«15 лет назад такое было невозможно»: иностранные критики о российском театре

Алексей Киселев (театральный критик, автор «Афиши Daily», куратор фестиваля «Форма» и программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Уважаемые гости «Russian Case»! Спасибо, что вы приехали. Сегодня завершается основная часть программы, и все вы посмотрели какой‑то комплект спектаклей — все разные. Глобальная задача нашей с вами встречи — осмыслить то, что произошло. Нам ужасно интересно узнать, как российский театр выглядит снаружи. Сперва хотелось бы узнать, что вам меньше всего понравилось, в чем вы разочарованы от этой программы, а потом поговорим о том, что, наоборот, произвело наиболее сильное впечатление и что запомнится лучше всего.

Роман Должанский (заместитель худрука Театра наций, арт-директор фестивалей «Территория» и «NET — Новый европейский театр», куратор программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Это как обсуждать слона, когда нам предложили только хобот. А можно было, конечно, приехать в другое время и посмотреть, например, хвост слона, как в известной притче, и тогда все было бы по-другому. Давайте обсудим хобот.

Филипп Лось (режиссер, художественный руководитель Русского театра Эстонии, Таллин): Если мы начинаем разговор с того, что было для меня полной катастрофой, то катастрофа номер один — это «Река Потудань» (Псковский театр им. Пушкина, режиссер — Сергей Чехов. — Прим ред.). С моей точки зрения, просто чудовищный спектакль. Чудовищный по отношению к тексту платоновскому, к тем смыслам и той нежности, которую автор в него закладывал. То, что было в результате показано, я не понимаю, по каким критериям это отобрано, и мне хотелось бы это понять с вашей помощью. <…> Одна довольно тощая режиссерская идейка, которая растянута на полтора часа мучений — мучений актерских, мучений зрительских, мучений каких угодно. Вот, собственно говоря, все.

Марис Йоханнес (журналист и театральный критик, Эстония): Раз уж начали говорить про «Реку Потудань», я хочу продолжить. Смотреть это было трудно — это как работа. Но на следующий день такая форма начинает на тебя воздействовать. И может быть, это не Платонов, может быть, это что‑то другое…

Должанский: Конечно, не Платонов! Платонов стоит в книжном магазине на полке или дома.

Людмила Громыко (куратор программы «Belarus Open» Международного форума театрального искусства «Теарт»): <…> В этом спектакле режиссер как бы испытывает театр, испытывает себя в профессии. Это полная деструкция, которая, в общем-то, потом собирается все-таки в смысл, и зритель входит в эту «Реку Потудань». Уже не нужно ставить такие вопросы — Платонов или не Платонов. Важно, на самом деле, как мы вошли в этот спектакль, что в нем, наверное, почувствовали. А когда почувствовали, что долго и скучно, — на самом деле это тоже какой‑то результат.

Хелена Аутио-Мелони (эксперт по русскому театру, председатель агентства культурного сотрудничества России и Финляндии Adelfa Oy, Финляндия): Я тоже голосую за Платонова. Очень мне тоже понравился спектакль, я мучилась. Я вчера Сергею сказала, что это было сплошное мучение, я очень страдала, это было скучно. Но это был в какой‑то все-таки мере подарок мне, потому что я кое‑что поняла. Спектакль, который долго живет в памяти, который мучает и следующий день, он что‑то дает нам.

Яак Аллик (театральный критик и режиссер, Эстония): Я более десяти раз был на «Russian Case», но, к сожалению, первый раз я уеду из Москвы огорченным. Мы же все едем сюда, чтобы как‑то держать руку на пульсе современного российского театра, увидеть лучшие спектакли. Низшая планка действительно для меня пустая трата времени, огорчение тоже для меня — это «Река Потудань».

