Великие фильмы и их неказистые ремейки — этого мы видели предостаточно. Отличные ремейки относительно слабых лент — такое встречается чуть реже, но несколько ярких примеров вспомнить можно (взять хотя бы «Нечто» Карпентера или «Лицо со шрамом» Де Пальмы). Но чтобы и оригинальный фильм, и его ремейк были одинаково крутыми? Вот это действительно редкость.
«Рассвет мертвецов» (1978) Джорджа А.Ромеро — один из столпов хоррора, и потому неудивительно, что взявшиеся за ремейк режиссер (на тот момент дебютант) Зак Снайдер и сценарист Джеймс Ганн получили не одно письмо от рассерженных фанатов с требованием пояснить, зачем трогать совершенство. После выхода фильма в марте 2004 года все вопросы отпали сами собой. Новый «Рассвет мертвецов» получил неплохую прессу и успешно прошел в прокатеПри бюджете в 26 млн долларов фильм собрал 102 млн., перезапустив моду на зомби-кино и ненадолго вернув в строй самого Ромеро. Выпустившая ремейк студия Universal расщедрилась на рекордный для режиссера бюджет в 15 млн долларов на его «Землю мертвых» (2005).
Про снайдеровский «Рассвет мертвецов» критики писали разное, но в одном они сошлись: новая версия однозначно уступает оригиналу. Самая популярная претензия к Снайдеру и Ганну заключалась в том, что авторы упростили один из ключевых элементов классического фильма — его социальный месседж. Ремейк за это поругал даже сам Ромеро: ему понравились первые 15 минут, но все остальное показалось бездумной видеоигрой.
Откуда взялась такая высокая планка, понятно. Ромеро не просто создал зомби как современного киномонстра, объединив в нем живого мертвеца, каннибала и вампира, передающего инфекцию через укус. Именно с его подачи популярным спутником зомби-хорроров стал социальный комментарий. «Ночь живых мертвецов» (1968) отразила параноидальные настроения и расизм США эпохи холодной войны. В «Дне мертвецов» (1985) — третьем фильме тематической трилогии — Ромеро атаковал милитаризм и токсичную маскулинность.
А в оригинальном «Рассвете», считающемся лучшей частью трилогии, целью режиссера стал консьюмеризм — именно поэтому почти все действие происходит в стенах торгового центра, где главные герои держат оборону от зомби. Ромеро нельзя назвать тонким режиссером, за что ему частенько прилетало от критиков. В «Рассвете» можно увидеть почему: главную для фильма метафору о живых мертвецах как типичных посетителях моллов персонажи проговаривают вслух аж два раза. Вдобавок Ромеро доходчивости ради даже жертвует жанровой целостностью и сознательно сваливается в слэпстикУтрированно-комическая манера актерской игры., когда дает понаблюдать за нелепостью мертвецов, бездумно слоняющихся по ярким и стерильным пространствам торгового центра. Один из зомби даже получает тортом в морду.
Вот уж кого точно не назовешь нелепыми, так это зомби из ремейка. На место классических медленных мертвецов пришли (точнее, вбежали) резвые зомби-спринтеры, позаимствованные из «28 дней спустя» Дэнни Бойла. Они задали ремейку принципиально иной темп повествования.
Все это позволило критикам говорить, что Снайдер устроил даунгрейд умного оригинала до уровня увлекательного, но тупого зомби-боевика. Это мнение популярно до сих пор: совсем недавно его озвучили коллеги из «Кинопоиска» в материале, посвященном фильмографии Снайдера. Но, если честно, лобовое сравнение с оригиналом кажется смешным: зачем смотреть новый фильм, чтобы пытаться увидеть в нем старый? Тем более что ремейк «Рассвета» вышел ничуть не глупее своего прародителя — просто он берется за другую тему и уходит от тяжеловесной назидательности Ромеро в сторону ловкой работы с подтекстом.
Начальные титры ремейка показывают нам кадры из новостей со всего света: настоящие беспорядки вклеиваются в одну реальность с зомби-эпидемией под апокалиптическую песню Джонни Кэша «The Man Comes Around». Из этой быстрой и дезориентирующей нарезки сильно выделяется один короткий фрагмент в самом начале — кадры молельной службы в мусульманском храме. Всего три года спустя после трагедии 11 сентября 2001 года Снайдер одним изящным монтажным решением проводит параллель между зомби и исламистами-смертниками, обрушившими башни-близнецы.
Хваливший фильм Стивен Кинг писал в эссе «What’s Scary»: «К 2004-му, всего три года спустя после трагедии 9/11, безудержный консьюмеризм был последним, о чем мы думали. В кошмарах нас преследовал образ смертников, движимых непростительной (и немыслимой, как большинству из нас казалось) идеологией и религиозным рвением».
Это провокационная аллюзия на грани с исламофобией и расизмом, и потому дальше в эту сторону фильм не идет. Источник страха в снайдеровском «Рассвете мертвецов» не радикальный исламизм сам по себе, а террористический фундаментализм как явление в целом. У зомби нет ни идеологии, ни требований, у них нет даже страха перед смертью (потому что они уже мертвы) — только желание убивать. Но в то же время фантастическая зомби-метафора не мешает «Рассвету мертвецов» жутко фиксировать знакомую параноидальную реальность, в которой пошатнулось всеобщее доверие. Или, говоря словами одного из героев, «Есть опасность впустить сюда не тех людей. И тогда нам конец».
