От доходных домов XIX века до «кораблей»: худшая архитектура Петербурга

У архитектурных антирейтингов две любопытные особенности. Во-первых, в них крайне редко попадают исторические постройки, подавляющее большинство объектов — новая архитектура. Во-вторых, здания оцениваются исключительно с художественной или композиционной точек зрения. Ругают их за несоответствие архитектурному контексту, нарушение масштаба застройки, неудачные пропорции элементов или выбор низкокачественных отделочных материалов, а порой и вовсе за дурной вкус архитектора.

В своей подборке я постараюсь руководствоваться другими соображениями. В конце концов, архитектура не исчерпывается одними только эстетическими смыслами. О ней можно говорить в самых разных аспектах: социальном, культурологическом, функционально-утилитарном, градостроительном.

Что же касается исторических зданий, то я возьму на себя смелость найти и среди них такие, которые можно назвать неудачными. Я выбрал по два-три объекта в каждом из четырех периодов петербургской архитектуры. И это, разумеется, не должно трактоваться как призыв к какой бы то ни было реконструкции или тем более сносу. И вообще — я люблю плохую архитектуру.

Это комплекс зданий, занимающий целый квартал за Биржей на стрелке Васильевского острова. Его спроектировал Леонтий Николаевич Бенуа — один из выдающихся зодчих своего времени. Фасады главного корпуса имеют безупречные пропорции; в отрисовке деталей видна рука большого мастера. Одно но: ради строительства института была уничтожена большая часть Биржевого сквера, так что западная часть Васильевского острова лишилась своего самого крупного зеленого массива. Нехватка парков, на которую то и дело жалуются жители Васильевского, отчасти связана именно с этим градостроительным решением.

В этом пункте мог быть почти любой типичный для центра Петербурга доходный дом второй половины XIX века, например, жилой комплекс Бассейного товарищества на Некрасова. Эта архитектура — продукт зрелого капитализма, призванный приносить максимум прибыли своему владельцу. Поэтому застраивали участки максимально плотно. Как результат, доходные дома того времени имели дурную славу перенаселенных, темных, санитарно и социально неблагополучных «человейников». Наслаждаясь романтикой старых петербургских улиц, заглядывая во дворы-колодцы и гуляя по лабиринтам подворотен, мы не всегда отдаем себе отчет в том, какие трудные условия жизни создавал такой формат застройки.

Авангард — это период экспериментов в архитектуре. Для советского человека была нужна жилая среда нового формата, и на смену темным, грязным и душным доходным домам пришли дома-пластины, стоящие посреди хорошо освещенных и богато озелененных дворов. Это большой прогресс в плане гуманизации городской среды, но попытки предельного обобществления быта не всегда приводили к хорошим результатам. Так, в Щемиловском жилмассиве не было ванных, а кухни строились маленькими — чтобы подталкивать горожан пользоваться услугами общественных бань и столовых. Кроме того, квартиры здесь специально проектировались коммунальными.

Русскоязычная «Википедия» начинает рассказ об этом здании словами: «вошло в историю как символ насилия и террора периода репрессий». С этим сложно не согласиться, ведь строили его специально для управления НКВД. «Большой дом» признан памятником архитектуры федерального значения, и его культурная ценность не вызывает сомнений. Однако образ этого здания в сознании ленинградцев неразрывно связан с самыми жуткими преступлениями тоталитарного режима, несправедливостью приговоров и бесчеловечностью наказаний.

Это грандиозный университетский кампус, который в 1960-е годы начали строить на свободных территориях под Петергофом. Комплекс спроектирован в соответствии с классическими для модернистского периода принципами: строгое функциональное зонирование и расстановка отдельных объемов посреди озелененных пространств. По задумке авторов учебно-научный комплекс должен был стать почти автономным образованием, где студенты смогли бы не только учиться и трудиться в лабораториях, но и отдыхать, развлекаться и заниматься спортом. Реальность оказалась куда менее радужной: студенты жалуются на скуку, отсутствие каких бы то ни было возможностей для досуга и развлечений и прочие прелести жизни на отшибе. Строили живой и светлый город науки и творчества, а получили унылый бетонный микрорайон: пустынные скверы, мертвые улицы и Дворец культуры и науки, давно превратившийся в место для студенческих попоек.

