Эмигрантам в этом нелегко признаться, но я часто и сильно скучаю по Москве. Особенно трудно было первый год: вроде уехал из привычной среды, а свою новую еще не создал.
Обычно у русских в эмиграции есть две модели поведения. Первую я называю «жесткое отрицание», когда стараешься выпасть из российского контекста, критикуешь все происходящее в России и отрицаешь любые позитивные изменения с особой ненавистью. «Похорошела ли Москва?» — «Конечно, нет! Стала только хуже, а скоро вообще все схлопнется!» Где‑то там же с особой гордостью произносится фраза «Я не смотрю телевизор», как будто в 2020 году это все еще звучит экстравагантно.
Во втором случае все наоборот. Люди в эмиграции продолжают жить так же, как и в России: смотрят российское ТВ через взломанные спутниковые приставки и выстраиваются в длинную очередь в посольство — проголосовать на очередных выборах. Кажется, так живет журналист Олег Кашин, который из Лондона постит российские новости быстрее, чем они в России случаются.
Вечерами в тишине моего ухоженного западноберлинского подъезда, пока дожидаешься лифта, можно услышать отголоски криков соседского телевизора: эксперты программы «60 минут» обсуждают очередную Украину. Если в такие моменты закрыть глаза, то можно представить, что ты не в Берлине, а где‑то в панельке.
При встрече между этими группами не так уж много отличий. И те и другие через полчаса разговора все равно спросят: «А ты смотрел нового Дудя?» или «Что думаешь про случай с Водонаевой?» Наверное, я где‑то посередине. Недавно заметил, что и для русских в Москве в какой‑то момент тоже перестаешь быть своим. Восприятие из серии: сидишь там в своем Берлине, вот и сиди!
Почему именно русские в эмиграции особенные? В Берлине я вдруг заметил, что французы всегда остаются французами. Американец что в Берлине, что в Алжире, да и в любой другой стране не изображает из себя местного, следит и сопереживает своей стране, не перестает быть в первую очередь американцем, а потом уже приезжим и эмигрантом. Vote for Bernie Sanders написано здесь в половине берлинских баров. И только мы всегда стараемся стать кем‑то другим. И не важно, «отрицание» это или «очередь в посольство». Не зная языка, начинаем сразу говорить с акцентом и иностранными интонациями. Вставляем в русскую речь много иностранных слов. Не сложных понятий, которых, допустим, нет в русском, а буквально уровня «стол — стул — диван — пакет». Брайтоновское «вам порезать писиками или слайсиками» давно стало легендой.
Откуда идет это желание отмежеваться и «озаграничиться», я не знаю. У молодежи сейчас уже меньше, но вот у бумеров почти повсеместно.
***
Если закрывать глаза и вспоминать панельки я начинаю слишком часто, то беру билеты и улетаю в Москву. Берлин, наверное, самая удобная для переезда большая столица. Лететь до Москвы всего два часа, и недорогие билеты. Когда я лечу из Тегеля до Внуково (в обоих городах я живу рядом с аэропортами), то на все, если сдавать багаж, уходит не больше четырех часов. Как постоять в хорошей московской пробке. Из условного Лондона или Барселоны так не полетаешь: далеко и билеты сильно дороже.
Наверное, самое большое, от чего отвыкаешь и что бросается в глаза, — это простая нелюбовь друг к другу, к городу, к самим себе. Бытовая злость. Как‑то я приехал в Москву после долгого перерыва. Взял машину напрокат, зашел в «Яндекс.Карты», чтоб проложить маршрут, и офигел. Переписки людей, игриво названные «разговорчиками», — это портал в ад коллективного бессознательного. Нигде я не видел столько злости в одном месте, когда нужно было лишь просто узнать дорогу. Все это вперемешку с сексизмом и гомофобией. У меня даже была идея создать телеграм-канал с фразами из этих «разговорчиков». Ни в одном городе мира у людей нет столько ненависти к друг другу. По крайней мере, которую они готовы так открыто и ежедневно транслировать публично.
Русский фейсбук — это одна большая жалобная книга. Люди в Москве всегда недовольны всем, от погоды до президента: не важно, жарко или холодно, пробки это или парковки, не привезли доставку — тоже запощу. В Европе этого меньше, здесь более терпимы друг к другу. В Москве не любят всех — неправильно запарковавшихся, подрезающих и подрезаемых, скорую помощь, полицию, власть и женщину за рулем. Когда живешь в Москве, то к этому привыкаешь, и кажется, раздражение должно постоянно тлеть внутри вечным угольком. Но на самом деле не во всех больших городах живут так.
Когда в Берлине выпадает снег, он тоже выпадает неожиданно, встают не только дороги, но и метро. Но я ни разу не видел, чтобы немцы в такие моменты начинали ненавидеть друг друга или мэра, снег, город и все остальное. Скажу ужасную вещь, но я видел, как кто‑то даже радовался и улыбался.
