Архитектор обновленного «Художественного» — о кино, современности и советском прошлом

Моя карьера архитектора началась с оформления музейных пространств. Невозможно заниматься выставочным дизайном без внимания к зданию, в котором проходит экспозиция: музейное здание точно так же наполнено историей, как и выставка. Задача архитектора состоит в том, чтобы сохранить эту историю и сделать ее видимой для широкой публики. Но архитектура — это еще и сторителлинг: важно не только содержание рассказа, но и его форма. Для меня нет большой разницы между предметами и объектами: и музейный экспонат, и архитектурная постройка являются частицами нашей истории.

Иметь творческий подход к исторической архитектуре не значит делать большие вывески на зданиях или что‑то вроде того. Важно быть креативным в деталях, чтобы сохранить дух здания и перенести его в наше время. При этом нет необходимости сохранять старое здание, которое работает так же, как и сто лет назад. В этом и заключается креатив — осовременить здание без видимости этого. Вы приходите в историческое здание и не хотите видеть все его технические новшества, и нужно быть изобретательным, чтобы их спрятать.

Это именно та стратегия, по которой надо работать со старыми зданиями, — поиск маленьких решений для вещей, которые вам надо поменять без потери характера старого здания.

Зачастую в работе с историческими зданиями нет ничего необычного: это просто конкурс, по итогам которого мы вынуждены заниматься конкретными проектами. Однако важно сразу понять, зачем здание построено и какова его история, — эти вещи могут многое изменить в восприятии. Например, Государственная опера в Берлине, реконструкцией которой мы занимались, не слишком известна в архитектурном плане, но важна как место встречи многих известных людей эпохи.

Место куда интереснее архитектуры, поскольку оно наполнено историями. То же самое с «Художественным»: это один из старейших в Европе кинотеатров. От его исторического облика осталось не слишком много, но нам было гораздо важнее сохранить характер здания. Старое и новое могут контрастировать, но я не вижу в этом проблемы, если дух старого здания сохраняется.

Проект «Художественного» чем‑то похож на нашу работу с Государственной оперой в Берлине. В кинотеатре у вас есть экран, а в опере — сцена: люди сидят перед ними и получают удовольствие, а перед ними происходит шоу. В опере это шоу — жизнь, а в кинотеатре это лишь проектор: в обоих случаях множество людей смотрят в одном направлении на что‑то, что там происходит. Но дело в том, что существует жизнь и вне шоу, — посетители приходят не только посмотреть фильм или представление, поэтому место должно функционировать непрерывно. Рядом с «Художественным» расположена станция метро, и люди постоянно проходят мимо здания, а кинотеатр находится в центре движения. Поэтому мы хотели связать внешнее и внутреннее. Кинотеатр должен быть жизнеспособной частью города, и мы старались максимально широко открыть его для публики.

Кино должно создавать условия для общения. В современных кинотеатрах обычно лишь один этаж с большим залом, а публика меняется каждые два часа. Но кинотеатр должен быть более открытым пространством: посетителям уже недостаточно просто находиться в темном зале.

Нам также было важно рассказать историю кинотеатра, которая действительно очень богата. В этом здании заключена огромная часть советского прошлого и российского настоящего. Последние сто лет для страны были очень разнообразными, а история кинотеатра — это история страны в миниатюре. Мы старались продемонстрировать дух места и времени, а не просто воссоздать архитектуру.

Наше бюро многозадачно: у нас есть как маленькие, так и очень большие проекты. Мы не огромная компания, но нам необходимо расти и развиваться, причем не всегда в буквальном смысле: например, наш штат сначала увеличился до 80 человек, а затем сузился втрое. Может быть, я не слишком хорош в бизнесе, но я заинтересован в том, чтобы собственноручно реализовывать многие проекты, а не просто быть начальником и говорить подчиненным «делай то, делай это».

Работа в бюро строится на обсуждении. Мы всегда говорим о конкретном проекте: куда бы мы хотели поехать, в чем особенность здания и что мы вообще можем с ним сделать. Все это мы обсуждаем коллективно: архитектор не может работать только на себя. Количество участников тоже зависит от масштаба проекта: это могут быть три человека, а может быть и бюро целиком. Главное — это придумать концепт проекта: в эту часть процесса я вовлечен всегда.

Работать в небольшой команде куда веселее, чем постоянно находиться в окружении полсотни человек. Иногда я даже не знаю имен своих коллег, и это ужасно, потому что я работаю в коллективе. Мне важно сохранять элемент дискуссии: для полноты картины всегда необходимо иметь пять-семь различных мнений. Особенно при работе со старыми зданиями: мы всегда много спорим о том, что нужно подчеркнуть, а что можно убрать, не потеряв характер здания.

