«Клубы в нашей стране были продолжением квартиры, кухни, мастерской или дачи. Их делали на коленке. «Эрмитаж», «Аэроденc», который открылся практически одновременно с «Титаником», «Птюч» — все они сделаны в стиле конца 80-х — середины 90-х. «Титаник» оказался первым грандиозным клубом с роскошным дизайном и лучшим на тот момент звуком. Был продуман каждый сантиметр пространства благодаря стараниям Алексея Хааса, меня и Леши Горобия.
Место мы начали искать, когда сделали вторую «Gagarin Party» в 1992-м. У Хааса в Петербурге был «Тоннель» — в Москве ничего такого не было. Место мы нашли в стене Стадиона юных пионеров: однажды я заглянул в какую-то дырку и увидел огромный странный подвал; сердечко екнуло. Мы с Хаасом туда поехали, ему тоже понравилось. Нашим коммерческим директором и инвестором стал Олег Кривошеин по кличке Комбез, который в молодости много посещал подобные заведения. Помещение оказалось практически ни к чему не пригодным. Канализации не было — пришлось ставить насосную станцию. Крыша текла, воды было по колено. И с электричеством мы боролись, и бетон долго не могли высверлить, призвали даже «Метрострой» — и они не могли. Каждый этап, который, казалось, можно пройти за день, делался за двадцать. Но стройка «Титаника» была строительством легенды, которая должна была жить долго. Многие месяцы мы колдовали с разными подрядчиками, рисовали из металла невозможные формы, изготавливали специальные болты; гнули швеллер для балконов, чтобы были округлой формы. Со вкусом был сделан свет — лазер рисовал всякие чудеса. Сцена была не очень большой, но в нужном месте под ней стояли сабы, которые просто сносили. Все было сделано крепко, мощно.
32 марта (на самом деле 1 апреля. — Прим. ред.), в день открытия, клуб трещал по швам. Это был эксперимент — мы пригласили разных людей, из которых половина первый раз слышала танцевальную музыку. Мы знали, что хотим поженить публику, которая никогда вместе не встречалась. При этом мы понимали, что делать с андеграундной аудиторией, а с коммерческой — не очень. Так что открытие растянулось на два дня, и в первый танцевальная музыка перемежалась с достаточно популярной. После уикенда стало понятно, что есть люди, которые не очень понимают жесткое техно или некоммерческий хаус, но хотят танцевать и веселиться.
Тогда мы начали делать отдельно выходные и понедельники, где играли в том числе экспериментальную музыку, на нее ходили те, кто хотел исключительно нового, даже странного. В понедельник редко можно было увидеть человека в костюме с портфелем или женщину, одетую для ресторана. А по уикендам ходили и те, кто просто смотрел, и те, кто выпивал, и те, кто пришел, чтобы себя показать — или потому что надо прийти. То есть знали, что в Москве надо сходить на Красную площадь, в Мавзолей, в Большой и в «Титаник».
Выручка от бара была небольшой, относительно входа — совсем маленькой. На первом месте по продажам был горячий чай. Стоил он достаточно дорого по тем временам — 40–50 рублей (в других местах — 20–30). Чай пили в состоянии эйфории, когда выпивать не всегда хочется, а тянет продлить эффект с помощью горячей жидкости. Основная масса людей танцевала, поскольку в «Титанике» в отличие от сегодняшних клубов был огромный танцпол — он занимал 90% площадки. Лишь немногие сидели, как в ресторане, на балконах и смотрели вниз. Эти балконы Горобий потом всегда использовал: если в «Титанике» их было 10%, то потом у него в клубах они занимали 50–60% площади. В гардеробе была зона, где и танцевали, и раздевались. В туалете была зона, где и ходили в туалет, и танцевали тоже, поскольку везде стоял звук. Многие, попадая к фейсконтрольщику, уже начинали двигаться.
«Титаник» был разделительной чертой между началом и концом 90-х. Cначала был андеграунд, искусство, творчество, закрытость, горение, все друг друга знали. В середине 90-х появился профессионализм, «Титаник», радио «Станция», заведения, которые разделили людей по своим музыкальным пристрастиям. Пошел большой объем информации, журнал «Птюч» стал издаваться. Пришли люди из другой прослойки, стало много заведений-клонов, появились организаторы, которые использовали наработки тех самых людей с горящими глазами. Начались повторы, и клубы заполнила публика, которая не видела того, что было в самом начале, взрыва той первой энергии. Зародились новые направления — очень актуальным стал стиль жизни под названием гламур. Под конец 90-х никто уже не поклонялся космосу, Гагарину, техно-музыке, лазеру и машинам. Многие полюбили напускной пафос, и если поначалу это было сделано со вкусом, то сегодня слово «гламур» вызывает скорее колики, чем удовольствие.