Еще в Москве живет очень много людей, которые ненавидят Москву. У них все всегда плохо: новый парк испортил открыточный вид, хотя все всегда восхищались нью-йоркским «Хай-Лайном». Они всегда знают, как правильно надо было класть ливневую канализацию, как перестилать крышу, красить дом, мыть улицы и вывозить снег. На самом деле это тоже большая проблема. Когда ты живешь в городе, который ненавидишь, ты только делаешь его еще хуже. В Берлине этого нет, в других странах я тоже встречал более функциональный подход к городам. Тебе не нравится город — ты просто из него уезжаешь. А не просыпаешься каждое утро и удерживаешься от того, чтобы не наорать на таксиста.
***
В Москве все сидят в телефонах. Ты можешь прийти на деловую встречу, в бар с друзьями, которых не видел много лет, но они все просто уткнутся в экраны. И нет, проблема не в вас: люди за соседними столиками будут делать то же самое. В Берлине, да и в Европе в целом, так не принято. Первое время я утыкался в телефон даже при секундной паузе собеседника, а потом понял, что что‑то не так. Однажды меня даже спросили типа: «Что случилось, я тебя обидел?» Но ничего не случилось, я просто свайпил ленту в инстаграме. Кстати, инстаграм в Берлине из разряда почти неприличного. Заметил, что он сильно популярен только у нас, в Штатах и странах третьего мира. В Европе к нему относятся чуть свысока. Если у тебя много подписчиков, то спросят: «Ты что, всех их знаешь лично?»
Вообще, люди здесь редко достают телефоны на публике. Разговаривать в общественных местах по телефону неприлично. Когда я к этому тоже привык, то мне стало нравиться. Уж точно больше, чем вечное отсутствующее и переспрашивающее «А?» москвичей, уткнувшихся в миллионы чатов и каналов своих гаджетов прямо во время разговора. Попробуйте убрать телефон в карман — это правда классно. Насладитесь моментом, не отвлекайтесь, возможно, вам признаются в любви!
Москва — город безудержного потребления и больших карьер, но при этом здесь все всё время друг друга ждут. Пятнадцать минут даже не считается за опоздание. Мой друг как‑то составил шкалу градаций фраз московских опозданий, где «я захожу» — это пятнадцать минут ожидания, «я паркуюсь» — 30 минут, далее по списку «я еду уже» — значит, почти вышел из дома, заканчивая почти безнадежным «я в пробке».
Если ты не пришел за три минуты до назначенного времени встречи, у немца уже может начаться паническая атака, а через пять минут он будет настойчиво звонить и спрашивать, что случилось. Очень трудно привыкнуть к этому после московского тайминга. Но когда привыкаешь, начинает нравиться: так можно спокойно планировать день.
***
Конечно, Москва все еще купеческий город. На дворе не нулевые, но количество рекламных мероприятий и нарядных вечеринок зашкаливает. И да, в Москве есть светская жизнь, куда все наряжаются, о чем в Берлине почти не слышали. К концу года от вереницы балов в сториз (в Москве дают балы!) голова идет кругом. В Берлине за весь год не прошло столько ивентов, сколько в российской столице за прошлый декабрь. А недавно прошедшая Берлинале была скромнее любой презентации в ТЦ у МКАД.
Москвичи живут на износ, работая на пределе возможностей всю неделю. Назначают встречи на одиннадцать вечера, встречаются по работе в эти же выходные. Все это плотно заливают алкоголем в выходные. Здесь можно быстро сделать карьеру и быстро заработать денег. В Берлине все наоборот. Вся работа строго в рабочее время, напишешь кому‑то вечером по деловому вопросу в мессенджер — огребешь. Многие отключают рабочий телефон на выходные. В воскресенье тебя буквально принуждают отдыхать, потому что все, абсолютно все, закрыто. В этой размеренности потом начинаешь находить свой шарм и тоже удивляться, когда из Москвы тебе пишут ночами по рабочим вопросам, например, в директ в инстаграме.
В России в двадцать пять лет у тебя может быть звездная карьера: можно возглавить большой журнал, фестиваль или даже телекомпанию. В Европе всем людям на схожих позициях уже хорошо за пятьдесят, а то и больше. В Москве в тридцать многие уже лайфкоучи. Вернувшись с первых йога-каникул на Бали уже читают лекции о том, как добиться успеха, обрести гармонию или покорить мир. Ничего подобного в Берлине я, конечно, не видел. Москва как бы говорит, что все возможно буквально завтра, а не через каких‑нибудь двадцать лет. Ты можешь все потерять, но завтра найти снова.
Все это роднит Москву скорее с Нью-Йорком, Гонконгом или Сеулом, но никак не со старой Европой. В идеале бы совместить эти два города: Берлин с его размерностью и свободой и Москву с ее энергией и драйвом. Но поскольку это едва ли возможно, то и последнего Дудя приходится смотреть, и покупать билеты при первой возможности.