Потом очень огорчил меня (и я не понимаю, как этот спектакль вообще попал в номинацию) «День рождения Смирновой» (в МТЮЗе. — Прим. ред.). Я эту пьесу хорошо знаю. Тут же молодой режиссер (Александра Толстошева. — Прим. ред.) — женщина. Она этого времени [семидесятых] не знает, этих людей не знает, поэтому она мутит воду, какие‑то трюки придумывает, которые вообще, по-моему, никакого отношения к этой пьесе не имеют.

Поэтому лучший спектакль из этой выборки для меня были «Пианисты» (Новосибирского театра «Глобус». — Прим. ред.) и «Утопия» (Театра наций. — Прим. ред.), но они на уровне средних спектаклей, которые мы видели в прошлые годы.

Лось: Про спектакль Саши Толстошевой я не согласен. С моей точки зрения — это очень тонкая работа, очень женская и очень театральная, абсолютно соотносимая с текстом Петрушевской.

Констант Майерс (театральный критик, главный редактор и создатель сайта о театре Theaterkrant.nl, Нидерланды): Здравствуйте, меня зовут Констант Майерс, я из Амстердама. Раз уж мы вышли на ринг как на бой, я хочу высказать по поводу «Человека из Подольска» (речь о спектакле «Человек из Подольска Сережа очень тупой» театра «Практика». — Прим. ред.) — он мне очень понравился. Главного героя там спрашивают: «Если тебе не нравится Подольск, где бы ты хотел жить?» И он отвечает, что в Амстердаме. И я мог понять его! Мне кажется, было бы интересно показать это в Амстердаме (все смеются).

Я тоже в пятнадцатый раз участвую в «Russian Case» и сожалею, что не могу увидеть все. А во-вторых, всегда стараюсь понять, насколько театр в этой стране отражает развитие этого общества. Есть спектакли, которые мне понравились; были спектакли, которые мне не очень понравились. А были, которые я совсем не понял. И вот один из спектаклей, которые я вообще не понял, — это «Диджей Павел». Я сидел, смотрел, ждал, что что‑то начнет происходить. Но ничего не происходило. Может быть, в этом и был замысел авторов. Я снимал документальный фильм для голландского телевидения про историю советской музыки с 1982 по 1986 год, поэтому я хорошо знаю эти песни. Была Алла Пугачева, была еще пара популярных групп этого времени, когда люди могли подпевать радио. Может быть, это часть вашей коллективной памяти? Тогда это интересно. А через три дня я подумал, может быть, этот спектакль — полотно, к которому подходишь, а оно пустое. И ты должен сам при помощи воображения нарисовать что‑то на этом полотне. Как будто тебя вводят в состояние дзен.

Если бы мне пришлось писать отчет о своей поездке, одним из главных моих слов было бы «ностальгия». Ностальгия звучит во многих спектаклях, люди пытаются выяснить отношения с прошлым. В целом я получил очень много информации, надеюсь приехать в следующем году. И позже, надеюсь, вы расскажете нам о ситуации с Кириллом (Серебренниковым. — Прим. ред.).

Юрий Урунов (режиссер, худрук Центра современного искусства в Северной Осетии, член русского совета Центра международного театрального развития, США): Я бы сравнил два спектакля по новой пьесе. У меня были сложности внутренние с «Человеком из Подольска», и мне было очень интересно вчера смотреть «Утопию». Мне показалось, что тексты оба важные и оба достаточно сильные. Но вот то, что в «Утопии» происходит наконец встреча серьезной режиссуры, сценографии и современного текста (режиссер спектакля — Марат Гацалов, сценограф — Ксения Перетрухина, драматург — Михаил Дурненков. — Прим. ред.).

Мне одновременно показалось, что это не вполне произошло с текстом [Дмитрия Данилова] «Человек из Подольска». Мне показалось, что там была режиссерская ошибка — делать театр абсурда методом абсурда, будто умножение происходит. У меня было ощущение, что текст исчезает, а не проявляется. В «Утопии» мне показалось, что текст, наоборот, за счет правильного угла зрения был проявлен. Вот, наверно, два основных впечатления.

