— Заметили, что многие авторы «Оптимистов» появились в кадре в качестве камео, сценаристы по крайней мере, а у вас есть камео в сериале?
— Нет, я чудовищно не люблю себя на экране. По другую сторону камеры, которая мне менее привычна, я просто деревенею и цепенею. Но у меня есть голосовое камео, когда нужно было озвучить плохого советского переводчика за кадром.
— А! Это в первой серии, когда допрашивают Пауэрса?
— Да-да, это сделал я. Притом что я десять лет проработал переводчиком, в этой сцене я специально придумал себе плохой перевод и не очень хорошее произношение. Хотя я и свой голос не переношу, как и все нормальные люди.
— Раз уж мы находимся на кинофестивале дебютов, а вы преподаете Московской школе кино — с какими проблемами в понимании режиссуры вы сталкивались у начинающих кинематографистов?
— Самая большая проблема, с которой сейчас сталкиваешься, — уж не знаю, насколько она уникальна для нашего времени, но она действительно есть в 100% случаев — это то, что при огромной насмотренности все молодые норовят снимать про то, что они видели в кино. Не в жизни, не в реальности, а именно в кино. Это плодит дурную бесконечность штампов, визуальных стилистик, персонажей, которые идут уже по третьему-десятому кругу.
— Поэтому на первом курсе вы заставляете их для начала снять документальное кино?
— Да, у нас первый семестр целиком документальный. Мы заставляем студентов брать в руки камеры и идти снимать реальность — каждую неделю они должны сделать по документальному этюду на заданную тему. Если не получается, а сразу практически никогда не получается, то просим переснять, а заодно даем новое задание. Также мы взяли на вооружение — я этого совершенно не скрываю, а, наоборот, горжусь — великолепный опыт Школы Марины Разбежкиной. Каждый год мы начинаем с ее мастер-класса и используем ее методику. Во втором семестре ребята переходят к игровым заданиям — и тут случается самое интересное, это всегда происходит — они снова чувствуют свободу и пускают в ход штампы, снова приходится бить по рукам. Я говорю, что правильно не заимствовать, а честно воровать. Воровать нужно у талантливых. А вообще лучше всего воровать у жизни, потому что она талантливее нас всех в совокупности. И вот результат — в документальном конкурсе фестиваля «Движение» сразу две работы наших студентов: «Чемодан без ручки» Элен Нелидовой и «Достояние республики» Анны Кузнецовой (получил спецприз жюри. — Прим. ред.). Поэтому когда я иду смотреть молодое кино, то жду от ребят какой-то борзости и готовности рисковать, которых у меня уже нет, и историй про здесь и теперь.
— Продолжая разговор о молодости и готовности рисковать — в сериале «Оптимисты» тоже в центре истории тройка молодых дипломатов, но, как вы уже наверняка слышали про себя и свои произведения, у вас бесконфликтная драматургия. То есть это всегда борьба хороших людей с лучшими.
— Я не знаю, что такое хорошие люди. Тем более не знаю, что такое плохие люди. Действительно, классических bad guys у меня не бывает. Потому что мне интереснее не про хороших или плохих, а про людей, таких как я, которые совершают неоднозначные поступки. Это для меня главный источник драматургии. Поэтому когда прогрессивные критики говорили, что Попогребский вывел типично положительного советского героя в фильме «Простые вещи», то я внутренне смеялся, потому что, извините меня, это был врач-взяточник, пьяница и бабник. То же самое и с «Оптимистами»: главный герой — сталинист, и довольно-таки безжалостный, Рута Карловна — идейная карьеристка, которая ради своих представлений готова и донос написать, а наша тройка мушкетеров-дипломатов поворачивается таким боком, что зрители, может быть, и не ожидали от оптимистов.
— То есть название «Оптимисты» к финалу должно перекрашиваться в иной цвет?
— Название имеет двойное дно, да. Это оптимисты, которые в информационно-аналитическом отделе. А помните такую бородатую шутку, что пессимист — это хорошо информированный оптимист? Эти ребята — хорошо информированные оптимисты. На протяжении первого сезона совсем уж пессимистами они не станут, а вот иллюзии некоторые у них уж точно рассеются.
— Второй сезон все-таки планируется?
— Это будет решать канал. Во всяком случае синопсисы новых серий уже существуют.
— Вот Валерий Тодоровский говорил, что после съемок двенадцати серий «Оттепели» больше никогда не будет погружаться на такую дистанцию. А вы?
— А я говорю, что это игра, в которую я еще не наигрался. Мне безумно нравится мир, который мы документально создали, но скорее на территории мифа. Мне безумно нравятся наши персонажи и великолепный актерский состав. Не без удивления я обнаружил, что с ними я могу работать в суперспортивном темпе и вместо 2–3 минут полезного экранного времени делать 8–10, но без ущерба для качества. Вообще подтверждение жизнеспособности сериала — это второй сезон. В этом смысле у меня есть внутренние амбиции, если будет возможность запустить второй сезон, то мне было бы интересно его сделать.
— Наше интервью выйдет после показа всех серий. Можете прокомментировать событие в конце первого сезона, которого не было в реальности?
— Его не было в 1960 году. Наши персонажи оказываются на острие попытки путча и заговора против Хрущева. Мы придумали такой свой вариант ГКЧП, где все замешано на международных отношениях. У нас же изначально заявлена борьба двух башен. Так вот, в финале одна из этих башен мощно активизируется. Были две попытки сместить Хрущева: неуспешная в 1959 году и, наконец, успешная в 1964-м. Наши сценаристы на территории альтернативной истории придумали заговор, которого не было в 1960-м, но, поскольку мы говорим о закулисье, он мог бы быть, просто о нем никто не знает — во многом благодаря нашим героям.
— Есть какие-то отклики с международных телерынков о сериале?
— Мне не докладывают про продажи, но я знаю, что был очень большой интерес. Есть, например, шанс попасть в Netflix. После того как наш министр Лавров отозвался о сериале, то западные издания мгновенно обратились к Михаилу Идову за комментариями.
— А как министр отозвался?
— На пресс-конференции его спросили, смотрит ли он сериал «Оптимисты». Он сказал что-то вроде: «Да, урывками смотрю. Интересный сериал, но надо сказать, что на самом деле профессия дипломата не так экзотична, но я понимаю задумку авторов, чтобы это было динамично, увлекательно и так далее». Что-то не припомню других случаев, чтобы министр иностранных дел комментировал телесериалы.
— Блиц-опрос. Любимый сериал?
— Это всегда что-то из последнего. Я был просто потрясен качеством всего в сериале «Корона»: драматургия, актеры, декорации, визуальный стиль. Просто снимаю шляпу — каждая серия как полнометражный фильм. А в остальном люблю стандартный набор: «Безумцы», «Карточный домик», очень понравились «Очень странные дела», потому что тоже в ретростилистике.
— Сериал, про который вы жалеете, что не посмотрели?
— Хлебников мне все время говорит про сериал «Девчонки», а я вот все никак не наверстаю.
— Российский фильм, который за последнее время впечатлил?
— «Притяжение». Там есть энергия, в том числе современности. Потому что до этого все наши блокбастеры сняты про прошлое. Это единственный такой фильм, который рассказывает про настоящее. Для меня это очень хороший референс, потому что мы с продюсером Романом Борисевичем поняли, что кино про настоящее может быть коммерчески успешным, и наш следующий фильм — большую фэнтези-историю («И-Сайдер» — Прим. ред.) — мы будем переформатировать в сегодняшний день. Хотя до этого мы хотели, чтобы это было о постапокалипсисе.
Смотреть «Оптимистов»