«Скептики утверждают, что наблюдать за шахматным матчем — развлечение того же рода, что смотреть, как сохнет краска на картине». Так начинается классическое эссе Джулиана Барнса, посвященное шахматному поединку Гарри Каспарова и Найджела Шорта 1993 года. Этому тексту скоро исполнится 25 лет, но описанные в нем проблемы шахматный мир волнуют по-прежнему. Все знают, как ходит слон, в шахматы играют миллионы, но заработать на них ни у кого пока не получается. Мало кто смотрит шахматные трансляции, и немногие готовы за них платить, потому что смотреть, как два человека несколько часов молча двигают фигуры по доске, скучно. На пресс-конференции 1993 года Шорт произносит те же слова, что и нынешние организаторы матчей: нужен грамотный маркетинг и работа со спонсорами, нужно сделать этот спорт профессиональным и коммерческим, как теннис или гольф. Выслушав это, Барнс наблюдает по телевизору за острым моментом очередной партии. «Шорт думал. И думал. Рекламная пауза. И думал. И думал. Вторая рекламная пауза. И думал. Наконец на исходе сорока пяти минут прямого эфира он рокировался. Теннис и гольф? До свидания».
Все 1990-е шахматы переживали непростые времена. В мир прямых телетрансляций и спонсорских контрактов они так и не вписались; матчи могли идти изнурительно долго, иногда по несколько месяцев. К тому же гроссмейстеры перессорились между собой: появилась конкурирующая с ФИДЕ шахматная ассоциация и альтернативные чемпионы мира. Раскол удалось — не без труда — ликвидировать лишь в 2006-м, но к этому моменту шахматы лишились героев. Каспаров был последним заметным гроссмейстером, череду чемпионов мира нулевых (Халифман, Ананд, Пономарев, Касымджанов, Топалов) мало кто мог бы узнать в лицо или по именам. Довершил картину бессменный президент ФИДЕ Кирсан Илюмжинов — человек, который верит в то, что шахматы изобретены инопланетянами, поскольку они ему это рассказывали лично. Сейчас он к тому же под санкциями, так что президент главной шахматной ассоциации мира на главном шахматном событии присутствовать не смог.
Некоторое время назад все права на проведение чемпионатов мира на 10 лет вперед (с пролонгацией еще на 10) у ФИДE выкупила компания Agon Limited. Ее основатели — Илья Мерензон, профессиональный пиарщик, ранее издававший журнал Russia! и преподававший экономику в Нью-Йорке, и Эндрю Полсон, стоявший у истоков «Афиши». Вскоре Полсон ушел из дела и Мерензон стал продумывать масштабный ребрендинг игры. О цене вопроса он не говорит. «Это были не столько права, сколько обязанности. Устраивать шахматные турниры дорого и непросто, а денег они совсем не приносили. Но ясно, что перспектив у шахмат побольше, чем у керлинга. В одной Америке в шахматы играет больше людей, чем в теннис и гольф, вместе взятые».
Прошлым летом, когда подготовка к чемпионату в Нью-Йорке только началась, Мерензон прочитал в научно-творческой резиденции «Чехов #APi» короткую лекцию, где объяснял, как они собираются выкручиваться. Первым делом Agon наладил расписание турниров — раньше они проходили нерегулярно и на непонятных основаниях. Затем заказал редизайн всего, связанного с шахматами, британской компании Pentagram («В 1970-е была восхитительная шахматная эстетика, а потом все превратилось в какой-то базар»). В числе прочего они сделали и шахматные фигуры
нового образца, которыми теперь играют на всех турнирах и которые можно купить за 300 долларов. Посчитали, сколько людей в мире играют в шахматы: по результатам исследований компании YouGov, 600 миллионов человек. Нужно только заставить этих людей хотя бы немного заплатить. Упор делается не на телевидение, этот поезд уже ушел, а на pay-per-view, платные онлайн-трансляции.
Остальные нововведения, которые рассматривались в лаборатории Agon, отдавали футуристическим безумием. Так, планировалось повесить на шахматистов датчики, чтобы транслировать в прямой эфир частоту их пульса; вживить в фигуры камеры и вести трансляцию глазами ферзя. Гроссмейстеры, по задумке Мерензона, могли бы после каждого хода появляться в специальной будке гласности и объяснять зрителям, что происходит на доске. Но как уговорить гроссмейстеров все это делать? «А если это будет записано в их контрактах? А если мы им будем платить приличную сумму за каждый такой выход? Наверное, согласятся не все. Но Магнус, думаю, согласится — ему нравится проговаривать происходящее».
