20 сентября 2002 года актер Сергей Бодров-младший снимал свой второй фильм «Связной» в горах под Владикавказом, в Кармадонском ущелье. В результате схода ледника ущелье накрыла масса льда. 120 человек, включая самого Бодрова, пропали без вести. Поисковые работы продолжались полтора года, останки не обнаруживались, и, казалось, было на что надеяться. Но все эти надежды были напрасными, ведь такие, как Бодров, Джеймс Дин, Джим Моррисон, Цой и Кобейн, умирают молодыми.
Он был не только великой кинозвездой, но еще и одним из тех артистов, что приходят юными в сложное время и подсказывают, как оставаться людьми, когда приходится играть по далеким от человечности правилам. Время Бодрова в нашей стране точнее всего будет описать как бесприютное. Бодров в своих ролях показывал, как в этой бесприютности обрести якорь, дом. Выточить их из самого себя, своих внутренних ресурсов.
Так совпало, что именно во времена пропажи Бодрова я несколько раз делил стол с его отцом. С ним приятельствовал мой друг и коллега по журналу «Афиша» Михаил Брашинский. А я, как хвостик, увязывался с ним на обед в азербайджанский ресторан возле нашей конторы. Прекрасно помню, как в последний такой обед, перед 20 сентября, Бодров-старший сказал с искренним изумлением и счастливой гордостью: «Младший-то как попер!»
Это уже пару лет как было очевидно всей стране, а отец радовался этому как новости. После лавины Бодров-отец, на мой тогдашний неопытный взгляд, держался стоически. Все же я рта не мог открыть в его присутствии, понимая, что он переживает такое, что я даже близко представить себе не могу в самом страшном сне. Не принадлежавши в ту пору к числу закоренелых адептов Бодрова-сына, я, выходит, проживал его потерю так же кроваво, как самые горячие его поклонники — только зашел в это чувство с другого хода.
Позавчера, во время пересмотра фильмов Бодрова-младшего для этой статьи, у меня внутри снова сделалось кроваво — но уже от фильмов. Через 20 лет и до меня дошло по полной. Однако важно не это. Важно, что спустя два десятилетия это стало понятно и стране, и нашим актерам. Поразительно, что при всей одновременно бешеной популярности Бодрова его дело тогда не оставило следа ни на нашем кино, ни на нашей жизни. Он исчез, как уникальное явление, которое невозможно тиражировать, копировать, повторять.
Эта манера была прямо противоположна той, что была в чести в 1990-х годах. 1990-е — время артистов-позеров. Законченным позером был еще Виктор Цой, революционно зашедший с этой темой, этим рисунком поведения еще в конце 1980-х — и именно его песни Бодров выберет для саундтрека к своей первой и единственной картине «Сестры» (2001).
Бодров предложил иной стиль игры — полностью на своей органике, без восклицательных знаков, акцентов и педалирования. Контрастный душ этих двух манер представляет собой его дуэт с Олегом Меньшиковым в «Кавказском пленнике» (1996) — фильме его отца, где младший сыграл свою первую звездную роль. «Пленник» — как раз тот случай, где стиль Меньшикова работать напоказ органично лег на образ. Его герой — прапорщик Саша Костылин, детдомовец, которого никто нигде не ждет и никому он не нужен, покуда война. Он вынужден бравадой и понтами защищаться в первую очередь от себя самого, чтобы не признаваться в своей неприкаянности.
Бодров при нем как будто не просто согласен играть вторую скрипку — он готов быть тенью, зрителем. Словно к актеру Меньшикову подселили в кадр кого‑то из зала, кто и не претендует на игру в дуэте. И все же Бодров начинает притягивать к себе внимание. Он не играет размашисто страх этого мальчика, детское желание, чтобы мама его спасла. Но он исполнен заботы о нем и готовности его защитить.
Ненавязчивыми штрихами Бодров показывает, что он старше, мужественнее своего героя. Для этого он использует иронию, которая особенно очевидна в сцене, когда когда герой Бодрова сидит на дне каменного мешка накануне своей казни и разговаривает с чеченской девочкой, которой он симпатичен и которая могла бы его спасти. Вслед за фразой «Я б к тебе посватался» Бодров включает миллиарды мегаватт тепла, какое способно генерировать разве что солнце, но при этом чересчур, не по-мальчуковому надувает губы, наливает медом взгляд, просительно складывает толстые брови.
