Тед Уоллис (Роджер Аллам), знаменитый в прошлом поэт, уже не первое десятилетие не может выдавить из себя ни строчки и вынужден оплачивать свои многочисленные дурные привычки — в первую очередь алкоголизм — театральной критикой в газете. Устроив скандал на модной постановке Шекспира, Уоллис оказывается и без этой работы. Тут его находит молодая блондинка (Эмили Беррингтон), которая сообщает, что, во-первых, она его крестная дочь, а, во-вторых, она, вероятно, умирает от лейкемии. В-третьих, она богата и за крупную сумму уговаривает Уоллиса поработать почти что частным детективом. Что именно ему нужно обнаружить, поначалу непонятно, но известно где — в огромном поместье лорда Логана (Мэттью Модайн), его старинного приятеля, отца двух юношей, к младшему из которых, Дэвиду (Томми Найт), поэту, и следует присмотреться.
Этот в высшей степени необязательный, хотя и безобидный фильм поставлен по роману Стивена Фрая, написанному почти четверть века назад. То, что до экранизации столько лет ни у кого не доходили руки, — и то, что эти руки сегодня принадлежат некому Джону Дженксу, — может и должно насторожить. Впрочем, с большим кино у Фрая вообще не очень складывается, и «Гиппопотам» показывает почему. С технической проблемой — роман по большей части состоит из писем — сценаристы худо-бедно справились дедовскими методами (закадровый голос) и современными технологиями (обмен эсэмэсками). Важнее то, что при переносе на экран сильные стороны Фрая-писателя в целом и этой книги в частности — остроумие, остроумие и остроумие — слегка потускнели, тривиализировались. Недостатки же — структурная неуклюжесть, проблемы с тоном, чрезмерная склонность к литературным играм и вообще осознанная вторичность — стали гораздо выпуклее.
Самое очевидное и серьезное достоинство фильма — полноценный бенефис Роджера Аллама, замечательного британского актера, который, как у них принято, в основном посвятил себя классическому театру и отчасти телевидению, а в кино обычно появляется эпизодами. Массивная фигура Теда Уоллиса — тот самый гиппопотам и до известной степени альтер эго автора — яркий образ, окутанный алкогольными парами и миазмами изысканного сквернословия. Он одновременно и гвоздь программы — сочиняющий на ходу вульгарные лимерики, регулярно куда-нибудь падающий, что-нибудь постоянно жующий — и язвительный конферансье, беспрерывно поливающий окружающих и самого себя потоками сложно выстроенных оскорблений. То, что ему приходится вдобавок побыть Эркюлем Пуаро, так и остается скорее недоразумением, чем необходимостью.
Все прочие звери на арене естественным образом жмутся к бортам. И откровенно недописанный герой Мэттью Модайна, и его семья, и прислуга, и карикатурные, сведенные к одной-двум чертам гости — глупая французская мамаша, комический гей. Юный Дэвид, вокруг которого строится фантастическая и в итоге однозначно разочаровывающая интрига, — персонаж, получившийся гораздо более неприятным, чем, вероятно, входило в планы авторов: в результате трагикомическую по замыслу развязку хочется просто забыть как можно скорее (справедливости ради, это не очень сложно).
Идея Фрая — в том, что поэт, пусть даже исписавшийся и истерзанный дешевым виски, может быть идеальным детективом: потому что ему свойственно искреннее любопытство и он видит суть вещей яснее, чем очарованные обыватели. Что ж, возможно; в любом случае этот славный парадокс проиллюстрирован в «Гиппопотаме» неловко, разом слишком прямолинейно и чересчур туманно, а фраевский демонстративный цинизм при физическом отсутствии автора во многом теряет свое обаяние — как, впрочем, и лимерики.