Какие мероприятия запомнились? «Титаник» был фабрикой, но давайте повспоминаем. Двухдневный показ Paco Rabanne с его металлической музейной коллекцией. Первая пенная вечеринка всем разорвала голову — даже людям, которые не представляли, что они могут позволить так раскованно вести себя. Было мероприятие «Путешествие из Петербурга в Москву» — мы сделали в двух городах параллельно два уикенда, когда в Питере люди из «Титаника» работали в «Планетарии», а в Москве работали питерцы. Вообще, мне очень нравилось, когда люди видели что-то новое. Например, когда я пригласил Петлюру, и коммерческий хаус встретился с блошиным рынком.
Где-то в 1997-м «Титаник» всю свою энергию из помещения и из нас вынул, даже несмотря на то что мы иногда возвращались в клуб и придумывали что-то экстраординарное. И фейсконтроль ослабился, и сливки общества стали ходить реже. Я и Горобий ушли, в клубе стали повторять идеи, упало качество. Хотя наши диджеи иногда играли, ореол клуба угас. Сам я понял, что пора заканчивать, когда случился «Казантип». Маршунок пришел ко мне, к Шулинскому, к Фонарю и сказал: ребята, давайте делать новый проект. «Титаник» работал аж три года на оставшейся публике, проводил детские вечеринки до 23.00, трансовые мероприятия — и в итоге тихо умер. Он долго стоял закрытый, потом кто-то пришел к хозяину стадиона и сказал: давай я сделаю новый клуб. Сдали помещение, из фанеры что-то собрали — клуб прожил несколько месяцев. Потом еще какой-то клуб появился на его месте, а «Титаники»-клоны открывались по всей стране даже с таким же названием.
Я же после закрытия на Стадионе юных пионеров открыл «Каток массового катания». И еще лет 10–12 находился на этой территории, наблюдая, как снесли здание трибуны, в котором был «Титаник», и на этом же месте поставили постройку-копию в качестве преграды от звука и пыли с Третьего кольца.
Многие знакомые обожествляют «Титаник». Леша Горобий, поскольку все время был в процессе создания новых заведений, всплесками вспоминал старые времена. «Титаник» для меня был прекрасным периодом жизни, очень богатым и очень тяжелым. Он дал возможность научиться бесконечно креативить и чувствовать себя над людьми — представлять заранее их реакции и даже манипулировать, постоянно делая вдохновляющие проекты. В то же время это был очень тяжелый период физически и морально, после которого долго пришлось лечиться. Потом я лет семь-девять вообще не посещал ночные заведения — у меня они вызывали аллергию».
«В 1990-е я жил в Нью-Йорке и ходил в клубы. Вокруг меня была хаус-революция, экстези-революция. Это было дико модно. Можете себе представить — военный авианосец стоит на Гудзоне, и на его палубе проводится вечеринка. Людей доставляют туда на катерах и вертолетах. Вокруг Нью-Йорк. Интересно на такую вечеринку сходить? А клубы какие в то время были — The Roxy, Save the Robots. Это было самое начало движухи. Может, сейчас каждый второй приглашает делать клуб, а тогда никто не делал, и было интересно этим заниматься.
Я знал немножко больше, чем Олег Цодиков, с которым я работал над «Gagarin Party», поэтому они меня пригласили строить клуб. Рабочее название у него было «Колба», потому что у помещения было узкое горлышко на входе и широкое внутри. Еще были какие-то смешные названия, связанные с химией: экстези-революция стояла на дворе. Я даже не помню, кто предложил «Титаник», мне сначала не понравилось. Образ-то был другой — мы ведь делали космическую лабораторию.
Для меня любой клуб — это звук и вентиляция. Я знал это по лучшим местам Лондона и Нью-Йорка. Еще хороший пол, чтоб было удобно танцевать: не скользкая плитка, а желательно дерево, или резина, или металл, наклеенный на резину. То есть грамотно сделанные поверхности. Уникальность «Титаника» заключалась в том, что он был в относительном центре, был большой и там была удобная парковка — это тоже оказалось немаловажно. Но главное — хороший звук и хорошая вентиляция.
Конечно, смешные были времена — Олег Кривошеин дал мне денег, мы поехали на завод Turbosound, где я просто достал из кармана 70 или 80 тысяч долларов. Ползавода пришло посмотреть на кэш — они столько видели только в гангстерских фильмах. Они говорят: вы чего, русские, все так расплачиваетесь? Мы говорим: да. Они дали нам большую скидку.
