Новая археология: что откопали в Москве и где можно увидеть эти артефакты

«Неправильно в срочном порядке переделывать 52 улицы. Неправильно и с точки зрения археологии, и с точки зрения сохранения объектов культурного наследия. В итоге, например, в ходе прокладки канавы вдоль Страстного монастыря его стена была частично разрушена. Ведь прораб не возьмет на себя смелость отступить на полметра, чтобы спасти артефакт.

Показательно и то, что главный археолог Москвы Леонид Кондрашев находился с дружественным визитом во Франции в тот ответственный момент, когда Тверскую перекрыли на 2 суток. Для человека, считающего себя ученым, находиться в другом месте, когда открылись Тверские ворота Белого города впервые за 200 с лишним лет, — настоящая трагедия».

«Весь план работ по проекту реконструкции 52 улиц согласовывался примерно за полгода до начала работ в конце осени. Над проектом «Моя улица» работает примерно 100 археологов одновременно. Основные вопросы возникали при прокладке коммуникаций, и на данный момент специалисты обрабатывают находки, а археологи теперь следят за прокладкой дорожного покрытия. Сейчас идут работы на Садовом кольце, и задействованных археологов стало больше.

С раскопками Страстного монастыря ситуация была следующая: в ходе работ была отрыта его ограда — на том же месте, где и предполагалось. Траншея для прокладки коммуникаций прошла мимо, а стена зафиксирована, присыпана, и мы прорабатываем вариант ее музеефикации».

«При Институте археологии РАН есть Московская экспедиция, которая согласовала порядок работ. От нее на проекте действует дежурный археолог. Теоретически в момент находки артефакта, который требует исследования, работы останавливаются и компания начинает его раскапывать руками и кирками (не техникой). После этого артефакт обмеряется, документируется, фотографируется — и снова засыпается. Это совершенно нормальная практика. Насколько я знаю, со стороны профессиональных археологов, которые находятся на объекте, никаких претензий нет. По регламенту, если археолог все зафиксировал и у него нет вопросов, значит, все хорошо. Но у общественных организаций, в данном случае у «Архнадзора», другое мнение.

У профессиональных археологов такие общественники всегда вызывают неоднозначную реакцию. Они не всегда в состоянии понять, что ценно, а что нет, и часто страшно преувеличивают значение каждой находки. Но с точки зрения «Архнадзора», одного археолога недостаточно, он мог что-то пропустить. Но с академической точки зрения это неадекватная оценка ситуации. В добавок ко всему подключается общественность: «Как же так, археолог был, а сквозь стены монастыря провели провода?»

«Прошлой осенью проектировщики «Моей улицы» должны были сесть вместе с археологами и решить, где прокладывать коммуникации (то есть где можно копать канаву, а где можно проложить их в коллекторах или убрать в подвалы). Нам известно, где что находится под асфальтом, с точностью до нескольких десятков сантиметров, и есть современные методы, позволяющие это узнать, не разрывая грунт».

«Естественно, те археологические объекты, о которых мы знали заранее, были включены в разработки проекта по благоустройству. Но в основном археологические раскопки идут по мере производства работ. В ходе реконструкции сетей (линии электропередач и другие коммуникации убирают под землю. — Прим. ред.) рабочие копают глубоко — до 2 метров, и мы, естественно, не могли предусмотреть в проекте все, что там может вылезти. Но существует регламент о том, что делать в случае выявления археологических ценностей. Он не идеален, и градозащитники им недовольны — для этого есть свои основания».

«Даже я, будучи москвичом и неравнодушным человеком, не знаю, как надо в этой ситуации поступить. Я лично не вижу никакого криминала в том, что сделано, и не очень понял массовое возмущение со стороны «Архнадзора» и других ребят. Никто из них не предложил ничего конкретного — что делать-то? Да, там нашли подвалы, но для кого это было сюрпризом? Все прекрасно знали, что они есть. Все знали, где какие здания стояли и когда что снесли. Было понятно, что есть определенный культурный слой. Но что конкретно с этим нужно было делать?

Обсуждать это нужно было до того, как Тверскую начали раскапывать. «Мы сейчас вскроем и найдем подвалы, что с ними делать? Аккуратно вскрыть, проложить кабель и закопать? Или у нас теперь там будет музей? Или стеклянные тротуары?» О том, что Тверскую будут реконструировать, все знали год назад, но ни «Архнадзор», ни другие организации эти вопросы не поднимали. Может, только на кухне, но публично эта дискуссия не велась.

Я очень хорошо отношусь к «Архнадзору»: ребята — молодцы, они очень много делают для Москвы. Но когда речь идет о защите здания — поздно его защищать, когда приехал экскаватор. Но я ни одного конструктивного предложения не увидел. Возможно, наши правнуки, когда машины начнут летать и дороги в том виде, в каком они есть, не будут нужны, это все вскроют и сделают там музей».

«В Британии, например, сроки окончания строительства скорее передвинут, потому как не хватило времени археологам — они по закону должны исследовать объект до строителей и контролировать все со стадии проектирования, а не наблюдать за работами в пожарном порядке.

Рим может себе позволить строить метро много десятков лет и так его и не построить. Но московская экономика заточена под другое — строительство элитного жилья, и пока трудно представить, что отношение к историческим ценностям поменяется».

«В Риме власти резко сузили вдвое одну из важнейших трасс на несколько лет, пока шли раскопки и музеефикация форумов. Потом трасса так и осталась суженной. Но такие решения город должен принимать осознанно. И если бы у нас была большая городская программа по преобразованию исторического центра Москвы, то мы могли бы объяснить населению, что мы закрываем половину Тверской лет на пять, чтобы сформировать здесь историческо-археологическую зону».