Бодров играет тепло, свойственное пареньку, и в то же время его пацанскую самонадеянность, будто он уже знает, как отработать на девчонке свою мужскую привлекательность. Будто он бывалый соблазнитель. Актер нарочно перетапливает со сладостью, так что лицо у него становится как у модели в не совсем приличном журнале — и тем самым задает дистанцию между собой и своим героем. Дистанцию как между старшим братом и младшим. Дистанцию, но с перекинутым через нее мостиком из братской любви. Так играть у нас начали недавно и совсем юные актеры. Ту же технику вы обнаружите в киноработах Макара Хлебникова и Глеба Калюжного, которым важно не покорить зрителя, а заставить его полюбить своего героя.
Вообще, точно так же, как есть уйма народа, для которого Бодров — сердце их юности, есть и огромное количество людей, считающих, что «актерская техника» — это вообще не про него. Его и по сей день в комментариях называют монотонным. Дословно: «Ходит все с той же кислой миной взад-вперед два часа». Так сказать о нем можно, только если смотреть его фильмы по касательной, не вглядываясь пристально. Навскидку назову эпизод в начале фильма «Брат» (1997), когда мать замахивается на его свежеприобретенный плеер — его связь с Бутусовым, «Наутилусом Помпилиусом», в песнях которого герой Бодрова, Данила Багров, после Чечни нашел для себя первую духовную ниточку к совершенно изменившейся, ощерившейся за время его отсутствия мирной жизни.
Бодров, демонстрируя безукоризненную реакцию опытного спортсмена, бросает ложку и вцепляется в плеер, порываясь накрыть его еще и грудью. Таким жестом мальчишка бросается на защиту покорившего его сердце приблудного щенка, когда того покушаются вышвырнуть из дома. Такая точность ситуационных реакций присуща Бодрову — как и Хлебникову, и Калюжному. Просто он не делает из них культа, включает по мере необходимости. Он не хочет, чтобы его игра заслонила у зрителя сопереживание.
Другая очевидная бодровская тема, которая снова стала актуальной: «бегство от Америки», на котором построен «Брат-2» (2000). В нынешней ситуации, когда все опять меняется, как в 1990-е, герой Бодрова дает действенный и надежный совет, на что опереться, когда из мироздания повыскакивали прежние сваи. После выхода фильма, при всем его успехе, американизация у нас продолжалась вовсю. Однако неверно будет считать, что фильм шел вразрез с чувствами, которые люди испытывали в те годы.
Конечно, 1990-е были временем, когда мы жадно глотали все заграничное, ведь в СССР мы имели о зарубежной культуре впечатления отрывочные. Съездить за рубеж — уже была целая история. Но вот как раз в пору выхода «Брата-2» я поймал себя на новом ощущении. Возвращаясь из очередной и какой‑то особо продолжительной командировки, сев в такси в Шереметьево, я глазом не успел моргнуть, как у меня на глазах навернулись счастливые слезы от песни «Любэ» «Самоволочка» по радио (хотя к самой группе я не питал каких‑то специальных чувств): «Наконец-то я дома!»
На работе я поделился этим совершено новым переживанием, и оказалось, что не я один такой. Конечно, тогда мы не говорили прямым текстом слова, которые произносит Бодров: «Я люблю свою Родину», «Русские своих не бросают», «Дома хорошо». За времена СССР это столько раз произносилось и пелось в телике по заказу, что стало звучать фальшиво. Вот и не говорили — просто чувствовали. Но когда это говорил Бодров, мы его слушали с разливающейся внутри теплотой, потому что за счет выбранного метода не играть против своей органики он говорил это просто и естественно, как это и надо говорить.
Пробежав написанное, я обнаружил, как часто в этот текст залетали слова определенного круга: тепло, солнце, забота, дом. Наверное, самое главное в нашей любви к Бодрову — это что ему было дано служить громоотводом, который дарил чувство безопасности. Неслучайно, когда посреди угловатых, настороженных «Сестер» он эпизодически залетает в кадр, на эти пару минут фильм преображается, наполняясь радостью. В конце «Кавказского пленника» он произносит: «Я только хочу, чтобы мне приснились люди, которых я любил и которых больше никогда не увижу». Уверен, что в эти дни памяти Бодров не поленится и придет во снах ко многим из нас.