Плотно заниматься «Титаником» я перестал в конце строительства — разошлись во взглядах на какие-то художественные вещи. Я подумал, что если Олег лучше знает, то ладно. На тот момент были потрачены слишком большие деньги. Предварительный бюджет был сто тысяч. Когда уже к миллиону стало приближаться, все были на нервах — одна только саунд-система стоила сто тысяч. Никто не знал, что будет завтра. Братва приезжала, на меня показывала: «Но этот-то ладно, художник, с него чего взять. А вы, ребята, будете отвечать, куда деньги делись». Там все ходили грустные и нервные. Сейчас миллион долларов — ерунда, каждая вторая квартира стоит миллион долларов. В то время за эти деньги могли зарыть четыре раза всю семью. Надо было что-то решать. Я очень благодарен Олегам — одному и второму, — что они меня так долго терпели и выносили мои закидоны. Несмотря на десятикратное увеличение бюджета, они дожали — молодцы. Я был доволен тем, что все получилось: все танцуют, музыка хорошая. На вечеринке сильнее, чем «Gagarin Party», я в Москве не был: если ты взял какие-то эмоции от проекта, невозможно все время быть high. Второй раз уже будет слабее. Это касается и «Титаника». Так что я не интересовался его судьбой, но был уверен, что с ним все будет в порядке».
«До «Титаника» я работал в команде Жени Жмакина и Славы Финиста — отвечал за декорирование помещений, а когда Женя уезжал в Англию или куда-то надолго, то и за полиграфию. Когда доделывали «Титаник», Горобий меня позвал в качестве художника, который должен был нарисовать логотип. Долго придумывали название — я приходил на собрания и думал о логотипе, а названия еще не было. На листе ватмана было ручкой написано около ста вариантов. В один день Олег Комбез обвел слово «Титаник», потому что уже не было времени. «Уверен?» Он говорит: «Я уверен». Каждому нравилось совершенно другое название — мне, например, «Лодка». Кому-то — Das Boat.
Я взял тетрадный клетчатый лист и рисовал логотип примерно месяц. Его приняли и предложили мне позицию штатного дизайнера. Я согласился с радостью, потому что мне нравился и проект, и все его участники. Достаточно быстро на меня перешла функция креативного директора. Если Леша Горобий был заместителем арт-директора, то я, помимо того что все рисовал, был тем, кому разрешалось импровизировать.
У нас были мозговые штурмы, в которых участвовали до 15 человек, но ключевыми креативщиками были Цодиков, Горобий и я. Никто не зацикливался на том, кто арт-директор, а кто промоутер. Предлагалась сотня тривиальных идей, я в основном предлагал безумные, и, как правило, из безумных мы что-то оставляли и запускали.
Выделяйся или умри — одно из правил, которые мы всегда использовали. На неделе 10 клубов выпускали 10 флаеров — мой 11-й был другой. У них желто-оранжевый — у меня черно-серый. Второе правило — мы должны на два шага опережать желания наших клиентов. Показательным примером была вечеринка «Джунгли» — такую никто не ждал, и никто бы за нее не взялся. Штука вроде бы простая в названии, а в продакшен очень замороченная. Достаточно большой клуб мы завесили деревьями — специальная бригада уехала в лес, нарубила веток, и еще одна бригада под моим руководством отправилась в Ботанический сад, из которого мы привезли целую газель пальмовых листьев размером по пять метров. Еще мы нашли ребят, которые производили для парков развлечений динозавров из специальной резины, — взяли в аренду у них. Они у нас летали, стояли — такая была мощнейшая декорационная составляющая. Когда люди приходили, они были удивлены, потому что интерьер превратился в настоящие джунгли, в которых листья начали отдавать влагу. У всех было ощущение, что они в бане. Про это разговаривали еще где-то год.
Один раз мы сделали вечеринку в стиле порно — я ее не считаю шедевром. Леша эту тему отлоббировал, я с ним был не согласен, потому что я за недосказанность продукта, а порнография — это пересказанность. Но у какой-то части людей усилилась эрекция — они зачали детей в автомобилях на стоянке «Титаника», и в этом демографический плюс. Была интересная вечеринка, которая называлась, кажется, «Турбодинамик». Идея была такая — поставить большой вентилятор и дуть им в зал. Люди посчитали меня шизофреником, но креативная часть клуба за это ухватилась. На публику это производило неизгладимое впечатление — волосы развевались даже у лысых. В России, я считаю, в плане применения какого-то обдува первыми были мы. Потом этот вентилятор с вечеринок «Happy Mondays» перешел на обычные мероприятия и стал использоваться постоянно — так он всем нравился.