В оригинальном «Рассвете» сюжет крутился вокруг всего лишь четырех героев. Ромеро было важно уделить внимание их человечности и противопоставить ее дегуманизирующему влиянию капитализма. В ремейке же нам демонстрируют целый срез американского среднего класса: медсестра, продавец, полицейский, охранник, персонаж-гей, темнокожий с мутным прошлым и его русская (подчеркивающая современный глобализм) беременная жена.
У всех этих людей, как и у американцев после терактов 11 сентября, почва оказывается выбита из‑под ног. Пытаясь спастись, они баррикадируются в торговом центре — последнем оплоте привычного образа жизни. Как и в оригинальном «Рассвете», этот оплот оказывается ложным, но Снайдер и Ганн идут дальше простого осуждения консьюмеризма.
В середине фильма нам неожиданно напоминают о том, что религиозный фундаментализм всегда был частью не только исламского общества. Один из героев смотрит жуткое телевыступление христианского пастора: тот нарекает причиной всех бед гнев Божий, вызванный «сексом вне брака, убийством нерожденных детей, мужчин с гомосексуальностью».
Снайдер оставляет зрителей наедине с размышлениями от этого фрагмента, вероятно, потому, что в США 2004 года за чуть более конкретное высказывание о пересечениях в риторике приверженцев ислама и христианства можно было серьезно огрести (годом ранее группа Dixie Chicks нарвалась на полноценный кенселлинг за осуждение вторжения в Ирак).
Безоценочная подача речи пастора заставила некоторых критиков утверждать, что в его словах и кроется основной посыл «Рассвета». Однако остальной сюжет фильма противоречит радикальному фундаментализму слов проповедника — в первую очередь линией темнокожего преступника Андре (Мехи Файфер) и его беременной жены Люды (Инна Коробкина). Укушенная женщина превращается в зомби, но уверовавший в Бога Андре решает, что его миссия — дать жизнь ребенку, и потому привязывает жену ремнями к кровати, чтобы та родила, уже будучи мертвецом.
Акцент на внезапно проснувшейся религиозности Андре в фильме сделан не просто так. «Рассвет мертвецов» пропитан противоречивым отношением к Богу, обрушившим на людей такую кару. Это результат католического воспитания сценариста (в будущем и режиссера) Джеймса Ганна, пронесшего сложное отношение к Богу через все свое творчество. В большинстве его работ так или иначе отражена христианская культура, а среди персонажей фигурируют боги, существа со способностями богов или с претензией на позицию бога. Последняя на сегодня лента Ганна «Стражи Галактики. Часть 3», например, посвящена противоборству генетически модифицированного енота Ракеты и его создателя Высшего Эволюционера, в какой‑то момент прямо заявляющего: «Бога нет! Поэтому я займу его место».
Вот что говорил сам Ганн в 2004 году: «…я бы не назвал „Рассвет мертвецов“ христианским фильмом, но, думаю, в нем есть христианские принципы, те же, что и в любой отличной истории. Мне кажется, что в конечном счете „Рассвет мертвецов“ — это история искупления…»
Мотив искупления в фильме действительно важен — особенно ярко он виден на примере сюжетной арки охранника Си Джея (Майкл Келли), по ходу действия превращающегося из мерзавца в жертвующего собой ради товарищей героя. Что любопытно, именно Си Джей смотрит речь пастора, а его смерть от самоподрыва напоминает тактику шахидов — еще одна неожиданная связь в фильме между исламским и христианским фундаментализмом, которая, по всей видимости, не получила конкретики просто в силу чувства авторского самосохранения.
В том же интервью Ганн выделяет другую важную тему «Рассвета» — объединение людей в сообщества перед лицом трагедии. Впрочем, противопоставление человеческих связей жестокости мира — важный сюжетный элемент не только в творчестве Ганна, но и Снайдера. Режиссер найдет свой возвышенный комиксовый стиль лишь в следующей работе, «300 спартанцев», но «Рассвет», лишенный супергероев и мифологических отсылок, высвечивает две главные темы снайдеровского кино.
Во-первых, страх перед насильственным стиранием индивидуальности — именно поэтому героям Снайдера противостоят зомби («Рассвет мертвецов», «Армия мертвецов»), совы-фашисты («Легенды ночных стражей») и космические фашисты (дилогия «Мятежная Луна»). С этим же связан националистский пафос «300 спартанцев» и лоботомия в качестве главной угрозы героине Эмили Браунинг в «Запрещенном приеме». Во-вторых, идея того, что индивидуальности способны противостоять опасности, лишь преодолев противоречия и объединившись, — ровно этому и посвящена вся супергеройская трилогия«Человек из стали», «Бэтмен против Супермена: На заре справедливости» и «Лига справедливости Зака Снайдера». Снайдера. По этой же причине (и «Рассвет» тут не исключение) фильмы Снайдера, как правило, стремятся к расово и гендерно разнообразному кастингу.
В приуроченном к выходу «Рассвета мертвецов» интервью Снайдер рассказывал, что фильм Ромеро вышел во времена, когда массовый консьюмеризм был относительно новым явлением, но к премьере ремейка мир слишком сильно погрузился в циничную коммерциализацию, чтобы идеи оригинального «Рассвета» кого‑то всерьез растормошили. Темы ремейка же, напротив, с каждым годом становятся только актуальнее на фоне мирового расцвета фундаментализма разных оттенков и сортов. По мнению Снайдера и Ганна, у нас есть лишь два варианта ответа на него — либо быть съеденными поодиночке, либо попытаться сплотиться с другими людьми. И пускай даже это не будет гарантией выживания — концовка фильма довольно неутешительна, — как говорит герой Винга Реймса в одной сцене, есть вещи пострашнее смерти.