Аутио-Мелони: А мне совсем не понравилась типичная архаическая картина о женщине, которую мы видели в «Шекспире». Это очень пустой, какой‑то громкий, ужасный спектакль, который совсем ничего общего с Шекспиром не имеет. Или хотя бы какого‑то нового истолкования того, что Шекспир для нас сегодня означает, в этом спектакле тоже не было.

Лось: Придется биться. Ничего страшного, что мы существуем в абсолютно разном эстетическом поле. С моей точки зрения, «Шекспир» — это абсолютно живое, человечное, очень классно ритмизированное, придуманное, продуманное действо, очень красивое и очень эстетичное. Возможно, когда‑то я и найду себе мотивы приходить в театр для того, чтобы помучиться, но пока есть для этого, к сожалению, в жизни и много других мотивов.

Голос из зала: Мучения бывают разными!

Должанский: Да, давайте теперь поговорим об оттенках мучения.

Аллик: В этом году мы не видели ни Вахтангова, ни Маяковки (Театра им. Маяковского. — Прим. ред.), ни Фоменко, ни Женовача. И такое чувство, что это уже какой‑то фестиваль авангарда, эксперимента. На этот раз это вылилось вообще в фестиваль Богомолова. На этот раз были его «Три сестры». Об этом спектакле можно рассуждать, но, конечно, я видел более интересных «Трех сестер» — начиная от Эфроса и кончая Кулябиным. А еще, например, «Волшебная гора» (спектакль Богомолова в «Электротеатре Станиславский». — Прим. ред.), — по-моему, там режиссер заболел просто. Люди оттуда ушли очень злыми.

Должанский: Спасибо большое, дорогой Аллик. Я не комментирую никогда мнения, мне кажется, это бессмысленно. Но форму стейтмента я могу прокомментировать. Вы в начале одной фразой сказали, что всем известно: лучшие спектакли — это спектакли Театра Вахтангова, Театра Маяковского и Студии Женовача. А вот я считаю, что они очень плохие. Понимаете? Все. На этом диалог же в принципе заканчивается.

Надежда Линдовская (театральный критик, профессор Академии исполнительских искусств, Словакия): Первое, что мы видели, по крайней мере, я, — это «Фразы простых людей», очень симпатичный спектакль. Для меня было открытием и удивлением, узнать, что девушки живут в Праге и играют, кроме всего прочего, и по-чешски этот спектакль. И таким образом у нас сразу родилась идея пригласить их в Словакию. 15 лет назад такого себе представить невозможно было, именно то, что они создали, такой женский голос интересный, какой‑то манифест: и сексуально, и с юмором, и очень лирично — все одновременно. <…>

«Три сестры» были интересны тем, что все-таки на сцене МХТ, который столько лет диктовал всему миру, как правильно играть Чехова. Все вступали в какой‑то диалог с мхатовской традицией. Сейчас эта традиция полностью перечеркнута. Это было интересно.

Анжелика Крашевская (директор Центра визуальных и исполнительских искусств «Арт Корпорейшн», Белоруссия): Я узнала, что есть такой город Лесосибирск и смогла посмотреть [спектакль «Мертвые души» лесосибирского театра «Поиск» и понять], что происходит в таком маленьком городке, где население — 60 тысяч человек. Мне бы очень хотелось, чтобы у нас тоже с населением 60 тысяч человек были возможны такие интересные постановки. <…>

Я бы хотела обсудить спектакль «Диджей Павел». Я не скажу, что я фанат Волкострелова (Дмитрий Волкострелов — режиссер спектакля. — Прим. ред.), но он мне симпатичен, и мне интересно наблюдать за ним. Этот спектакль, с одной стороны, радикален, потому что там не звучит текст, там ничего не происходит. Но в то же время, есть некая радость, которая из подсознания выходит, ты слушает текст песен и смотришь на эту молодежь, которая танцует так, как раньше танцевали, и это тебя заставляет переосмысливать какой‑то промежуток времени твоей жизни.

