«В моей семье родственники воевали как на стороне белых, так и на стороне красных. В семье дедушки по материнской линии была интересная история. Его старший брат Георгий до революции получил образование, ушел воевать еще в Первую мировую. На момент революции был офицером и в период Гражданской войны встал на сторону белых. Уходил в эмиграцию через Крым. Из Крыма они все эвакуировались в Константинополь. В результате попал во Францию и через несколько лет вышел на связь. Еще у них был младший брат, он плохо знал старшего Георгия и в советские времена выступал против общения с ним, потому что имел хорошее положение, работал инженером, у него была дача, машина. Он боялся все это потерять. Георгий пытался вернуться: до войны действовала программа по возвращению эмигрантов. Он пытался ей воспользоваться, но не успел, а после войны это было уже невозможно. Так он и остался во Франции, детей у него не было. В 1960-е он умер. Все это я знаю со слов бабушки и мамы.
Мой интерес к тому времени никак не связан со школьным курсом — это яркая семейная история. Я считаю, что плоды чудовищного события, которое произошло 100 лет назад, мы пожинаем до сих пор. Это происходит на генетическом уровне. Вся наша неразбериха проистекает именно оттуда. Почему это произошло в России? Ведь революции прокатились по всей Европе, но они не имели таких масштабов и последствий. В восприятии 1917 года до сих пор действуют мифы, потому что все мы родом из Советского Союза. Была идея, что красные — это хорошо, белые — плохо. Было мнение, что помещики и капиталисты паразитировали на рабочих. Где-то в подсознании эта идея все равно сидит. Сейчас вроде бы ситуация изменилась, есть попытка проследить некую преемственность от Российской империи. Но все равно — и власть, и общество считают, что мы родом из 1917 года».
«Мои предки оказались с обеих сторон баррикад. Мой прадедушка, Алексей Яковлевич Цыганков, 17-летним мальчишкой из рабочей семьи ходил на митинги весной 1917 года в городе Гусь-Хрустальный. В Октябрьскую революцию он помогал разоружать полицию и жандармерию. Одним из первых в городе вступил в РСДРП (б), а уже в 1918 году ушел добровольцем в Красную армию. Он боролся с кулаками, затем — с гайдамаками, а в 1919 году участвовал в боях против белой армии.
Судьба моего двоюродного прадеда оказалась открытием для всей семьи. Его звали Филипп Архипович Богданов, и он был белым казаком из Оренбуржья. Закончил Оренбургское казачье юнкерское училище, воевал в Первую мировую войну. Начав службу в 1904 году хорунжим, в 1919-м дослужился до чина казачьего полковника. В 1918 году Филипп Богданов получил награду за отличие в боях с большевиками, участвовал в конных атаках на поезда красных, за что был представлен к Георгиевскому кресту 4-й степени. В 1918 году он вместе со своим казачьим полком освобождал от красных Оренбург и первым вошел в город. Однако постепенно Богданов разочаровывался в белом движении. Немалую роль в этом сыграл серьезный конфликт с командующим войсками Оренбургской армии, генерал-лейтенантом, атаманом Дутовым. Когда в рядах белых казаков начался раскол, он возглавил повстанческое движение, не побоявшись выступить против высшей казачьей военной администрации. Маме удалось найти даже статьи, которые мой двоюродный прадед писал в газету «Рабочее утро», отстаивая свою позицию. Силы были неравны, и Филиппа Богданова лишили должности командующего. Он подал прошение о восстановлении на службе и снова был назначен командиром, на сей раз 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригады.
Осенью 1919 года его судьба совершила разворот на 180 градусов: вместе со всей своей бригадой и всем вооружением (1500 сабель) он перешел на сторону красных и был представлен лично Калинину. Он поверил в дело красных и, оставаясь лидером, теперь призывал добровольцев в ряды Красной армии. В 1922 году его наградили орденом Красного знамени, и это последняя отметка в его биографии. В нашей семье шепотом рассказывали, что он был арестован в конце 30-х и исчез бесследно. Моей маме, Елене Цыганковой, удалось найти его имя в списке жертв политического террора в СССР. Его арестовали 25 января 1938 года в Ташкенте. В нашей семье сохранилась его фотография: всего лишь размытое лицо на групповом портрете, но его не вырезали, как это бывало в те годы.