Некоторые гипотезы Agon проверял на чемпионате мира в Сочи в 2014 году. Выяснилось, что главное на чемпионате нового типа вовсе не возможность живьем посмотреть на гроссмейстеров: в зале, где проходит матч, царит такое напряжение, что долго не высидишь. К тому же нужно соблюдать тишину — ни обсудить ничего, ни селфи сделать. Поэтому все тусовались в зале с комментаторами, который раньше традиционно находился на отшибе. При этом на сайт сочинского турнира, который открылся за день до начала чемпионата и нигде не рекламировался, заходило от 2 до 10 миллионов человек в день.
Сам Мерензон объясняет это тем, что им просто повезло. Раньше шахматам детей учили родители (еще чаще — дедушки), а чтобы поиграть, нужно было дойти до шахматного клуба. С появлением интернета на крупных шахматных сайтах поиск партнера для игры составляет несколько секунд. Довольно комфортно играть и с компьютером. Средний возраст игрока в шахматы теперь составляет 18 лет; то, чего не смогла сделать ФИДЕ, сделали мобильные телефоны — по данным Google Play, шахматы установлены на миллиарде устройств. В конце концов, они встроены даже в Facebook Messenger. Так в руки Agon свалилась громадная новая аудитория, осталось сообщить им, что шахматы — это снова модно, и научиться как-то на них зарабатывать.
Здесь и далее: так выглядит новый самый модный клуб Нью-Йорка. Шахматный
Нью-йоркский чемпионат стал пробным шаром. Fulton Market — это бывший рыбный рынок, площадка на Манхэттене в двух шагах от Уолл-стрит. Внутри — кафе с шахматными досками, веранда с видом на Бруклинский мост, два зала — обычный, с билетами по 75 долларов, и VIP с бесплатными коктейлями и билетами по несколько сотен (а в последний день — и тысяч). Всю дорогу до матча я отмахивался от навязчивых цитат из «12 стульев» — контора пишет, клуб четырех коней, позвольте, здесь была моя ладья — но, войдя, с неизбежностью обнаружил себя внутри хрестоматийной фантазии Остапа Бендера. «В каждом зале дворца шахматной мысли сидели вдумчивые люди и играли в шахматы на инкрустированных малахитом досках. На реке стояли океанские пароходы. По фуникулерам подымались мордатые иностранцы, шахматные леди, австралийские поклонники индийской защиты, индусы в белых тюрбанах, приверженцы испанской партии, немцы, французы, новозеландцы, жители бассейна реки Амазонки и завидующие васюкинцам — москвичи, ленинградцы, киевляне, сибиряки и одесситы». Все в точности так и было, за вычетом разве что малахитовых досок, — вплоть до бывших одесситов с Брайтон-Бич и пароходов на Гудзоне.
Центр чемпионата — черный ящик, звуконепроницаемый аквариум с затемненными стеклами, внутри которого два человека в белых рубашках встревоженно трогают фигуры. Впервые в истории шахмат в непосредственной близости от гроссмейстеров можно болтать, фотографироваться, говорить по телефону, лежать на полу и слушать комментаторов. Людей неожиданно много, хотя ценность нахождения рядом с гроссмейстерами невелика: в самом зрелище игроков в стеклянной клетке есть какой-то нервный вуайеристский оттенок — и долго никто не выдерживает, а трансляцию с комментариями можно посмотреть и в интернете. «Я работаю рядом, купил абонемент сразу на все игры, — говорит краснощекий человек по имени Лео, финансовый брокер. — Все то же самое мог бы смотреть дома в айпэде. Хотя что-то в этом есть. Это как шахматный театр, обстановка норм, не знаю пока, хорошая ли пьеса».
Обстановка действительно норм. Семьи с детьми облепили доски, комментаторы журчат про токсичные пешки. Какой-то китайский шкет за три секунды разделывает в быстрые шахматы мужчину в кипе. Мимо проходит Питер Тиль, основатель PayPal, закрывший Gawker. Он только что закончил партию с Юрием Мильнером, совладельцем Mail.ru и основателем фонда DST Global (№ 38 в списке Forbes). Вообще, оказалось, что у шахмат много неочевидных агентов влияния: чемпионат, например, открывал Вуди Харрельсон, играющий на уровне крепкого перворазрядника. Сделав символический ход, он целый день провел на чемпионате, перебираясь от доски к доске, а спустя неделю даже умудрился дать интервью «Российской газете» с толковым разбором турнира («Жертва ферзя на h6 — это было просто блестяще»). В шахматы играют Гейтс, Шварценеггер, Цукерберг, Стивен Фрай, Джуд Лоу и Джей-Зи — налаживать с ними отношения нужно любому, кто захочет превратить шахматный турнир в светское событие.