Мне нравится Москва — это очень динамичный и брутальный город, наполненный историей. Русская культура всегда меня привлекала, однако моя главная ассоциация — это литература, поэтому мое представление о Москве почерпнуто из книг. Познавать культуру через непосредственные ощущения, а не через чтение — это прекрасный опыт, который многому может научить.

Когда я учился в университете, все мои архитектурные кумиры были из Советского Союза. Их проекты — это революция в архитектуре, а их работы продолжают быть актуальными. Я думаю, что это наследие нужно сохранять и внимательно относиться к нему, потому что это важная часть истории: в 1920-е годы советская архитектура была наиболее прогрессивной. Не могу сказать, что я так же сильно люблю сталинскую архитектуру, но мне нравится изучать ее, а брутализм, который пришел на смену сталинской эпохе, был очень хорош. Даже в Восточной Европе было много хороших архитекторов брутализма — очень странных и страстных, но последовательных, и я думаю, что сохранять это наследие очень важно.

Мы в Западной Европе ничего не знали про эту архитектуру — Россия была далеко, и люди больше интересовались политической ситуацией, а не культурным наследием. Но после того, как границы открылись, мы увидели множество шедевров, и для меня важно, чтобы они сохранились.

Когда Германия объединилась, многие здания снесли, а на их месте построили какую‑то дрянь, и лишь потом пришло осознание, что мы не можем уничтожать все подряд, потому что это часть немецкой истории.

Государственную оперу построили лишь в 1950-е годы в ГДР, а национальная библиотека была разрушена во время Второй мировой войны, а затем отстроена заново. История здания и политическая история существуют одновременно, а в архитектуре они смешиваются.

Каждый раз, когда я оказываюсь в Москве, я нахожу что‑то новое. Например, я был в кафе «Пушкин». Первый раз, когда я туда попал, меня поразили интерьеры, и лишь потом я осознал, что это лишь копия. Просто безумие — вы делаете историю из того, что никогда не существовало, при этом большинство людей искренне верят, что здание действительно старое. Безусловно, так можно делать — возьмите, к примеру, Диснейленд, — но в то же время стоит внимательнее относиться к оригиналам и сохранять их, а не просто строить новые здания, потому что это уже не история.

Тому небольшому количеству оригинальных строений, которые еще остались, важно уделять внимание. Не только известным памятникам: в Москве много объектов, которые не попадают в книги по истории архитектуры, но так же важны для цельной картины времени и города. Им нужно уделять внимание, потому что это часть той среды, в которой мы растем. Я думаю, что это очень важно для общества, — сохранять те частицы, которые остались от истории, и поддерживать их в достойном состоянии. Именно этим мне понравился «Художественный»: когда‑то он был совершенно другим, был частью целого ряда зданий, а теперь стоит в одиночестве, но мы все равно замечаем его особое место в истории города. А еще вокруг расположено множество современных зданий, и тем ценнее, что посреди такой архитектуры стоит старое здание кинотеатра.

Мне не так важно, где именно работать. Для меня важно быть «не слишком немцем». С нашей историей сложно иметь дело — поэтому я не сильно горжусь своей национальностью. Но я чувствую себя европейцем и хотел бы работать по всей Европе, а не только в Германии. Однако моя специализация — старинная архитектура, так что здесь нам предлагают проекты и конкурсы. В случае со старой архитектурой в первую очередь работу предлагают людям, которые живут в этой стране. В других странах получить такие предложения тяжелее: если ты никого не знаешь, то тебе и не предложат работу. Если ты строишь новые здания, то дела обстоят куда лучше: делая что‑то совершенно новое, ты можешь работать по всему миру.

Главная сложность работы в другой стране в том, что ты не знаешь привычек людей и не понимаешь, какой именно результат они хотят увидеть на выходе. Я привык к тому, что все вопросы решаются путем открытой дискуссии. Когда тебе просто говорят, что от тебя хотят, а ты слушаешь и делаешь — это устаревший подход. Зачастую дискуссия возникает именно в процессе работы: ты вовлекаешься в проект и начинаешь говорить об этом.

Я люблю путешествовать и соприкасаться с различными культурами. Иногда кажется, что все в мире одинаковое, но на самом деле это не так — все дело в восприятии. Приятно работать в локациях, о которых мне известно лишь немногое. В процессе работы ты изучаешь место, затем узнаешь больше о культуре и наконец понимаешь, что это за страна. Если ты имеешь возможность покинуть свой дом, поехать куда‑то и увидеть, как живут другие люди, то нужно этим пользоваться.

Над проектом реставрации «Художественного» работали немецкое бюро Merz Merz (разработало архитектурную концепцию), испанское Lazaro Rosa-Violan (отвечало за интерьеры) и российское Strelka CA (сформировало видение проекта и сопровождало в проектировании и реализации).