорасов», чтобы втемяшить наконец им в голову, что гомеопатия не работает, а вакцинация — наоборот? В конце концов, выбранный язык — это лишь эстетическая оболочка, это форма, которая вторична по отношению к содержанию, ведь так?
Так, да не совсем.
В 2021 году «следить за базаром» публичным личностям важнее, чем в девяностых браткам с бритыми затылками. Еще в 2015 году допустимость даже иронического употребления слова «телочка» обсуждали примерно так же жарко, как принадлежность Крыма. В СМИ все реже можно встретить слова «инвалид», «наркоман» и «аутизм» — их место занимают более корректные «человек с инвалидностью», «наркопотребитель» и «расстройства аутического спектра». О слове «гомосексуалист» и не говорю: оно проделало стремительный путь от общеупотребимого до совершенно неприемлемого, и те, кто использует его сегодня, сталкиваются с заслуженной критикой. Есть фразы, консенсус вокруг которых еще не устоялся: скажем, если речь идет об употреблении слов «сексуальный» и «сексуализированный», которые не вполне соответствуют английским sexy, sexual и sexualized.
То, что старые стандарты уже расшатаны, а новые еще не зацементировались, вообще-то замечательно. Мне кажется, что момент, в котором мы находимся, — это не просто промежуточный этап в движении из мрачного прошлого в светлое будущее (или, по другой интерпретации, из благостного царства традиций в тоталитарную левацкую дистопию; «толерастию», пользуясь выражением Никиты Жукова).
Как никогда прежде очевидно: выбор слов имеет не только эстетическое, но и этическое значение. Дело не в том, что слова «шлюха» и «пидорас» плохи сами по себе — это просто буквы на бумаге, как заметил классик. Дело в том, что они несут в себе целый пласт смыслов, которые невозможно списывать со счетов — особенно когда ты употребляешь их не в баре, а в научно-популярной книге, претендующей на экспертность.
Заимствуя эстетику гопников, легко сделать следующий шаг и позаимствовать и их этику. Публичное высказывание, подкрепленное репутацией, может быть разрушительным. Фраза «Проститутка — объект предоставления услуг платного секса», напечатанная в книге врача, начинает выглядеть авторитетным заявлением и за счет репутации автора способствует нормализации сексизма. А с другой стороны, наоборот: для людей, считающих, что называть секс-работниц шлюхами, а геев — пидорасами ненормально, эти незначительные, по мнению автора, детали бросают тень на весь остальной текст.
В конце концов, просветительство — это искусство коммуникации не в меньшей степени, чем искусство донесения знаний. И если автор книги недостаточно вдумывается в то, какие смыслы несут слова, которые он выбирает, читатели вправе задуматься о том, а стоит ли доверять книге в целом.
Автор и издательство выступили с заявлением о том, что злополучная фраза про «пидорасов» была выдернута из контекста и не отражает сути книги. Это вполне справедливое замечание. Действительно, прежде чем критиковать книгу, стоит ознакомиться с ней в объеме большем, чем пара абзацев; опасность для автора заключается в том, что более внимательное знакомство может показать, что в книге больше проблем, чем казалось прежде, а не меньше.
Многие говорят, что оскорбительные фразы не должны бросать тень на автора: в конце концов, какая разница, что автор считает женщин шлюхами, которые любят все розовое и с рюшечками, — главное, что он хороший врач и замечательный лектор?
Что ж, на это интересное предложение задам встречный вопрос: а станет ли хороший врач хуже, если он не будет называть женщин шлюхами? По-моему, не станет. Вполне допускаю революционную мысль о том, что можно просвещать людей, не оскорбляя их. Почему бы не попробовать?