За пару минут я узнаю, что Карлсен слаб в дебютах, а Карякин грандиозно обороняется. «Сел в окопе и сидит», — одобрительно говорит о нем мужчина в кожаной куртке, похожий на Шуфутинского. Мир не стоит на месте, и на экранах есть еще и очень удобный progress bar — компьютер пересчитывает каждый ход и оценивает шансы игроков на победу, так что даже человеку, ничего не знающему про испанскую защиту, видно, кто сейчас выигрывает.
«Карякин пока выглядит получше, но вообще это немного ходульная игра, как по учебнику», — комментирует какой-то усач. К нему прислушивается подозрительно много народа — оказывается, это Брюс Пандольфини, знаменитый шахматный тренер, которого играл Бен Кингсли в фильме «В поисках Бобби Фишера».
Сложно привыкнуть к мысли, что шахматы — это теперь молодежный спорт. Карякину и Карлсену по 26 лет, гроссмейстерами они стали в 13, и наблюдают за ними в окошках мобильных все больше школьники и студенты. Старикам здесь не место, и великие тени прошлого, конечно, недобро пыхтят. Каспаров уже заявил, что Карякин — это недоразумение, а не гроссмейстер; Карпов заметил, что нынешняя нокаут-система с тай-брейками — насмешка над шахматами, в блиц можно определять чемпиона двора, а не чемпиона мира, а дебюты в этом матче даже странно обсуждать всерьез. Велик соблазн посмотреть на эту битву поколений глазами психоаналитика — это почтенная традиция, сам Фрейд объяснял свою работу в шахматных терминах. В партии нужно низвергнуть короля и, возможно, пожертвовать королевой, психоаналитическому анализу этого обстоятельства посвящены десятки работ, эдипов комплекс в шахматах — богатая тема; игроку в какой-то момент карьеры приходится пройти через воображаемое убийство тренера, наставника, ролевой модели, шахматной фигуры Отца. Карлсен сделал это быстрее прочих: в 13 лет он обыграл Карпова и сыграл вничью с Каспаровым. Каспаров был тогда первым в мировом шахматном рейтинге, Карлсен — 768-м. Впрочем, настоящая инициация еще впереди: Магнусу 26 лет, но на все турниры он по-прежнему ходит с папой.
В темном зале, где играют Магнус с Карякиным, царит неуловимое напряжение — как будто стоишь у опоры ЛЭП. Но, спрятав игроков в эту непроницаемую коробку, организаторы отрезали себя и от шахматного прошлого с той торжественной и одновременно патологической атмосферой, которой были отмечены многие знаменитые чемпионаты. Священное, прогрессирующее безумие Фишера; штатные парапсихологи Карпова и Каспарова, сидевшие в зале и пытавшиеся пробить «энергетическую защиту» оппонентов; Корчной, который на матче с Карповым в Багио играл в зеркальных очках, вешал в гримерку портрет оппонента, чтобы плевать в него перед выходом, носил с собой счетчик Гейгера, бормотал заклинания на санскрите и приглашал в зал йогов из индуистской секты «Ананда Марга», чтобы нейтрализовать магов из советской делегации. Каждый второй матч был матчем тревожных, охваченных паранойей людей — с бесконечными скандалами и требованиями, попытками взбесить противника и разглядеть тайную подсказку даже в цвете йогурта. Предложения установить «поляроидное зеркало» между залом и сценой озвучивались еще в 70-е, но не согласились сами гроссмейстеры — Фишер заявил, что не хочет быть птицей в клетке. Современным шахматистам все равно, а ленивые попытки медиа припомнить словарь матчей холодной войны — Запад vs. путинская Россия, русские шахматы против свободного мира — выглядят довольно нелепо. В конце концов, Карлсен тоже в какой-то степени дитя советских шахмат: он учился по учебникам Дворецкого и Шерешевского, его тренировал Каспаров. Он подчеркнуто аполитичен, с Карякиным они знакомы много лет, не раз играли на турнирах — раздуть из их новой встречи битву империй едва ли получится.
