Десять лет назад доктор Платон Ильич Гарин ехал-ехал сквозь снежную равнину, везя жителям села Долгое вакцину от нехорошей болезни. Не доехал, потеряв кучера и ноги, — и вот теперь обитает в санатории «Алтайские кедры», где под его надзором лечатся грязями и электрошоком восемь жоп с ручками (эта метафора, как часто бывает у Сорокина, не метафора). Жопы, которых здесь называют «бути», носят имена политических лидеров начала XXI века: Дональд всем хамит и поглощает куриные крылышки с колой, Ангела лает и старается всех помирить, еще один по-грутовски отвечает на все тремя словами «Это не я!» — скажите, как его зовут. Когда на алтайско-казахской границе гремит взрыв и вырастает ядерный шампиньон, Гарин с коллегами и пациентами седлают гигантских биороботов-маяковских и отправляются в Барнаул, подальше от войны.
Десять лет назад Лев Данилкин в своей рецензии демонстративно отказался пересказывать сюжет «Метели»: «с какой стати делать вид, будто мы не знаем, что все сорокинские „сюжеты“ — не более чем карикатурная бутафория, которая выстраивается лишь для того, чтобы поэффектнее выбить из‑под нее клинья». На этом и построен самый важный прием «Доктора Гарина»: в прямом сиквеле «Метели» Сорокин обманывает ожидания читателя, совершая совсем уж немыслимое.
Разумеется, в «Гарине» присутствуют и все необходимые элементы сорокин-бинго. Привычная игра в стили тут как тут: сотканный из литературы Платон Гарин не может пройти мимо букв на бумаге и читает (а мы вместе с ним) все, что попадается на глаза, — от детской книжки до чьего-то дневника или одного из нескольких романов в романе. Находится место даже для автопародии: в сортире для подтирки используют страницы из альтернативной версии самого известного сорокинского текста — пятой главы «Нормы».
Есть тут и свифтораблезианские сатирические элементы, но их, к счастью, немного. Добравшись к середине романа до Барнаула, ожившие политические карикатуры устраиваются работать в цирк, где им самое место, а Гарин отправляется в Хабаровск, «город утонченной японской культуры», — и тут-то начинается настоящий роман. С сюжетными поворотами и внятными героями. С болотным гулагом чернышей и зомби (их худо-бедно научились дезактивировать, они ходят по барам в засаленных куртках со значками «Цой жив!» и глухо гудят песню «про сердца, вены, глаза и перемены»). С такой местами пронзительной лиричностью, на которую способен только человек, имеющий в широких массах репутацию «писателя про говно и **** [половые акты]»
Впрочем, говно и **** [половые акты] тоже присутствуют. Но любим мы Сорокина не за это.
Десятилетия Сорокин разбирал на своем операционном столе русский язык, речь и литературный канон и складывал из него фантастических химер, восхитительных и ужасающих, как ангелы небесные. А теперь он совершил обратный трюк: разобрал этих ангелов и слепил что‑то обычное и человеческое. Да, пожалуй, крылья пришлось подрезать. Но разве не удивительно, что этот гомункул таки встал и пошел?
После «Дня опричника» стало общим местом соотносить траекторию движения России с траекторией вымышленного сорокинского прошлобудущего. Сорокина в какой‑то момент начали читать просто для того, чтобы ужаснуться тому, куда несемся мы.
Добро, как известно, нужно делать из зла, потому что его больше не из чего сделать. Вот и мейнстримовые приключенческие романы, оказывается, можно собирать из того же материала, что и концептуалистские эксперименты. Сорокин был нашим Джойсом, нашим Селином, нашим Берроузом, кем только не был. Почему бы ему не стать заодно и нашей Роулинг или, еще лучше, нашим Толкином — в «Докторе Гарине» есть даже волшебная птица ex machina, явно кузина толкиновским орлам.
К слову о Гарри Поттере. Возможно, читая в романах Роулинг о том, что Хагрид был сыном человека и великанши, вы задавались простым человеческим вопросом: «Как?» Знайте: на этот вопрос в романе «Доктор Гарин» вы найдете чрезвычайно детальный ответ.
Издательство