Аллик: Да-да, я спектакль не видел, но слышал. Может, кто‑то мне объяснит — это откуда‑то с Кремля или сверху приказ, что каждый год должен номинироваться Волкострелов? Я видел где‑то, по-моему, шесть его спектаклей и дал себе клятву, что никогда в жизни больше на его спектакли не пойду. Ну и я не пошел. Те, которые пошли, с такими же впечатлениями вернулись, что у меня были до этого.

Киселев: Этот спектакль интересен тем, что у него нет режиссера. Мы так легко говорим, что это очередная постановка Волкострелова, которого нас попросил Кремль выдвинуть в качестве номинанта…

Должанский: Вы же понимаете, что вся программа в администрации президента была сверстана и нам спущена.

Киселев: Да, попросили убрать Женовача и поставить Волкострелова опять (все смеются). Авторы этого спектакля — вся команда постановщиков, это такой нетипичный случай постановки группы. Как если бы рок-группа выпустила новый альбом, группа Театр post выпустила новый спектакль, в котором нет хореографа, режиссера и актеров, а просто все они выходят, включая менеджеров этого театра и директора этого театра, и пиар-менеджера, и просто танцуют.

И это тоже знак времени, то есть таких театральных групп стало появляться больше, и это тоже так или иначе, мне хочется в это верить, что это тоже должно как‑то отражать процессы, происходящие в России. Есть некое намерение на замену вертикальным связям предложить горизонтальные.

Анастасия Паукер (театральный критик, автор «Афиши Daily», куратор программы «Russian Case» фестиваля «Золотая маска»): Мы на свой страх и риск брали этот спектакль и, конечно, сомневались, насколько он будет понятен иностранной аудитории. У нас сейчас на сцене (даже по нашей выборке это видно) даже молодые режиссеры пытаются выстроить отношения с советской действительностью. Этот спектакль — он особый по интонации. Важно, что Волкострелов делает обычно, надо рассматривать этот спектакль в контексте всех остальных его работ. Это настолько нетипично для него, это настолько легко. По сути, они общаются с эпохой молодости своих родителей, они даже танцуют в одежде своих родителей. И в этом нет приторной ностальгии, а есть какой‑то очень честный диалог со своим прошлым.

Киселев: В программе «Russian Case» этого года были спектакли, которые мы не переводили по разным причинам. Где‑то это невозможно технически, где‑то сами режиссеры настаивали на отсутствии перевода. На некоторые такие спектакли записались и вы, не зная русского языка. Если кто‑то сейчас есть в зале, кто смотрел спектакли без перевода, было бы интересно узнать, получилось ли у вас что‑то понять и почувствовать.

Говард Шалвитц (художественный директор театра Woolly Mammoth, США): Я посмотрел несколько таких спектаклей и понимаю, почему они не были переведены, понимаю, что это невозможно. Но тем не менее они на меня сработали. Проблема была со спектаклями, в которых перевод был, — я предлагаю театрам перейти на субтитры. Они активизируют зрителя, так получаешь более полное впечатление от спектакля, нежели чем синхронный перевод.

Лена Крейндлина (генеральный директор театра «Гешер», Израиль): Потрясающая идея — вот этот питчинг с режиссерами (отдельное мероприятие «Russian Case» — «Открытый микрофон», на котором молодые режиссеры рассказывали о себе. — Прим. ред.), всячески поддерживаю. Я это сказала отдельно всем организаторам и людям, которые к этому были причастны.

Майерс: Жаль, что не показали спектакль с кошками («=ё32ешг2шь» Васи Березина. — Прим. ред.), про который на питчинге говорили.

Крейндлина: Все мероприятия, которые вокруг, очень помогают, в том числе и это обсуждение. Поэтому я хочу воспользоваться случаем и сказать в очередной раз: нет больше таких фестивалей в Европе, на мой взгляд, которые вот так организованы и так сделаны, такая богатая программа, и так любят нас, непрошеных гостей на больших фестивалях.

Должанский: Это прекрасное завершение! Все в сад!