Но по былым временам, с истериками и кострами амбиций, явно скучают многие из тех, кто помнит эпоху классических шахмат. У будки комментаторов я знакомлюсь с пожилым нью-йоркским шахматистом в клетчатом пиджаке и спрашиваю, что он думает о стиле игроков. «Стиль!», фыркает тот. «У современных игроков нет никакого стиля. Это все ребята компьютерной эпохи, люди-циферки. Они просто упираются друг в друга лбами и отжимают по кусочку доски. Каких-то сверхъестественных ходов, иррациональных атак, как когда-то у Фишера или Спасского, они себе никогда не позволят. Они просто очень практичные щелкунчики. Про Магнуса говорят, что он играет на чистой интуиции, но что-то незаметно. За весь матч было 2-3 интересных момента. Ну окей, четыре. Карлсен, безусловно, его сильнее, но у Карякина крепче нервы. И, честно говоря, никто не думал, что он так долго продержится. Магнус весь на эмоциях, и вообще весь этот матч вертится вокруг него, но лично меня… О, гляди, пат!». Он немедленно отодвигает меня рукой от доски. «Редкая вещь. Как Карякин выкрутился! Вот эта позиция, в принципе, может войти в учебники».
На финальных тай-брейках, серии партий в быстрые шахматы, зрители лихорадочно следят за фигурами. Куда-то пробегает Хенрик Карлсен, папа Магнуса, и даже крепыши с лицами посольских чиновников, безучастно глушившие спонсорскую водку, внезапно начинают бормотать: «А вот если ладью на c1…». Перед решающей партией я снова встречаю Илью Мерензона — у него довольный, но слегка ошарашенный вид. «Мы сами не ожидали, — говорит он. — На матч аккредитовались 400 СМИ. Мы на первых полосах The New York Times и Financial Times. The Guardian делает прямую трансляцию матча — они даже онлайн американских выборов не делали! The Independent вышли со статьей «Шахматный чемпионат — самое волнующее спортивное событие на планете». Каждый матч в среднем смотрели 6 миллионов человек, в финале — раза в два больше. Мы продали 25 тысяч платных подписок — стало понятно, что это бизнес».
Понятно, что значительная доля успеха матча связана с участием в нем Магнуса Карлсена, 26-летнего норвежца, похожего одновременно на Мэтта Деймона, Джастина Бибера и сонного бульдога. Карлсен — новая звезда шахмат, у него есть модельный контракт с G-Star Raw и собственное приложение Play Magnus, где можно играть с пяти-, десяти-, двадцатилетним Магнусом. После выхода документального фильма «Магнус» его узнают в лицо даже те, кто путает ферзя с королем. Если и есть человек, способный научить шахматам поколение «ВКонтакте», — это он.
Мы встречаемся на следующий день после финала. Он сидит на краю дивана, угловатый, но, кажется, впервые за две недели выспавшийся. Очевидно, именно ему придется тестировать на себе все экспериментальные идеи нового шахматного ренессанса — обвешивать себя датчиками, отрываться от партии ради живых включений, быть героем панорамных VR-трансляций. Но сам-то он этого хочет? Может, ему приятнее было бы играть вообще без зрителей в зале — ведь теперь, в мире онлайн-трансляций, они, в сущности, никому не нужны? Эндрю Полсон даже собирался провести чемпионат мира в Бахрейне — дворец, горы, два игрока и король Бахрейна, больше никого, а весь мир смотрит матч в интернете. Может, это и есть будущее шахмат?
«Я не против датчиков, — подумав, говорит Карлсен. — Мне кажется, в этом нет ничего оскорбительного. А зрителям, наверное, будет интересно посмотреть на то, как у игрока учащается сердцебиение или что там еще можно померять. Насчет комментариев — не уверен: дико отвлекает. Пусть комментируют комментаторы. Но в целом я не против зрителей. Если кто-то хочет разделить мою любовь к шахматам — в зале, дома, неважно, — я рад. Зрители…». Он как-то заторможенно замирает — это длится секунду, три, пять. Я жду, но и он молчит. Он уводит глаза в сторону, он здесь и не здесь, он отключился, уплыл, над его головой сталкиваются ладьи, вспыхивают и исчезают гамбиты и бесконечно стрекочет внутренний сервер, обсчитывающий шахматные комбинации. Я уже видел этот взгляд в фильме «Магнус», где автор спрашивает, как часто он думает о шахматах, а герой отвечает буквальной цитатой из старинного анекдота: «А я всегда о них думаю. Мы говорим, а я обдумываю куски партий, они у меня все время крутятся где-то на подкорке».
«Бывают красивые партии, — говорит он, вынырнув. — К сожалению, в шахматах не всегда есть место искусству, это все-таки спорт. Но если удается показать искусство игры — это я люблю больше всего».