«Есть единственный город в России, где законодательство работает по-другому. Если всюду раскопки под что-то строящееся ведут строители, а археологи лишь присутствуют на объекте, в Новгороде раскопки ведутся самими археологами. Специалисты передают строителям зачищенную яму, в которой все уже найдено, обмерено и выверено. Естественно, для градозащитников такой порядок является идеалом, который они хотели бы распространить на все города. И также естественно, что строители и городская власть совершенно этого не хотят. Иначе те работы, которые сейчас проводятся на Тверской, должны были бы осуществляться в два сезона».

«Сначала археологи должны изучить и описать находки. Закон дает на это 3 года, но, как правило, все происходит быстрее. А сами объекты сейчас временно законсервированы, то есть погружены в грунт. Если этого не сделать, они пострадают от осадков, морозов и реагентов. Археологи передали все данные: местоположение, глубину залегания, состояние объектов и так далее. Сейчас проектировщики решают, какие объекты можно будет показать и как обеспечить их защиту. Пока у нас нет технологии, позволяющей сохранять дерево, — это сложная химическая работа по замещению воды полимерами. А вот для кирпичных или белокаменных руин это возможно».

«Все древности, найденные на территории Москвы, передаются в Музей Москвы. Мы принимаем все археологические находки: у нас около миллиона единиц хранения — от древнейших артефактов до современных. Но мне также очень нравится идея музеефицирования артефактов в пространстве города. Если это кусочек мостовой, как на Пушечной улице, то его можно убрать под стекло.

Проект музея археологии, который планируется основать в парке «Зарядье», сейчас находится на стадии обсуждения возможностей. Я надеюсь, что его разработка начнется совсем скоро. Хочется сделать живую и интерактивную экспозицию, которая станет частью парка «Зарядье» и впишется в общий контекст. Если там будут только витрины с экспонатами, то, разумеется, музей будет крытым. Если же это будет музеефикация с фрагментами улицы, стен, то, возможно, уже без стекления. Все, конечно, зависит от проекта, поэтому пока что нам неизвестно, что получится».

«Обычно археологическая экспозиция — это что-то скучное: монеты, черепки, какие-то металлические и кожаные предметы, немного бересты. Намного интереснее архитектурная археология, которой у нас сейчас практически нет. 10 лет стоит в котловане на Хохловской площади кусок стены Белого города. Там копали паркинг, потом процесс остановили — инвестор отказался. Теперь много лет фрагмент стены просто стоит, омываемый дождем. Сейчас его решили музеефицировать, но опыт в этом деле у нас очень слабый — это и выглядит некрасиво, и разрушается (как в случае с фундаментами храмового двора в Коломенском). Наверное, надо приглашать музейщиков из Европы, которые занимаются этим десятилетиями. Также вызывает сомнения идея Петра Павловича Бирюкова застеклить деревянную мостовую. Дерево, извлеченное из земли, очень быстро рассыпается в труху и выглядит оно некрасиво — как непонятная серая масса».

«В момент раскопок все находки кажутся страшно интересными, но в реальности это совершенно не так. Когда на Манежной площади был найден белокаменный мост — действительно уникальный объект, — все были уверены, что это великая достопримечательность. Но когда его музеефицировали, оказалось, что черта с два кого заманишь на него посмотреть. Хотя и сам Археологический музей очень неплохой и находится на бойком месте — но там никогда никого нет.

Сталинские здания и те немногие постройки XIX века на Тверской все равно будут выигрывать у деревянной мостовой. Два лежащих бревна могут быть интересны и ценны с точки зрения археологического исследования, но не массового интереса».

«Еще за год до проекта «Моя улица» я знал о случаях мошенничества на раскопках. Сейчас на рынке очень много фальшивых монет, и мне рассказывали коллеги, что многие мошенники прикидываются рабочими и предлагают наивным прохожим купить у них что-нибудь. Но я не думаю, что настоящие артефакты могут исчезнуть. Все находится под контролем археологов, и эти истории в основном носят легендарный характер.

Другое дело — незаконные археологические работы (любой поиск древних предметов). В случае отсутствия специального разрешения наступает административная ответственность с конфискацией оборудования, например металлодетекторов. Если же нанесен серьезный вред объектам культурного наследия, то это уже уголовная статья».

«Мы не первые, кто уничтожает культурный слой, его уничтожали и до нас. Сохранились, например, исторические тексты, где описывается, как новыми стенами уничтожаются кладбища на территории Кремля, — и это люди жалуются еще в конце XV века!

В целом Москва — неплохо изученный город, хотя остается много вопросов и белых пятен. Хуже всего изучены XIV и XV века — во-первых, потому что в Москве сохраняется мало дерева, а ранняя Москва была вся деревянная. А во-вторых, потому что мы видим вокруг себя Москву, построенную в течение XVI века: эти кольца бульваров и Садового, остатки Китай-города, Кремль.

Понятно, что планированию проектов вроде «Моей улицы» нужно уделять больше внимания, и есть такая общая формула: мы за все хорошее, против всего плохого. Но может быть, не так ужасна эта беда, которая случилась сегодня. В большинстве районов работы не задевают глубоких слоев — они идут по поверхности. Другое дело, что во многих местах и под поверхностью мы сразу попадаем в культурный слой. Например, основа современной брусчатки на Красной площади лежит прямо на слое конца XV века — достаточно откопать 40 сантиметров, и вы попадаете в Москву времен Ивана III.

Конечно, артефакты, которые мы находим в Москве, не рассчитаны на то, чтобы вводить их в урбанистическую среду. Тогда это были части какой-то сиюминутной структуры жизни, а мы из них теперь лепим памятники. Но Москве это нужно, чтобы сохранить тот субстрат и не потерять его в современной архитектуре, как в каком-нибудь Сингапуре. Мы должны любить наши не очень древние древности».