Еще одно интересное мероприятие оказалось пророческим: за 9 месяцев до убийства Версаче я предложил Леше сделать вечеринку «Убить Версаче». Подразумевалось не то, что мы хотели убивать Джанни Версаче: в тот момент в Versace одевались новые русские с плохим вкусом. Вечеринка должна была бороться за хороший вкус, и призыв был к некой правде в обществе во внешних проявлениях. Я придумал логотип «Убить Версаче», мы сделали порядка 20 эксклюзивных маек, которые тут же разлетелись по близким и друзьям, кто-то у кого-то их потыривал или передаривал. Одного, я знаю, даже избили поклонники Versace за то, что он ходил в этой майке.
А через девять месяцев Версаче действительно убили, и я дал несколько интервью после этого. Кстати, за вечеринку нам дали по шапке наши учредители — они носили Versace. Разговоры с ними о том, что мы должны делать более понятные вещи, шли с самого первого дня.
В те времена бандитов называли «быками», потому что они выглядели в люберецком стиле — здоровые, с короткими прическами, в цветастых рубахах от Джанни. Иногда они входили в такой раж, что на себе эти рубашки рвали. Подходила охрана, делала замечания, они где-то переодевались. Периодически их скручивали и выбрасывали на улицу. Случались серьезные потасовки — я знаю, одного нашего охранника убили по итогам. Учредители хотели зарабатывать, а не доплачивать за культуру, так что «быки» в «Титанике» были. Но мы всегда ориентировались не на них, а на наших друзей. Переломный момент в жизни клуба, я считаю, случился с моим уходом, после меня ушли Леша Горобий и Олег Цодиков. Я, правда, потом вернулся, к кризису 1998-го. Мы с ним боролись-боролись, а потом всех начали сокращать.
Такого, как «Титаник», в России никто не делал. Мы везде стремились к некоему абсолюту. Нам было сложно, мы тратили колоссальное количество времени — сейчас столько никто не тратит на одно мероприятие. Мы жили в клубе порядка двух лет. Я пешком приходил из дома в районе 12 часов дня — в 2 часа ночи Леша отвозил меня домой на машине. Мы отдали душу этому проекту, у нас не было никакой личной жизни. Мы решили не проводить в этом году мероприятие к юбилею, потому хотелось сделать что-то грандиозное, а выпить у стойки я могу с Венгеровым в любой момент. С ним, кстати, в «Титанике» мы и познакомились».
«Мне было 15–16 лет, поэтому на ночные вечеринки в «Титанике» меня проводили Миша Козлов и Дмитрий Федоров, которые там работали и потом забрали меня в «Шамбалу», где я уже стоял на входе. В «Титаник» меня впервые позвал друг. Мне так понравилось, входишь — и какой-то другой мир: люди танцуют, всем весело, девочки красивые. Я тогда ходил и в «Мастер», и в «Три икса», и в «Роботек», но реже. «Титаник» был около дома. Удобно, красиво — почему нет? Потом друг начал раздавать флаеры, говорит: хочешь попробовать? Ну давай. Раздавали их везде — самое популярное место было на Пушкинской площади.
Раньше все было проще — людей не волновал район, где находился клуб. Все ездили хоть в Измайлово, потому что главным была тусовка. Сейчас важны местоположение, парковка — люди зажрались. Тогда они действительно отдыхали, и все было проще. Раньше на «девятках» ездили, и все были рады. А сейчас стараются подъехать на «роллс-ройсах», туда-сюда, ложи, депозиты. Клубы в 2000-х уже сильно отличались; раньше билет купил в кассе — и идешь. Фейсконтроль в «Титанике» был не очень жесткий — взрослый мужчина Петя, друг владельца, смотрел в основном, пьяный человек или нет. Многие не могли себе позволить билет, потому что он стоил немало. Из-за кассы люди и отсеивались, а сейчас билетов в клубах и вовсе нет».
«Для меня «Титаник» — это 1995–1996 годы: баланс супертанцевального клуба, очень модного и очень популярного. Выделялся он тем, что это был новый клуб, добротно построенный Алексеем Хаасом. В дальнейшем многое изменилось. «Титанику» очень много отдал Леша Горобий — его становление как успешного промоутера состоялось именно там. Собственно, узнал я о «Титанике», потому что Леша после закрытия «Пентхауса» ушел туда работать, и уже на второй день открытия «Титаника» я организовал приезд иностранных диджеев.
