— Наше предыдущее интервью, посвященное фильму «Climax» (в российском прокате «Экстаз»), я начал с личного вопроса. Начну также и это. «Вихрь» — фильм об утрате близких. Гаспар, скажите, кого вы потеряли?
— Перед тем, как приступить к съемкам фильма, я в течение одного года потерял отца своей девушки, потерял лучшего друга своего отца, Фернандо Соланаса, который к тому же был отцом моего лучшего друга, долгое время проработавшего у меня вторым режиссеромТак по-русски называется должность assistant director.. В том же год умер Филипп Наон — исполнитель главной роли в «Падале», одном из моих первых фильмов.
То есть за короткое время умерли три человека, которые были для меня отеческими фигурами. А десять лет назад я наблюдал за тем, как моя мама тяжело умирала от болезни Альцгеймера. Пока я был рядом с ней, присутствие смерти ощущалось повсюду. Тема деменции, умирания едва ли представлена в кино, и мне показалось, что для меня тогда настало время сделать картину об этом. Я подумал: да, я смогу снять фильм про умирание, который будет столь же хорош, как «Умберто Д.» Витторио де Сики. Я вспомнил, как впервые увидел «Умберто Д.»: мне было десять лет, и уже тогда он меня глубоко тронул. Мне показалось, что у меня получится фильм с восьмидесятилетними героями, который тоже тронет все типы аудитории.
— Как вы считаете, «Вихрь» в итоге трогает всех, кто его посмотрел, или все-таки точечно бьет по людям, пережившим смерть близких?
— Я не знаю. Однако я заметил, что некоторые близкие друзья и кинокритики, посмотревшие «Вихрь», выходили с фильма за несколько минут до финала. А некоторые звонили только через несколько дней со словами: «Прости, я не мог заставить себя поговорить с тобой после показа, потому что переживаю такую же ситуацию с отцом прямо сейчас».
То есть да, бывает, что фильм сильно задевает людей, проходивших через подобные ситуации. Но в силу того, что герои моих последних фильмов совсем молодые люди, то в основном мои зрители это тоже молодежь. Также в силу того, что в «Вихре» сыграл Дарио Ардженто, на фильм приходило большое количество молодых синефилов, которые только начинают открывать для себя кино и фильмы Ардженто.
Когда я показывал картину в Каннах и Леоне или ездил с ней по Европе — возраст аудитории был от 15 до 25 лет, что, конечно, очень и очень странно. К «Вихрю» вообще не тянутся люди среднего и старшего возраста. На показах их просто не было. И это был удивительный опыт: показывать психологический хоррор про стариков фанатам обычных хорроров или подросткам, которым нравится, как я изображаю секс и наркотики на экране.
— Я сам поколенчески скорее отношусь к подросткам — фанатам хорроров, но «Вихрь» тронул меня сильнее, чем все ваши работы. Срезонировал с моими утратами, либидинальнымиЛибидинальный — в психоанализе: имеющий отношение к сексуальной энергии, исходящий от ид, высокосексуальный. и химическими зависимостями. А в героях Дарио Ардженто и Франсуазы Лебрен я в какой‑то мере увидел и своих мертвых, которых не могу отпустить довольно продолжительное по моим тинейджерским меркам время. «Вихрь» помог мне психологически, поэтому я хочу сказать вам за это спасибо, хотя такие реплики мне, на самом деле, совершенно не свойственны.
— Мне тоже всегда казалось важным смотреть кино, которое рассказывает о знакомых лично тебе ситуациях. Когда умирала моя мама, я посмотрел «Любовь» Михаэля Ханеке и, несмотря на то что эта история не была похожа на историю моей мамы, один лишь факт того, что на экране умирают старики, заставил меня запомнить этот фильм навсегда. Я был глубоко им тронут. Многие вещи до сих пор почти не освещены в кино. Одна из них — болезнь Альцгеймера. Иногда видишь что‑то на улице и думаешь, что это необходимо показать на большом экране. Однако по причинам социального или чаще даже коммерческого характера тебе говорят: «Нет, мы не можем это снять». Даже если это очень жесткая уличная драка тебе могут сказать: «Ну уж нет, ты что?»
— Вы, кстати, смотрели фильм «Не домашнее кино» Шанталь Акерман? Последние кадры вашего фильма, когда мы не видим ничего, кроме опустевших стен дома, где происходило повествование, напомнили мне о нем. У Акерман на протяжении всей картины мы видим только пустые стены, а лента посвящена как раз потере матери.
— Нет, не видел. Но мне его уже рекомендовали люди, которые посмотрели «Вихрь». И, знаете, многие говорили, что самый жесткий момент в фильме — это когда дом становится пустым, исчезает все, что принадлежало героям.
— Создание «Вихря» имело какую‑то терапевтическую функцию? Помогло психологически изжить травму?
— Начиная «Вихрь», я в первую очередь думал о том, что просто хочу сделать на тему смерти хороший фильм, потому что я разбираюсь в этом. Создание «Вихря» было терапевтическим в другом смысле. У меня появились новые друзья, с которыми меня связал фильм.
Я вообще всегда сближаюсь с людьми, с которыми я работаю. И сейчас мы делились друг с другом опытом и историями. Я не родился богатым. Мне, увы, нужно работать. В частности, из‑за этого я и люблю снимать кино. Это не самый сложный способ зарабатывания денег. И вот я уже опять могу платить за аренду, покупать новые DVD, угощать своих друзей алкоголем или, если мне взбредет это в голову, сходить на картинг.
— Почему вы сняли в роли умирающих стариков именно Франсуазу Лебрен и Дарио Ардженто?
— Это было первое, что пришло мне в голову, а первая идея — самая верная. Я сразу же встретился с Лебрен в Париже. Она сказала, что заинтересована, но прежде чем приступать к съемкам, должна знать, кто сыграет ее мужа. Ардженто был занят на другом проекте, и мы долгое время думали об иной кандидатуре. Однако все, кого мы пробовали на роль, не были достаточно хороши. К счастью мой продюсер одновременно был продюсером нового фильма Ардженто! И из‑за ковида они перенесли съемки на два месяца.
Я сразу сказал продюсеру, что еду в Италию. Приехал, проговорил с Ардженто целый день, и под конец он согласился сыграть у меня в кино. А как только согласился Ардженто, согласилась и Лебрен. Через десять дней мы уже снимали кино. Не знаю, каким бы получился «Вихрь», если бы мы нашли замену Ардженто. Может, лучше, а, может, хуже. В любом случае Дарио исполнил свою партию идеально.
— Ардженто и Лебрен воплощают для вас мир кино, который вы особенно любите? Или просто с артистами сложилось, как сложилось?
— Да нет, наверное. Они просто прекрасные люди. Вы смотрели «Мамочка и шлюха»? Последняя сцена с Лебрен, ее монолог, ее плач — это одна из самых сильных сцен в кино, которую я вообще видел в жизни. Я смотрел ее раз десять, не меньше. Один раз в этом году, уже после того, как закончил «Вихрь». Все время на ней плачу. А что касается Ардженто, я к его творчеству всегда обращаюсь. Это, наверное, все заметили.
— Тогда последний вопрос: какой фильм Ардженто у вас самый любимый?
— Я люблю многие — «Суспирию», «Преисподнюю», «Дрожь», — но больше всего «Птицу с хрустальным оперением».
