— С тех пор как вы возглавили Галерею Уффици, в музее стали проводить мероприятия самых разных форматов — от кинофестивалей до модных показов. Ваши коллеги не сопротивлялись этим нововведениям?
— Сопротивление переменам есть всегда — как со стороны коллег, так и со стороны людей, которые никак не связаны с Уффици: у всех есть свое представление о том, каким должен быть музей. Но я бы не сказал, что негативных замечаний было очень много. В любом случае успех галереи в итоге важнее любой критики. Отмечу также, что многие скептически настроенные посетители часто меняют свое мнение после посещения выставки.
Многое зависит и от того, кто именно критикует музей.
А нам важнее мнение наших постоянных посетителей. В особенности людей, которые раньше не интересовались Уффици, но теперь стали активно ходить в музей. В частности, я говорю о молодом поколении: в прошлом они составляли всего 18% наших посетителей, а сейчас — 30–50%. Демография нашей аудитории изменилась, музей стал более открытым, все больше людей интересуются галереей. В последнее время мы меньше зависим от международного туризма: на выставки приходит больше флорентийцев, жителей Тосканы. Конечно, нам очень дороги все наши посетители — в том числе и те, кто впервые приезжает во Флоренцию, впервые приходит в Уффици. Но музей не должен концентрироваться только на туристах.
— Как изменилась коллекция галереи за время вашей работы? Какими приобретениями вы особенно гордитесь?
— Нам удалось здорово разнообразить галерею с помощью уже существующей коллекции. Во-первых, мы вернули в экспозицию работы, которые раньше были в хранилище, а во-вторых — просто сделали небольшую перестановку. Так, многие значимые картины годами висели в коридорах, оставаясь незамеченными. Теперь они находятся в главных залах галереи. Кроме того, мы расширили коллекцию новыми приобретениями, а также стали регулярно организовывать выставки современных художников.
Здесь, в Уффици, нам удалось собрать самую обширную в мире коллекцию портретов художников, значительную часть которой составляют автопортреты. Многие картины датируются XVII веком, но есть работы XVI и даже XV века. Мы, конечно, были очень рады пополнить эту коллекцию новыми приобретениями. Например, недавно музей получил в подарок работы таких современных художников, как Нео Раух и Цай Гоцян. Конечно, мы продолжаем собирать картины и итальянских мастеров, но в нашей коллекции представлены портреты авторов из самых разных стран — скажем, в Уффици есть более двадцати работ русских художников. Одно из последних наших приобретений — картина Бориса Заборова, который, к несчастью, умер всего несколько недель назад. Мы также относим к этой серии такие работы, где автопортрет только один из элементов изображенной сцены. Это, например, «Поклонение волхвов» Боттичелли, где можно узнать и самого художника.
Галерея Уффици известна своей впечатляющей коллекцией Итальянского Возрождения. Особенно мы гордимся недавним приобретением двух шедевров Даниеле да Вольтерра — ближайшего друга Микеланджело. Эти картины долгое время находились в личной коллекции художника и передавались из поколения в поколения вплоть до XIX века — тогда они через брак попали в частную коллекцию другой семьи. Не так давно у нас появилось возможность купить их. В музее уже была одна картина Даниеле, так что теперь в распоряжении Уффици три его шедевра.
— Сегодня, в особенности из‑за пандемии коронавируса, стало больше виртуальных выставок, и все известные музеи активно работают над цифровизацией своих коллекций. Есть ли риск, что из‑за этой тенденции люди будут реже ходить на выставки?
— Что касается диджитала, то здесь я склонен к прагматизму. Цифровизация коллекций и другого контента — это, безусловно, прекрасная идея. Однако люди уже много десятков лет ходят в музеи, это привычный для искусства формат, тогда как диджитал-платформам еще только предстоит доказать свою состоятельность. Поэтому недостаточно просто оцифровать коллекции и ждать, что это сработает так же, как и выставки, — для каждого диджитал-канала нужно придумывать что‑то новое, переизобретать себя. Например, в апреле прошлого года мы запустили свою страницу в тиктоке. Теоретически мы могли бы просто постить короткие обучающие видео, которые доступны и на других наших платформах. Но это плохая стратегия. Тикток — это же про иронию и, что важно, самоиронию. Поэтому специально для них мы разработали новый подход: здесь музей представлен очень расслабленно, иногда даже немного мультяшно. Мы были готовы посмеяться над собой, и это сработало.
Конечно, мы развиваем и другие диджитал-каналы. Например, выкладываем в свободный онлайн-доступ научные журналы: их могут читать и цитировать все желающие. Я особенно горжусь тем, как много мы сделали для демократизации музея в последние годы.
— В одном из интервью вы справедливо заметили, что Уффици в первую очередь славится «своей коллекцией и своими толпами туристов», но не своими исследованиями. Какие шаги вы предприняли в этом направлении?