Это единственное здание, попавшее в список по композиционно-художественным соображениям. 18-этажная пластина, доминирующая в панорамах Фонтанки и Лермонтовского проспекта, так и не смогла стать органическим элементом городского ландшафта. В 2014 году правительство Петербурга включило гостиницу в список «диссонирующих объектов», исказивших исторический облик города.

Знаменитые ленинградские «дома-корабли», если сравнивать их с другими сериями типовых домов этого времени, — скорее неудачный эксперимент в индустриальном строительстве. Среди главных их проблем — низкая энергоэффективность, в них попросту холодно. Тонкие наружные газобетонные стены часто трескались, и в квартирах сквозило из всех щелей. Кроме того, здесь чрезвычайно плохая звукоизоляция и низкий потенциал перепланировок из‑за маленького шага внутренних несущих панелей. Есть у этой серии и преимущества, но они связаны скорее с благоустройством микрорайонов вокруг, чем с самими домами.

Русский шик и хруст французской булки, показное богатство и благородная роскошь, пузатые колонны и резной декор — появись это здание на четверть века раньше, оно было бы моим любимым памятником эпохи капиталистического романтизма. Но то, что в 1990-е сошло бы за замечательный образчик простодушных вкусовых девиаций новой русской аристократии, в своем 2018-м смотрится одновременно и комично, и грустно. Изюминка на этом псевдорусском торте — широкий двор-курдонер, который как бы приглашает войти и отдохнуть на одной из множества скамеек. Вот только он отделен от улицы металлическим забором — авторы проекта, кажется, были не слишком увлечены идеей создания общественного блага.

Мастерскую Евгения Герасимова часто критикуют за чрезмерную клиентоориентированность (хорошо, что есть такие политкорректные синонимы). Дескать, на своем творческом пути архитекторы пробуют всевозможные исторические стили, но редко достигают художественного совершенства. Мне это не кажется большой проблемой: охотно верю, что архитектор может одинаково сильно любить и хай-тек, и неогрек, и использовать разные приемы. Вот только сегодня черты хорошей архитектуры уже давно не премиальность, эксклюзивность, демонстративная роскошь и закрытый двор, а, к примеру, скромность, открытость, экологическая прогрессивность и социальная ответственность.

В отличие от гостиницы «Советской», новая сцена Мариинского театра не включена властями города в список диссонирующих объектов. Тем не менее петербуржцы, кажется, почти единодушны в своем неприятии этой архитектуры. Здание старой Мариинки тоже сложно назвать шедевром, но новую часто сравнивают с ТРК на окраине.

Если отбросить споры о красоте, то Вторая сцена Мариинского театра — трагический пример провала культуры архитектурных конкурсов в Петербурге и разочаровании в них как в способе принятия решений. В 2003 году был проведен конкурс концепций, в котором победил французский архитектор Доминик Перро. Через несколько лет от этого проекта отказались, сославшись на конструктивные и инженерные трудности. Новый проект, который в итоге и был реализован, заказчики выбрали в закрытом режиме, фактически поставив город перед фактом: один из главных центров культурной жизни будет выглядеть так.

Проблема этого здания в том, что в идеальной ситуации его вообще не должно существовать. Ценность земли в городском центре очень высока и то, что может выглядеть как обычный вход под землю, должно выглядеть именно так. Строительство монументальных входных павильонов в метро — это практика из середины XX века, когда метрополитен был гордостью народного хозяйства и витриной инженерной и художественной мысли. В сталинский период станции оформляли как античные храмы, поэтому они нередко доминируют в ансамблях площадей и становятся центрами городской жизни. Сенная площадь — одно из ключевых и наиболее парадных общественных пространств исторического центра. Павильон станции «Сенная площадь», построенный в 1960-е годы, выглядит на ней неуместно, а огромная мрачная коробка «Спасской», выстроенная рядом в 2013 году, только повышает градус иррациональности и отнимает вдвое больше ценного городского пространства.