Для меня все, что происходило с Россией в те годы, — огромная трагедия. Я одинаково сочувствую и белым, и красным. Для меня это прежде всего не политическое противостояние, а человеческая катастрофа, забравшая и поломавшая бесконечное множество жизней. Я понимаю и тех, кто хотел перестроить страну, и тех, кому было невыносимо потерять ее прежнюю. Главное, что за громкими лозунгами стояли живые люди и они с одинаковой самоотверженностью умирали за идеи. И очень грустно то, что этот жестокий урок истории, к сожалению, до сих пор не усвоен».
«Мой прадед Семен Филатов был военным хирургом. Он окончил Московский императорский университет. Весной 1918 года был мобилизован в Красную армии, работал по медицинской линии. Служил и позже, во времена Финской войны, оперировал многих высокопоставленных советских военачальников.
Жена прадеда по отцовской линии была из старого рода Каменевых. Они не имеют никакого отношения к советскому революционеру Каменеву, чья настоящая фамилия — Розенфельд. Так вот, со стороны родственников бабушки тоже интересная история. Она была племянницей Сергея Сергеевича Каменева, служившего в Царской армии. У Каменева был брат Петр, также военный. После революции они оказались по разные стороны баррикад: Сергей Сергеевич остался в Петербурге, а Петр поехал на Дон к своей жене, а позже присоединился к армии Врангеля. Впоследствии он эмигрировал во Францию. У нас там есть родственники, с которыми мы до сих пор поддерживаем связь. Я знаком с сыном Петра Каменева, который прекрасно говорит по-русски. Ненависти между братьями не было. Сергей Сергеевич дослужился в СССР до больших чинов, был одним из авторов разгрома Деникина. Его прах захоронен в Кремлевской стене. О нем даже есть статья в «Википедии».
История моей семьи показывает, что зачастую большую роль в судьбе человека играет случайность, а не идеологическое противостояние. Если бы брат Сергей Сергеевича не поехал на Дон, то, возможно, они не были бы по разные стороны баррикад. Я считают, что революция была неизбежной. В моей жизни на определенном этапе я симпатизировал белым, да и сейчас, наверное, мне ближе их позиция. Наиболее распространенный стереотип о 1917 годе — то, что люди рассматривают это как классовое противостояние, борьбу крестьян и рабочих с дворянами. На самом деле это не так: многие крестьяне и рабочие воевали на стороне белых».
«Отец моей бабушки — Александр Трофимович Илатовский, выходец из архангельской деревни. Он ушел добровольцем в Красную армию в 16 лет — в 1918 году. Бабушка говорит, что последовал за своим дядей Н.А.Илатовским, комбригом Красной армии. До этого его дядя состоял в Императорской армии, участвовал в Первой мировой. А в Красной армии он командовал инженерными войсками в Самаре. Прадед где-то после 1932 года дослужился до полковника, но уже в 1936 году за отказ доносить на подчиненных был разжалован в старшие лейтенанты и отправлен в Харьковскую финансово-экономическую академию, что, по сути, спасло ему жизнь. Потому что вскоре всех жильцов его московской коммунальной квартиры, где прадед жил с семьей, расстреляли. В том числе был расстрелян дед Евтушенко — их сосед.
Я считаю, что революция была неизбежным следствием грандиозного социального взрыва, возникшего в результате тяжелого кризиса самодержавия и всей системы управления. Чудовищный разрыв между богатыми и бедными, аристократией и крестьянством, отсутствие образования и медицины, голод, черта оседлости и еврейские погромы — все это породило революцию как неизбежное возмездие. Я считаю, сейчас намеренно происходит искажение истории: нам пытаются внушить, что революция была заговором каких-то тайных сил или просто ошибкой, дискредитируют весь советский период — и все это происходит потому, что теперешняя ситуация очень похожа на то, что было сто лет назад. Социальная несправедливость и разрыв между богатыми и бедными ощущаются в некотором смысле даже острее».