Был Pierre, резидент бельгийского Fuse, которого сейчас можно встретить на вечеринках Lessizmore в Arma 17, и Stefaаn _ A&R лейбла Music Man. Интересно, прошло уже 20 лет, а фактически те же люди по-прежнему в авангарде техно- и хаус-музыки. Правда, скорость музыкальных композиций тогда была весьма высокой, 130–135 ударов в минуту, а сейчас не выше 117–120.
Потом в компании с небезызвестным Александром Оганезовым и Артемом Молчановым мы сделали несколько вечеринок по понедельникам. Одна из них, кстати, называлась, «Love Boat Cruise». Это были обычные хаус-вечеринки, которые мы делали еще в «Пентхаусе», а после его закрытия переместили их в «Титаник». Они стали резко популярны, и дальше совладельцы «Титаника», осознав коммерческую привлекательность проекта, продолжили без нас под названием «Happy Mondays» с входным билетом 50 долларов — после этого в «Титанике» мое участие заключалось в роли диджея и букинг-агента».
«Я работал диджеем с 15 лет — с одной районной дискотеки звали на другую. Умеющих сводить диджеев со вкусом и подачей было мало. Клубов открывалось много — «Метро», «Яма», «Галактика», «Остров сокровищ» — и через два месяца они закрывались. «Титаник» отличался качеством, разнообразной публикой и арт-директорскими идеями. Я пришел туда в конце апреля 1995-го, когда мне было 18. На открытие не попал — нереально было в первый день, зато сходил на второй и третий. Я был в восторге: разные люди, фирмачи, дипломаты, бизнесмены, певцы, артисты… И все на одной волне. Самое интересное, что они ни фига не сидели.
Диджейская находилась в таком углу, что видно было все, что происходило и на танцполе, и на балконе, и на винтовой лестнице. Эти кричалки, свистки, «давай-давай». Этот звук — Turbosound выносил все. Эти вентиляторы, этот сумасшедший бит. Бармены стояли в шеренгу.
У каждого диск-жокея была своя аудитория. Были поклонники, звонки, угощения. Потом начались гастроли — мы объезжали по четыре-пять городов в неделю. Бывало, что в одну ночь — три города: Самара, Тольятти, а утром через Москву улетал в Калининград. Куролесили как могли. Да, я победил в Funny House Awards в 1997 году как лучший диджей — благодаря и «Титанику», и моей игре. Все-таки все зависит от человека, от вкуса — я же ездил, выбирал, покупал пластинки. Володька Трапезников постоянно с новинками, с моднявыми звучками. Иванов — у него все грамотно подобрано, отличная подача. Дима Дак на грувовой волне. У Мендеса ядерные компиляции. У Славки Финиста и меня был фан: с первой пластинки сеты проходили на одном дыхании. Большой фурор в «Титанике» произвела девушка-диджей Катька Кэт — у нее тоже всегда была хорошая программа.
Тогда пластинки в коллекции каждого диджея повторялись. Когда встречались, обсуждали, кто сыграет ту или иную вещь. Klubbheads были хитовыми, Technohead, переделанная тема из «Криминального чтива» — все вызывало восторг. В «Титанике» я пару месяцев даже не получал зарплату — всю оставлял в баре. Друзья чуть ли не ставили, сколько я выпью: «20 виски-кол за ночь! Коля, хватит бухать!» Подходили многие: «Колян, тебе вискарь! Двойной, да?» Рядом с диджейкой стоял один коктейль, через два с половиной часа, когда я заканчивал играть, стояла батарея из виски-кол. Были силы.
Потом люди стали другие ходить — некоторые уже повзрослели и устали, в клубе оставался минимальный процент старой публики. С 1998–1999-го проходили вечерние вечеринки — и те люди, которые подросли на нашей музыке, начали ходить в клубы. Им нужно было ставить что-то побыстрее, но этот формат «Титаник» не поддержал. Я играл хардхаус, а нужно было подходить более по-коммерчески. В два часа ночи надо было ставить диско-фанк, диско-хаус… Я не понимал. Потом я работал в «Городе», ездил на «Казантип» — поиграл до 2005 года. Последнее мое резидентство было в баре «30/7», после этого нужно было менять стиль жизни. Когда дошел до веса 115 кг, понял: пора, дружок, останавливаться. От природы не убежишь — днем нужно работать, ночью спать. Но я с большой улыбкой вспоминаю все эти времена. С Финистом недавно созванивался. «Как ты?» — «Берегу себя». — «Бережешь до пятницы?» — «Да, а потом…» Кто-то живет этим, кто-то перелистывает страницу».
Интервью, приведенные в материале, будут использованы в проекте Олега Цодикова Made in Dance. Впервые статья была опубликована в апреле 2015 года.