— Еще совсем недавно главным фактором развития Уффици оставался бизнес по привлечению туристов. Но так было не всегда: до 1990-х годов галерея была настоящим исследовательским центром. Сегодня мы восстановили эту функцию, теперь Уффици — музей номер один в Италии. В галерее проводятся искусствоведческие мероприятия, международные конференции, а также исследования, в рамках которых галерея предоставляет аспирантам стипендии. В музее пишутся диссертации и монографии, читаются курсы. Например, каждую среду мы проводим лекции, доступные на нашем сайте и странице в фейсбуке. Сейчас слушатели могут присоединиться только к онлайн-трансляциям, но в прошлом году мы регулярно читали лекции вживую.
Перемены нам не помешали: новые условия дали возможность привлечь гораздо большую аудиторию, чем мы могли бы собрать в лектории. Конечно, как только правительство позволит, мы возобновим и офлайн-формат. Думаю, в аудитории будет собираться около пятидесяти человек, в то время как к трансляции смогут присоединяться несколько тысяч слушателей по всему миру.
— Как по-вашему, должно ли искусство служить социальным переменам?
— Важно отметить, что произведения искусства сами по себе нейтральны, они не могут быть добрыми или плохими. При этом искусство никогда не должно даже косвенно служить злу.
При этом мне кажется, что искусство может служить социальному прогрессу, но оно никогда не должно диктовать, как людям стоит поступать. В истории есть немало примеров, когда великие произведения поддерживали перемены в обществе, не ударяясь при этом в дидактизм. Кроме того, в мире есть место и для авторов, которые не затрагивают социальных проблем, а исследуют личные темы. Поэтому мы не должны оценивать все произведения одной системой мер.
Автор не может просто составить список всего хорошего и плохого. Это касается не только изобразительного искусства, но и, например, театра.
Если художник прямо скажет, что социум должен пойти в определенном направлении, многие с ним просто не согласятся, начнется полемика. Но великие произведения искусства пробуждают чувства в любом человеке. Даже если вы не были согласны с автором, его работа заставит вас задуматься, заставит вас чувствовать. Так работает, например, искусство, посвященное гендерным проблемам, бедности, экологии. Художники могут затрагивать самые разные темы. Но в итоге мир меняет не искусство, а сами люди. Просто произведения помогают нам стать более чуткими к чужим проблемам, заставляют думать и подталкивают к переменам.
— Выставки современных художников сильно проигрывают в популярности?
— Пять лет назад в Уффици, как и во Флоренции в целом, современного искусства почти не было. Люди приезжали сюда потому, что хотели посмотреть на Ренессанс, а не разбираться в чем‑то новом. Я думаю, что перемены стали возможны не только из‑за наших инициатив в Уффици, но и благодаря выставочному центру в Палаццо Строцци. В последние годы они тоже сфокусировались на современном искусстве. Вместе мы смогли привлечь нужную публику и смогли показать эту связь между прошлым и настоящим. А связать современное и классическое искусство — это, пожалуй, самая сложная задача. Но если все же удается это сделать, получается нечто уникальное: выставка, где прошлое и настоящее помогает раскрыть друг друга. Такого эффекта не достичь, просто показывая современные произведения в белом пространстве (в «белом кубе»). Например, выставляя работы современного скульптора Энтони Гормли, мы обнаружили, что они прекрасно сочетаются с коллекцией античных статуй, с архитектурой музея и картинами эпохи Возрождения. Сейчас мы также работаем над выставкой Джузеппе Пеноне — она откроется через несколько месяцев.
С тех пор как я присоединился к команде музея, мы стали ежегодно проводить парные выставки: на одной мы показываем картины, созданные художницей прошлого, на другой — современной художницей. Например, у нас выставлялись работы Марии Лассниг из Австрии и Кики Смит из Нью-Йорка. Сейчас мы готовим новую выставку — бельгийской художницы Берлинде де Брёйкере. Надо сказать, что люди активно посещают эти инсталляции. Мы действительно смогли стать центром и для современного искусства тоже, при этом каждая наша новая выставка так или иначе связана с работами классических мастеров.
— В одном из ваших интервью вы сказали, что живопись давно отошла на второй план, с тех пор как появились пространственные инсталляции. Но я заметила, что многие молодые двадцатилетние художники выбирают живопись, а не современные медиа. Как вы думаете, в чем причина?
— Мне кажется, это прекрасный пример диалектики. Сегодня мы максимально погружаемся в цифровое пространство, поэтому люди стараются вернуться в реальный мир — в этом и состоит борьба и единство противоположностей. С одной стороны, существуют формы искусства, которые мы и не могли себе представить двадцать лет назад, а с другой — возвращается классическая живопись. Люди ежедневно проводят по 8–10 часов в смартфонах, и цифровой мир все сильнее смешивается с материальным. Из‑за этого у нас появляется сильное желание вернуться к реальному, прикоснуться к предметам, сделанным руками, увидеть проявления человеческого, а не машинных алгоритмов.
Я бы ожидал подобную тенденцию и в скульптуре. Здесь авторы не так давно обнаружили, что можно создавать произведения с помощью компьютера и лазера, эти скульптуры, конечно, разительно отличаются от рукотворных. Но я думаю, что уже через несколько лет многие художники захотят вернуться к классической скульптуре: чтобы трогать материал руками и самим создавать формы. В живописи же этот возврат мы наблюдаем уже сегодня.
