В разгар вьетнамской войны министр обороны США Роберт Макнамара (Брюс Гринвуд) тайком заказывает группе аналитиков подробнейшее исследование американского участия в этой самой войне. Один из экспертов, Дэниел Эллсберг (Мэттью Рис), разочаровавшись в боссах, копирует эти тысячи страниц с грифом «совершенно секретно» и однажды решает слить их в The New York Times: из документов следует, что американские президенты и министры десятилетиями врали Конгрессу и народу, никогда особенно не верили в победу и так далее.
Когда Times в июне 1971 года начинает публиковать сенсационное досье, так называемые «бумаги Пентагона», их коллеги из The Washington Post привычно кусают локти: редактор Бен Брэдли (Том Хэнкс) и издатель Кэтрин Грэм (Мерил Стрип) давно и безуспешно пытаются стать такими же влиятельными. Но как только у Post тоже появляется шанс поучаствовать в исторической схватке прессы и правительства, выясняется, что совет директоров против, юристы не советуют, газета на днях выходит на IPO и вообще Макнамара — старинный друг семьи Грэм.
Настоящий звездный час The Washington Post пробил чуть-чуть позже с «Уотергейтом», но про это уже есть фильм «Вся президентская рать» — Спилберг передает ему привет в финале. Эпизод же, которому посвящено «Досье», носит скорее символический характер, что, вероятно, делает его еще более подходящим для подобной картины.
Первый символ — фигура Грэм, богатой наследницы, которая стала издателем крупной газеты волей обстоятельств: ее отец передал Post ее мужу, а тот немного сошел с ума и застрелился. Она искренне полюбила этот бизнес и в нем преуспела. Но будучи женщиной в преимущественно, а то и исключительно мужской среде, долго чувствовала себя неловко — что Мерил Стрип и изображает со свойственной ей убедительностью. Режиссер, впрочем, считает нужным ей помочь: Грэм все время о что-нибудь спотыкается или ее кто-нибудь толкает. Кроме того, она то и дело протискивается в очередную набитую мужчинами комнату — чтобы в финале выйти после важной победы на свежий воздух, где ее по удачному совпадению будут окружать исключительно молодые женщины, смотрящие на Кэтрин с гордостью и надеждой. На случай, если зритель и этого не поймет, персонажи «Досье» раза три объясняют друг другу, какая Грэм молодец; особенно неуклюже смотрится диалог на этот счет между Брэдли и его женой.
Другой символ — сам Брэдли и его сотрудники: они символизируют цельность, несгибаемость и находчивость свободной прессы. Том Хэнкс излучает скромное мужское обаяние, остальные в основном перекладывают бумажки с сосредоточенным видом. Журналистский труд не забыт: Спилберг трогательными штрихами набрасывает картину газетных будней, а знаменитый репортер Багдикян в исполнении Боба Оденкерка даже совершает пару конспиративных звонков из уличного автомата. Но в целом это все равно фильм про хорошее начальство — в отличие от той же «Рати», где Брэдли был колоритным персонажем второго плана (и принес заслуженный «Оскар» Джейсону Робардсу). Ракурс не то чтобы неинтересный, но почему-то менее возбуждающий.
И наконец, Никсон символизирует Трампа — более чем прозрачная аллюзия, которую никто, в принципе, и не собирался скрывать. Президент показан карикатурно: зловещим силуэтом в окне Белого дома, который на кого-то ругается по телефону, посягая на гражданские свободы. Намерения авторов благородны и параллели между эпохами понятны: над демократией сгустились тучи, исполнительная власть грызется с прессой, вооруженной Первой поправкой, дело Эллсберга продолжает Сноуден. Понятно и то, что тоска по идеалистам с блокнотами, которые придут и всех спасут, — элемент не столько реальности, сколько ностальгической фантазии.
Все это умеренно увлекательно: великий рассказчик Спилберг мог бы сложить триллер и из подготовки к печати рубрики «кроссворд». И, разумеется, смотреть на завтрак Стрип и Хэнкса — в любом случае удовольствие. Но в конечном счете «Досье» — фильм, где критически недостает действия, где пожилые люди, играющие чуть менее пожилых людей, меряются не всегда удачными париками и где всерьез звучат фразы вроде «Джефферсон ворочается в гробу», от которых он, скорее всего, ворочается еще сильнее.